Фуга. Горсть вишневых косточек

Регина отступила и уже у самой двери шепнула:

– Спасибо, – она ласково улыбнулась одними глазами и всякие подозрения тут же растаяли, как весенний ночной туман.

***

В коридоре послышались шаги и шорох рясы, Лика даже успела удивиться визиту отца прежде, чем дверь отворилась и в келью вошел Иоанн, следом семенил диакон.

– Есть разговор, Анжелика.

Лика отложила учебник, чтобы выслушать отца. Иоанн смотрел хмуро, меж бровей появилась чуть заметная морщинка, что говорило о дурном расположении духа. Он глубоко вздохнул, подыскивая слова и начал:

– Мы установили, что вор проникает в хранилище через подземный ход – вот почему замки и двери не спасали нас. В подвал попадают не снаружи, а изнутри. И, что еще больше озадачило меня, этот ход ведет сюда, Анжелика.

– Сюда?– она подошла поближе к отцу, словно плохо расслышала его, – Я не знаю тут никакого подземелья. Честно говоря, я опасаюсь спускаться в здешний подвал, там страшно. Боюсь, он может обрушиться в любой момент и там… О, пару раз я слышала странные звуки оттуда, подумала, что крысы.

Иоанн покачал головой:

– Так не пойдет, я пришел не за этим. Ситуация не простая и кто лазает в подземелье, нам еще предстоит выяснить. Поэтому, теперь мы должны быть кристально честны друг с другом, я хочу, чтоб ты рассказала мне все без утайки.

– Что ты хочешь знать?

– У тебя, Анжелика, появляются новые вещи, дорогие украшения… Ты ведешь себя скрытно и мало бываешь дома, огрызаешься на любые попытки поговорить. Мне не нравятся такие повадки. Всякие добрые отношения строятся на доверии, так что либо открытость, либо наш с тобою и без того шаткий мир потерпит серьезный удар.

Лика отступила назад. Она сложила руки на груди и смотрела с настороженностью. Она знала – если уж отец пришел к ней сам, то дело плохо – видно он сильно обеспокоен пропажей икон, гораздо сильнее, чем показывает. Но не могла же она сказать, что тайно встречается с Юрием, который делает ей красивые подарки, а под утро вылезает из кельи через окно.

– Я не могу сказать откуда это все, папа, но, поверь, я не брала твоих икон.

– Иконы не мои, Анжелика! – вспыхнул Иоанн, – Они принадлежат монастырю, прихожанам, мне и тебе в равной доле…

– Папа, не заводись, – нетерпеливо оборвала отца Лика, – Если уж доверие так важно, то сделай первый шаг – прими мое слово без доказательств, как чистую правду.

– Скрывать можно только что-то постыдное.

– Нет, не только!

– Такое запирательство, Анжелика, дает богатую пищу для домыслов, – Иоанн уже выходил из себя, но старался не показывать гнева, – Когда не хватает ясности, весьма охотно вступает воображение и дорисовывает картину в пестрых тонах. Бойся давать мне подобную пищу для ума, итог может оказаться непредсказуем.

– Папа, я не хочу рассказывать, потому что тебе не понравится правда, а не от того, что делаю что-то предосудительное!

Иоанн свел на переносице тяжелые брови:

– Не понравится правда? Теперь-то я точно хочу знать все подчистую!

– Я не знаю о тебе всего подчистую и ничего, живем.

Анжелика изводила его бессовестно и беспощадно на протяжении всей своей жизни. Еще совсем ребенком, когда они с Женей только появились под крышей монастыря, Лика всячески ухитрялась покачнуть размеренный уклад быта в семье. С приходом Лики в доме появились истерики. Прежде Иоанн и не знал, что такое головная боль от беспрерывного, детского вопля. У девочки была врожденная склонность к закатыванию сцен. Эта черта нехорошим блеском искрилась во взгляде, в наклоне головы, положении рук и, едва уловимо, в дыхании. В то время, как Женя росла тихой и вдумчивой девочкой, Анжелика гнула стержень отцовского терпения, внимательно наблюдая, как далеко можно зайти. Все эти годы Иоанн уповал на мудрость и выдержку, но теперь, средь низкой кельи под прищуренным взглядом Анжелики, усомнился – а стоило ли? Все это терпеть. Иоанн был близок к нервному срыву.

– Цацки делают из тебя рабыню, Анжелика.

Лика только пожала плечами:

– Я все равно не обязана все тебе рассказывать.

– Так это твое последнее слово?

Лике не понравился тон, спокойный, но грозный, в голосе отца слышалась твердость принятого решения. Словно он заведомо знал, что не будет хорошего разговора, значит, уже уверен в своих выводах, какими бы они ни были. То есть слушать ее даже не собирался, хотел лишь подогнать происходящее под свои догадки. И получил, что хотел. Лика вспыхнула:

– Обычно ты приглашаешь к себе во флигель, для важных разговоров, зачем же сейчас пришел сам? Да еще со святошей, – она кивнула на Кирилла, который мялся за спиной у батюшки. Тут взгляд Иоанна пал на краешек массивной деревянной рамы, что выглядывал из-за угла кровати.

– Что это?– он легким жестом указал в ту сторону.

– Неопалимая купина. Я должна поменять на ней раму, или ты уже забыл!

– И ты оставила ее под кроватью? Там, где по твоим же словам, бегают крысы!

– То есть, тебя не заботит, что крыса может съесть меня, лишь бы не тронула икону!?

– Ты передергиваешь мои слова.

– Позвольте, батюшка, – всунулся диакон, – Я хорошо помню, что вы велели поменять багет на этой прелестной святыне именно мне.

– И я помню, что просил об этом Кирилла, а не тебя, Анжелика.

– О, – Лика даже отшатнулась от отца, – Так вот что ты думаешь – будто это я таскаю из хранилища! – Иоанн начал говорить, но Лика не дала ему вставить слово, – Ты, верно, хотел застать меня с поличным, может, надеялся увидеть здесь краденное?

– Я лишь хотел взглянуть на подземный ход.

Было бесполезно говорить, Лика уже разъярилась и ничего не слышала, только кричала.

– Может ты хотел затеять обыск, поэтому притащил дьячка, чтоб он сделал за тебя грязную работу? Так смотри! – Лика распахнула один из ящичков старенького, фигуристого секретера, что заменял ей письменный стол и оттуда полетели тетради.

– Анжелика!

Бюро кряхтело от напора, за секунды оттуда вывалились книги, бумага, всевозможные крема и склянки, карандаши, и множество других мелких предметов, которые только и могут поместиться в мизерных ящичках.

– Под матрасом? – Лика рьяно задрала постельное белье, оголив деревянную лежанку. В виде обнаженного дерева кровати и задранной в куль, развороченной постели было что-то интимное, нагое.

– Анжелика, уймись!

– Ах, вот еще есть!

У подножья кровати стоял ридикюль. Лика рывком распахнула его и вытянула на свет кружева – черные, белые, золотистые, мелькнуло и красное неглиже. Невесомое белье взметалось в воздух перед носом Иоанна и, замысловато извиваясь, оседало на пол дымчатым бугорком. Лика думала смутить отца выходкой, но Иоанн только сжал зубы, так, что борода угрожающе дернулась кверху. Он процедил:

– Нет ничего глупее, чем препираться с истеричной девицей, – он развернулся на каблуках и был таков. А Лика осталась стоять среди бесполезно разбросанного хлама. Впрочем, и диакон не двинулся с места.

– А ты что застыл!?

Все время, пока Иоанн был в кельи, Кирилл мялся у него за спиной и угодливо пялился батюшке в пятке. Весь его вид источал услужливость, он даже двигался бесшумно, чтоб ни малейшим скрипом не сбить внимание Иоанн. Теперь, когда они с Ликой остались одни, Кирилл выпрямился и бросил на нее вполне уверенный взгляд: