Кто скажет мне слова любви…

Подарки были извлечены из-под ёлки, освобождены от нарядно-ярких обёрток и восторженно приняты, как и подобает подаркам.

– У меня завтрак готов, завтракать идите, – пригласила с кухни мама. Тася принуждённо улыбнулась Павлу, взяла его за руку и повела на кухню…

Павел за обе щеки уплетал всё, что ему подавали. – Как Роник! – прыснула Тася. Роник (полное имя Рональд, в честь Рональда Рейгана бывшего тогда президентом) был стаффордширским терьером их соседей по даче и больше всего на свете любил поесть. Валентина Тихоновна говорила – кушать: «Роник, детка, кушай, супчик с курочкой тебе сварила, как ты любишь» – и с умилением смотрела, как он ест, двигая крупными страшными челюстями и смешно фыркая, когда супчик заливался ему в ноздри – Роник совался мордой в тазик, заменявший ему миску, и вылезал только когда в тазике ничего не оставалось. Курицу он съедал целиком, доставая из бульона и брезгливо отряхивая налипшую на неё вермишель. Потом наступала очередь бульона. «Завтрака» ему хватало на весь день. Вечером Роник хрустел собачьими галетами и улыбался во всю пасть американской фальшиво-доброжелательной улыбкой (перекусал половину дачников, хозяева отделались штрафами), за которую и получил своё имя.

– Павел, вы бы позвонили домой, там, наверное, ждут, волнуются, – сказала Тасина мама, и Тася подумала, что он ей тоже надоел. Как Тасе. Хуже горькой редьки. Тася только сейчас поняла смысл этой поговорки. Может, позвонит своим и домой уедет, вот было бы здорово…

– Да, конечно! Я забыл совсем! – всполошился Павел. На круглом добродушном лице проступило отчаяние. – Мальчишкам подарки под ёлку положить забыл, – сокрушался Павел.

– А разве они не с родителями? – удивилась Тася.

– Да нет, – махнул рукой Павел. – Родители на Новый год в Египет улетели. Звонили оттуда, маму поздравили. А племяшки с нами… Наверное, спят ещё, я успею… Ведь проснутся, побегут подарки искать, как же я забыл-то… – И Павел, дожёвывая на ходу котлету, бросился в коридор, сорвал куртку с вешалки…

– Уходите? А как же чай? – опешила Тасина мама. – Хоть тортик съешьте, нам одним не осилить…

– Мам, не надо, пусть едет, – Тася отрезала от торта два кусочка – себе и маме, завязала коробку и сунула Павлу: «Вот возьми, дома съешь и племянников угостишь. Маме привет передавай». – Захлопнула за Павлом дверь и с облегчением выдохнула: «Слава тебе, Господи, ушёл».

– Ты зачем его выставила? – начала было мать. – Ты замуж за него хочешь или нет?

– Не хочу, – честно ответила Тася.

– Вот и скажи ему, что не хочешь. Хороводишься с ним, только время тратишь… Я-то думала, внуков нянчить буду, – обиженно ворчала мама. Павла она считала почти зятем и удивлялась, почему они тянут со свадьбой.

Никакой свадьбы! Замуж – за этого телёнка?! А жить с ними как? Ведь с ним скучно, невыносимо скучно. Телёнок и есть, куда хочу, туда идёт, словно на верёвочке. А ведь всё совсем не так! – одёрнула себя Тася. – И на Селигер телёнок не поехал, как ни тянула его Тася «за верёвочку»! Не оправдывался, не извинялся, молчал – и всё. И о предстоящей свадьбе телёнок ни разу не заикнулся. И о том, что любит её, не сказал ни слова. Он не так уж прост, этот Павел. Себе на уме…

Тася лихорадочно соображала… Почему у них с Павлом «не складывалось»? Почему муж сестры сказал ей тогда, чтобы она больше не звонила? Почему так недобро смотрела на неё мать Павла? Воспоминания кружились, словно фрагменты мозаики, не желая складываться в одно целое. Не хватало какого-то фрагмента.

И она догадалась, она нашла этот фрагмент! И сразу всё встало на свои места, только легче от этого Тасе не стало. Зато она знала ответ на все эти бесконечные «почему». – Да потому, что у Павла уже была невеста. Или жена. Ещё до Таси была. Может, они тогда поссорились, а может, разошлись. А дома решили, что это не навсегда, и не хотели – Тасю. А Павел молчал.

Как же она раньше не догадалась! Зачем же он с ней… Из мести? А на Новый год зачем пришёл, прийти на Новый год из мести – это даже не смешно… Та не пустила, вот он и пришёл к Тасе…

Павел позвонил через неделю (а раньше каждый день звонил!). Тася отговорилась делами, и Павел даже не спросил, что у неё за дела. Павел звонил ещё несколько раз и наконец отстал, и она была этому рада, словно освободившись от надоевшего груза, который несла уже давно. Последний раз он позвонил в феврале, в день её рождения. Тася выслушала поздравления и сказала: «Ты извини, я тороплюсь. Мне в аптеку надо. Извини, что не приглашаю. Мама болеет».

Павел поверил (или сделал вид, что поверил), что-то там бормотал насчет шиповника и смородины, которая сплошные витамины, и если Тася захочет, он привезёт. Тася повесила трубку. Больше они не виделись.

Глава 13. Терпение и труд

В лесу за кольцевой дорогой она больше не каталась, ограничила лыжные прогулки лесопарком и постаралась забыть, как это было – с Павлом. Март с рыхловатым подтаявшим снегом и вытаявшими на лыжне еловыми иголками – март, от которого Тася всегда приходила в неистовый восторг, наслаждаясь последним снегом и робким весенним теплом – март старался изо всех сил, сыпал снегопадами и метелями, которые она так любила… Но никакими снегами нельзя было замести колючие иголочки, вытаявшие в сердце и больно коловшие всякий раз, когда по нему прокатывались, словно на лыжах – не догонишь! – воспоминания о том, другом марте, который был у них с Павлом. И о Павле, который у неё – был, а потом стал кем-то другим. Их дороги разошлись, как лыжни на перекрестке. А сворачивать не хотелось.

В апреле им позвонил бывший начальник Тасиного отца. Распределяли дачные участки, и поскольку Тасин папа проработал в институте двадцать лет, решили выделить участок его семье. Тася с мамой оказались «землевладельцами».

– Зачем нам этот участок, что мы с ним делать будем? – сетовала мама. – Сарайчик бы поставить или бытовку, да кто ж нам поставит! Нет, придётся отказаться.

Тасе было жаль – отказываться. У них никогда не было своей земли, и вот – целых шесть соток! И лес! И озеро с горластыми чайками и густо растущей по берегам калиной. Тася впервые в жизни видела, как растёт калина. А в лесу, наверное, полно грибов, и ягод, и орехов!

О грибах и орехах не вспоминали: приезжали с первой электричкой и до вечера бестолково толклись на участке, пытаясь корчевать упрямые пни, расчищать участок, вскапывать землю. На месте участка раньше был лес, деревья спилили и увезли, а корчевать пни пришлось владельцам участков.

Вместо лесной пуховой земли лопата втыкалась в каменно-твёрдые корни, Тася с трудом её вытаскивала и пробовала копать в другом месте, но везде было то же самое. Пни не желали быть выкорчеванными и держались за землю с упорством альпиниста, висящего над пропастью. Участок не желал быть расчищенным, там и сям валялись брёвна, ноги спотыкались о коряги и булыжники, взявшиеся неизвестно откуда – ведь в прошлый раз всё убрали…

Вдобавок ко всему, им приходилось каждый раз брать с собой лопату, грабли, топор, рукавицы, рабочую одежду, термос с чаем и бутерброды. А вечером, когда ноги уже не в силах идти, а руки не в силах держать, увозить домой. – «Построить бы домик какой-никакой, не таскали бы мы с тобой лопаты туда-сюда», – мечтательно говорила мама. Но где искать строителей? Задать этот вопрос было некому: в садоводческом товариществе (названном, кстати, «Красная калина») Тася с мамой были чужими и кроме папиного начальника никого не знали.

Строители пришли к ним сами, когда промёрзнув на холодном ветру, они безуспешно пытались разжечь костёр в яме из-под вывороченного пня. В яме было тихо и пламя не задувало ветром, но костёр всё равно не желал разгораться.

– Кто же костёр в яме разводит? – засмеялись проходившие мимо молодые ребята. Чьи-то руки взяли из одеревеневших от холода Тасиных пальцев спичечный коробок, выгребли из ямы хворост… И вскоре Тася с мамой сидели у жаркого костра, отогревая замёрзшие руки и ноги.

– Хороший у вас участок! Вид великолепный, лес рядом, – похвалили ребята.

– Хороший, а всё равно отдавать придётся, – пожаловалась мама. – Строителей не найти, стройматериалов не купить, да и машины нет, не довезти.

– А хозяин где?

– А хозяина нет, умер хозяин-то. Был бы жив, сарайчик поставил бы.

– А зачем вам сарай? Мы вам дом поставим, и стройматериалы сами привезём. Вы только договор подпишите на строительство и на доставку. Мы и есть – строители! – улыбнулись ребята. – Ну, как? Согласны? Только чтобы без претензий. Что построим, то построим.

– Да какие претензии, – замахала руками Тасина мама…

Через неделю им позвонили: «Приезжайте дом принимать. Деньги не забудьте». Тася с мамой решили, что это шутка, но приехали – «на всякий случай». И не поверили своим глазам: на участке стоял двухэтажный дом с шиферной крышей и крошечным крылечком (садовый домик пять на пять, на первом этаже комната и веранда, на второй – мансардный – вела крутая деревянная лестница без перил). Дом был из экспортной вагонки, оставшейся от строительства какого-то дома – интересно, как её могло остаться столько, что хватило на целый дом? Тасина мама подозревала, что с вагонкой дело тёмное, но спрашивать не стала, заплатила сколько требовали (тем более, что требовали ребята недорого, и получив деньги, сразу же испарились).

Тася не верила своему счастью: у них теперь дом, две комнатки (одна внизу, другая наверху, в мансарде), узенькая столовая-веранда, чуланчик под лестницей – для хозинвентаря… Свой дом!

На дом приходили смотреть: никому ничего не построили, и даже стройматериалы пока не завезли, а у них уже стоял дом – двухэтажный, с верандой и шиферной крышей. Правда, в полу чернели щели, а из окон нещадно дуло, но они застелили полы старенькими ковровыми дорожками, законопатили окна, повесили занавески, оклеили стены обоями, покрасили полы – и в маленьком домике стало уютно… хотя и не слишком тепло.

Азы садоводства и огородничества Тася осваивала по справочнику садовода-любителя, купленному в магазине «Наш сад». Если в справочнике было написано: «Выкопать под саженец яму шестьдесят на шестьдесят», Тася отмеряла сантиметры линейкой и, подумав, добавляла с каждой стороны по нескольку сантиметров «на швы», как при раскрое ткани. Водя по справочнику пальцем, смешивала торф с песком и удобрениями. Проклиная в душе настырный справочник, выкопала дренажную канаву, отводящую воду от умывальника. Работа на участке захватила её целиком, не оставляя времени на размышления и копание в себе – теперь она копалась на грядках.

Прошлое понемногу отпускало, не обжигало болью, не холодило сердце. Тася постаралась о нём забыть – и чувствовала себя счастливой, проводя свободное время в непривычных для горожанки хлопотах: покупала саженцы, краску для полов, олифу для пропитки стен, садовый инструмент… Как заправский дизайнер, распланировала рельеф участка : здесь будут грядки, там посадим яблоньку, а у дома вишню, чтобы тень давала.

– За домом будет расти клубника, ей надо солнце. А смородину и крыжовник посадим по границе участка, – распределяла мама. Обе были довольны друг другом.

Через год они уже знали всех соседей на своей улице. Электричество к «Красной калине» ещё не провели, за водой ходили в ближнюю (семьсот метров, полторы тысячи шагов и столько же обратно) деревню, продукты привозили с собой – магазина тоже не было, в деревенском продавалась каменно-твердая соль, гадкие рыбные консервы и серые макароны.. Общие трудности и неустроенность быта сплотили людей, и все терпеливо ждали: вот – дадут нам воду, свет проведут, дома построят – и будем вспоминать, как мучились…

Дом пока был только один – Тасин. Остальные обходились бытовками и сарайчиками, спали в палатках и даже в шалашах. Тася с мамой слышали, что садовое товарищество судилось с какой-то фирмой-застройщиком. Ретивые строители оформили со всеми договора – отдельно на поставку стройматериалов и на строительство. Составленные по всем правилам – с печатью и подписями директора фирмы и главного бухгалтера – договора ни у кого не вызвали подозрения. Заказов было сделано много, и каких! – Бревенчатые срубы, кирпичные дома и дома из бруса на монолитных фундаментах, бани, сауны, хозблоки, душевые кабины… Стоило это дорого, и авансы были внесены солидные. После чего фирма исчезла вместе с деньгами. То ли распалась, то ли обанкротилась, точно не знал никто. Знали одно: денег не вернуть.

Тася с мамой, которые без колебаний согласились на домик из остатков чужой вагонки (может, даже нестандартной, они в глаза её не видели), оказались единственными, кому фирма построила дом. Единственными не обманутыми – на сто участков! А остальные девяносто девять судились с фирмой до сих пор, пока безрезультатно. С кем судиться? – Фирмы-то больше нет…

Председатель «Красной калины» – толстая, рыночного вида тётка, которой принадлежали два участка (по уточнённым слухам – три) и которая подписала с фирмой сногсшибательный договор (два трёхэтажных дома семь на семь, две финских бани и четыре гаража с подвалом) – бегала по участкам злая и взъерошенная, отмахиваясь от всех здоровенной ручищей… Не до них было председательше.

– Ничего, они на колёсах, машины у всех, им не надо рюкзаки таскать, – говорила мама. Они с Тасей ездили «на дачу» на электричке. Вставали в пять утра, поскольку в шестичасовую электричку было уже не сесть, да что там – не влезть…. И радовались: полтора часа на поезде и двадцать пять минут пешком через поле с высокой травой, колокольчиками, ромашками, луговой геранью и розовым тысячелистником, счастье какое, Тася видела только белый, а здесь он – розовый! Два с половиной часа – и они дома! Счастье.

С собой везли двухлитровый китайский термос с чаем и пирожки с капустой, с рисом и с вареньем. Пирожки с чаем и сваренные вкрутую яйца – вот и вся еда. Им хватало, тем долее, что ели немного, иначе как – работать? Зато лопаты, грабли, вёдра, пила и топор хранились в доме, и не надо было всё это каждый раз возить с собой, как делали остальные. На электричке ездили многие: машины были далеко не у всех…

Как-то за полдень Тася присела на крылечко отдохнуть, да так там и осталась, уже не в силах встать: только что вскопала большой участок земли под картошку, удивляясь, как на шести сотках ещё оставалось место для огорода. И теперь сидела, поджав под себя загорелые ноги и подставив солнцу лицо. Неимоверная усталость была приятной – хотя бы тем, что больше не надо копать и можно вот так – бездумно сидеть на тёплых ступеньках своего крыльца, на своей земле, жевать сладкую травинку и ждать, когда её позовут завтракать.

Завтракать у них было принято ближе к обеду: на сытый желудок копать получалось плохо, а тем более корчевать пни. Тася слушала, как на веранде мама гремит посудой, накрывая на стол, как скрипят под её ногами половицы, как поёт в высокой черемухе неугомонная птица – и испытывала невыразимое блаженство, какое всегда испытываешь, наработавшись до полной усталости. Тася закрыла глаза…

– Здрасьте! – дурашливо сказал кто-то над самым ухом, и глаза пришлось открыть. Перед ней стоял незнакомый парень. Лицо у парня было несчастное, а глаза смотрели с тоскливым ожиданием. Так смотрят собаки в надежде, что люди поделятся с ними едой, кинут кусок. Тася снова зажмурилась, прогоняя наваждение. Собачьи глаза, вот – придумает же… Она просто устала.

– Загораете? – не дождавшись ответа, осведомился незнакомец.