– Ага, хотите с хорошей. Жив ваш Хаскин. И почти цел. Только палец они ему оттяпали. Но могло быть гораздо хуже. Он сейчас в больнице, но врачи сказали, что завтра шок пройдет, и они его выпишут.
– А плохая?
– Плохая? – генерал снова отхлебнул коньяк прямо из горлышка. – Там было целое сражение. Эти гады отстреливались вполне профессионально, надо признать. Но куда им тягаться с моими орлами? Четырех мы шлепнули, а два десятка повязали.
– А спонсор?
– Вот это, пожалуй, плохая новость. Он с сынком забаррикадировался и заявил, что живым не дастся. И слово свое сдержал. Когда мы дверь выломали и внутрь ворвались они так тихо себе оба лежали. Мертвые, с перекошенными лицами. Цианистый калий приняли. В общем, повели себя по-мужски.
Генерал еще поведал нам о некоторых особо ярких эпизодах этого безумного дня. А в конце подытожил:
– Что ж, дело, можно сказать, закончено. Преступники выявлены и свое наказание понесли. А, главное, можно быть уверенным, что этих «немотивированных» убийств больше не будет. Так что испуганные граждане смогут, наконец, расслабиться. Как гора с плеч…
– Ты думаешь? – спросил Круглянский с сомнением в голосе. – Как-то буднично все закончилось.
– Ишь ты, буднично ему, – усмехнулся уже изрядно захмелевший генерал. – Кровожаден ты, рэбе. И так горы трупов, чудеса, мистика всякая. Как в спектакле про Гамлета. Нет уж, слава Богу, что так.
Я в глубине души был совершенно с ним согласен. Но Круглянский, похоже, и тут оказался прав. А дело было так…
***
Прошла неделя. Хаскин выписался из больницы и, похоже, отошел от пережитого им ужаса. С Круглянским они стали неразлучны. Им и вправду было, что обсудить. Понятное дело, библейский код. Наконец-то Хаскин обрел собеседника себе под стать. Генерал, можно сказать, почивал на лаврах. Помимо восхищения блестяще раскрытым делом, его еще ждал орден и очередное повышение в чинах.
А я приводил в порядок свои записки. Торопился, потому что Паша несколько раз звонил и говорил, что нашел издателя, которому не терпится всю историю опубликовать. А автору жирный гонорар. Собственно, большую часть истории он уже читал и редактировал. Оставалась только финальная часть, которая началась с интервью, взятого Люськой у Хаскина, и всем, что последовало после этого.
Наконец, я закончил и тут же позвонил Паше.
– Еду, – коротко бросил он.
Через час раздался звонок в дверь. В руках у Паши была довольно объемистая канистра. Я удивился:
– Что это?
– Так, для шашлыков, – хмыкнул он. Выглядел он плохо. Лицо бледное, темные круги под глазами. Осунулся за те несколько дней, что я его не видал.
– Что с тобой случилось? – спросил я, удивленно разглядывая друга. Сегодня он красавцем не выглядел.
– Так, неприятности… Но все уже позади, – уклончиво ответил Паша. – Кстати, ты один?
– Один. Мама как раз на неделю к сестре уехала.
– А, очень кстати, – загадочно сказал Паша. Он казался каким-то взвинченным. – Ну, давай, показывай, что ты там накатал.
Я протянул ему листы, заранее отпечатанные на принтере, и он углубился в чтение. «Одобрит или нет?» – думал я, ощутив неведомое мне доселе авторское самолюбие.
Прошло, наверное, полчаса. Наконец, Паша дочитал последнюю страницу и сказал:
– Нет, это никуда не годится. Куце вышло, неинтересно.
Я огорчился:
– Вот и Круглянский сказал, что буднично как-то все закончилось.
– Прав твой Круглянский. В таком виде публиковать нельзя. Читатели будут разочарованы. Но ты не расстраивайся. Концовку мы придумаем. Собственно, я ее уже придумал.
– Но это же не беллетристика, не вымысел. В том-то и ценность, что вся история от начала до конца чистая правда, – начал было возражать я.
– Правда, говоришь? Будет тебе чистая правда, – снова хмыкнул Паша. Вдруг его глаза округлились от удивления, и он воскликнул, показывая на что-то за моей спиной: – Ой, что это?
Я повернулся, чтобы посмотреть, и тут меня что-то со страшной силой огрело по затылку. В глазах все поплыло, комната зашаталась, а пол стал стремительно приближаться.
Когда я пришел в себя, то оказалось, что сижу на стуле, а все тело мое туго обмотано скотчем, так что я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
Надо мной возвышался Паша, потирая руку:
– Очухался? Вот и хорошо. А я из-за тебя, кажется, руку растянул.
– Паша, ты что? Что за дурацкие шутки? – я до конца все-таки не верил, что это он меня ударил и скотчем обмотал.
– Нет, брат, не шутки. Скоро узнаешь.
С этими словами он направился к компьютеру, стоявшему на столе в углу комнаты.
– Не трожь мой компьютер, – прошептал я.
– Ох, ох, какие мы нежные, – издевательски захохотал Паша, нагло уселся перед компом и стал быстро крутить мышку, просматривая мои файлы. – А-а, вот она! Вот она, программка, вот она, милая! – удовлетворенно добавил он. Потом достал из кармана заранее заготовленную флешку и переписал программу на нее, сделав еще две копии на всякий случай, положил флешку обратно в нагрудный кармашек рубашки и снова подошел ко мне.
– Эх, брат Костя. Хороший ты был парень, – сказал Паша, – но мне пора. Осталось только замести следы «преступления».
С этими словами он поднял канистру, которую держал в руках, когда я открыл ему входную дверь и так удивившую меня, отвинтил пробку. Сразу же в ноздри ударил запах керосина. Он стал лить жидкость на пол, побрызгал на стены, ушел в мамину комнату, потом на кухню. Видимо, полил керосином и там. Вернулся уже с пустой канистрой, брезгливо отбросил ее в угол. Канистра загромыхала.
– Нет, брат, не шутки, – повторил он. – А, ладно, придется тебе объяснить, что да как. Чтобы ты не ушел в лучший мир в неведении.
Паша уселся в кресло прямо передо мной. Лицо его я плохо видел из-за солнечного света, который лился в комнату из распахнутого окна позади него и слепил мне глаза.
– Собственно, я расскажу тебе концовку твоих записок. Для тебя это явится неожиданностью, уверяю тебя. Да, это моя лучшая в жизни придумка. Идеальное, так сказать, преступление. Представляешь, мне удалось убить сразу двух зайцев. Вот ты спрашивал, отчего видок у меня не блестящий. Еще бы ему быть блестящим. Это же какое потрясение – в одночасье лишиться отца и брата.
– Как? Твой отец умер?
– Да, и все из-за тебя.
– Из-за меня? – вытаращил я глаза.
– Ладно, хватит играть в шарады. Ты хоть знаешь, кто я?
– Паша.
– Правильно, Паша. А фамилия моя?