Дожить до 120

– Томилин.

– Да, но это фамилия матери. А отца моего покойного звали Александр Равильевич. Ничего тебе это имя не говорит?

Я на миг потерял дар речи, и только потом у меня вырвалось:

– Спонсор?

– Ну да, спонсор.

– Он твой отец?

Именно, именно. Я Павел Александрович Томилин. А старший мой брат Вячеслав Александрович. И фамилия у него Свешников. Фамилия жены моего папаши от первого брака. Ясно теперь?

Я был сражен и только, как выброшенная на берег рыба, хватал воздух широко открытым ртом.

– Да, о гипотезе Хаскина я узнал от тебя. И вся эта идея с «Агасфером», продлевающим жизнь платежеспособной части населения, у меня тогда же и возникла. Чтобы быть в курсе всего, что у вас там происходит, я и уговорил тебя писать записки. А сам вызвался быть редактором. Так что всю информацию ты же мне и поставлял.

– Значит, все твои слова о книге, об издателе, жаждущем ее публиковать, все блеф? – Я почувствовал, что по-настоящему огорчен. Ведь ни в коей мере не числя себя писателем, я в последнее время ловил себя на мысли: «А вдруг и вправду напечатают». И на душе становилось сладко.

– Увы, Костя, каюсь – блеф. Но история, действительно, классная. Знаешь что, если хочешь, я исполню последнюю волю умирающего и издам эту книгу. Назовем ее, к примеру, «Дожить до 120». А подзаголовок такой: «Посмертные записки Константина Кравцова». Но с моей концовкой. ОК?

А теперь вернемся к нашим баранам. Вернее, к первому зайцу. Так, вся информация была у меня в руках. А дальше уже дело техники. Переговорил с отцом. Он умный человек… Был. Сразу все понял. И оценил по достоинству. Я, понятное дело, находился в тени. Всей организацией занимался отец, а брат, так сказать, по медицинской части – на нем лежала грязная работа по ликвидации «напарников».

Паша сделал паузу, а потом продолжил:

– Кстати, в органах, наверное, удивились, что никаких счетов за услуги «Агасфера» так и не нашли. Еще бы им найти! Отец в этом деле дока был. Все деньги за вычетом накладных расходов переправлялись в офшор на Виргинских островах. Там же был открыт и «Агасфер-2», филиал головной фирмы. Тебе, дружище, вероятно, любопытно будет узнать расценки за наши услуги. А?

Я молчал.

– Нет, ты послушай. В самом начале, когда мы только раскручивались, ставка за год дополнительной жизни была установлена в размере 100 тысяч долларов, но уже через короткое время она была поднята до миллиона, а от богатеньких отбоя не было.

Вскоре выяснилось, что новая буржуазия к тому же очень плодовита и чадолюбива. В их кругу стало модно иметь трех и более детей. И для нежного отца (а иногда и матери) была нестерпима мысль, что какой-то неизвестный сопливый байстрюк самим фактом своего существования пожирает жизнь у его ненаглядных Дашеньки или Кирюши. Поскольку детям заведомо гарантировалась долгая жизнь, то и ставка была соответствующей – несколько миллионов. В последнее время возник новый и прогрессивный вид услуг – абонементное обслуживание, которое остроумцы окрестили "семейным подрядом", когда за 20 миллионов Центр комплексно решал проблему долголетия для всех членов семьи заказчика (вне зависимости от количества детей и любимых жен). Постепенно стали поступать заказы от политической элиты, а также иностранных клиентов. Спрос все увеличивался и сейчас в очередь записываются на год вперед. Словом, денег и без того столько, что можно было бы этот филиал не открывать. Я бы его и не открыл по причине врожденной лености. Делаю это токмо в память покойного папаши. Ведь он меня как учил? Мол, бизнес есть бизнес. И пока потенциал не исчерпан, надо продолжать. Тем паче, что общественность, которая платежеспособная, требует продолжения банкета. А для продолжения что нужно? Правильно, программа. Не зря же отец с братом так ее от Хаскина добивались. Им не удалось, не успели. Но теперь вот она – тут, – Паша похлопал себя по нагрудному карману. – Так что всё. Свою работу ты выполнил, и миссия твоя подошла к концу. Согласись, ты не ожидал такого финала? Неожиданный, правда?

– Неожиданный, – подтвердил я. – Но мне другое интересно. Зачем вы семьям убитых деньги возвращали? В виде компенсации за каждый отнятый год тысячу долларов? Уж объясни напоследок.

– А-а, это все папашины сантименты. Ты, брат, удивишься, но он ведь религию уважал. На церкви щедро жертвовал. И знаешь, хотя мы с ним об этом никогда не говорили, думаю, он искренне в Бога верил или, если не в Бога, то в загробное существование. Вот и решил, что называется, соломку подстелить. Чтобы не просто так «напарники» умирали. Чтобы их семьям с этого какой-то навар был.

– Что же так мало давали? Вам по миллиону, а семьям по тыще?

– Вот и я ему говорил – если уж совесть мучает, увеличь компенсацию. Но папаша был скуповат. Не сумма важна, говорил, а жест, движение души. И все про луковку поминал.

– Луковка? При чем тут луковка? – удивился я.

– Ну да, ты же у нас малограмотный. Про луковку эту в книжке одной говорилось. Про Достоевского слышал?

– Слышал. Даже читал.

– Выходит, плохо читал. У него там про старуху говорится. Форменная была злодейка и ведьма. А когда пришло ей время умирать, ясно было, что у нее одна дорога – в ад. Но тут ангел за нее заступился и говорит богу: Баба эта однажды луковку в огороде вырвала и нищенке подала. А, говорит Бог, тогда дело другое. За луковку эту ей многое простится. Вот ты, говорит он ангелу, и тяни ее за луковку эту в рай. Очень история эта папашу моего впечатлила. Может, он искренне верил, что компенсация эта станет его луковкой. Мы-то с тобой, братан, в загробное существование не верим, так ведь? Но папаша в этом смысле был человек отсталый.

– Луковка, говоришь? Да, такого цинизма я даже от вас не ожидал, – изумился я.

– Да не цинизм, а идиотизм чистой воды, – усмехнулся Паша. – Деньги на ветер… Ну да ладно. Собственно, ты теперь все про первого убитого мною зайца знаешь.

– А второй? – спросил я.

– О, тут тебя ждет сюрприз покруче первого. Что, заинтригован?

– Давай, Томилин, не томи, – нашел в себе силы пошутить я.

– Правильно! Молодец! Удовлетворить любопытство на пороге смерти, в этом особая сладость. Ну, слушай. Собственно, идея, то бишь, первый заяц, была чисто коммерческой. Как говорится, бизнес и ничего личного. Но вот когда вы гипотезу Хаскина проверять стали, ты в своих записках написал одну проходную вроде бы фразу, а она меня как током ударила. Я ее даже наизусть заучил. Вот она, цитирую тебя как живого (пока живого, ха-ха) классика: «Снедаемый любопытством, я вычислил своего «напарника». Ничего интересного. Им оказался неведомый мне татарин по фамилии Хабибулин или Хабиулин». Написал ты ее и думать забыл и о фразе, и о «напарнике». Даже когда фамилия эта всплыла в деле об убийствах, ты ее то ли не услышал, то ли значения не придал. Не припоминаешь?

Тут я вспомнил, что когда генералу принесли досье на спонсора, он произнес эту фамилию – Хабибулин. И даже мысль про то, что где-то фамилия эта мне попадалась, мелькнула. Но я ее не поймал.

– Этого не может быть! – воскликнул я. – Не бывает таких совпадений!

– Не бывает, но есть. Как вы, люди ученые, говорите? Вероятность совпадения столь мала, что ею можно пренебречь. А вот, оказывается, ничем нельзя пренебрегать. Жизнь не литература. Это в книжке какой-нибудь реалистической, если писатель такое совпадение вставит, читатель только поморщится. Мол, все врет писака! Пожалуй, и книжку закроет. А в жизни всякое, как видишь, бывает. Я вначале тоже не поверил, но… Кстати, мы с тобой ровесники. И, почитай, лет десять как корешимся. А ты меня на свой день рождения ни разу не пригласил. Мне даже обидно стало.

Как ни странно, я даже в такой ситуации почувствовал неловкость из-за этого упрека и пустился в объяснения:

– Так я день рождения никогда не отмечал. А если отмечал, то только с мамой. По правде сказать, мне кроме тебя и пригласить было некого. Но ты ведь в этот день, 10 августа, обычно в Ниццах прохлаждался. Да и все из Москвы разъезжаются. Вот я и не праздновал.

– А вот я праздновал. И родился, надо же – какое совпадение, 10 августа. В Ниццах и праздновал. А даже когда в Москве был, тебя не приглашал. И знаешь, почему? Из самых гуманных соображений тебя не звал. Вот те крест! Чтобы гости не потешались над калекой, а ты чтобы не расстраивался. А помнишь, когда гипотеза Хаскина подтвердилась, ты мне тоже предлагал имя «напарника» узнать? А я категорически отказался. Потому что уже знал, кто мой «напарник». Хорош бы я был, если бы ты программку свою включил и увидел, что мой «напарник» Костя Кравцов. Все бы рухнуло в один момент.

Вот тогда и выскочил второй заяц. Помимо коммерческого, у меня возник прямой шкурный интерес. И как все идеально получилось. Нам с тобой на двоих полтинник. Значит, если тебя не будет, до 95 лет я гарантированно проживу. Вот я и пришел второго зайца убить. Про шашлыки я ведь не зря сказал. Только шашлык будет малость пережаренный.

– Ты что, решил меня заживо сжечь?

– Фи! Скажешь тоже! Я ведь не садист какой. Нет, все будет цивилизованно, не бойся. Вот я и таблетку принес, – и Паша вытащил из заднего кармана брюк пузырек с таблетками, видимо, из того самого запаса, которым воспользовались его отец и брат, чтобы живыми не даться. – Куснешь, и тут тебе легкая и мгновенная смерть. А уж фатерку-то я перед самым уходом подпалю, чтобы ненароком не обжечься.

Паша балагурил, а я напряженно смотрел на блестящий шарик, похожий на елочную игрушку, который неожиданно залетел в окно и, чуть покачиваясь, завис сантиметрах в тридцати повыше и чуть позади его правого плеча, так что я шарик видел, а он – нет.

Вначале я решил, что это галлюцинация. Что за шарик и откуда? Потом вдруг вспомнил про описания шаровой молнии. Да, очень похоже. Но если она что-то заденет, то всё. Ни от меня, ни от Паши, ни от квартиры ничего не останется. Я испугался, но потом вдруг понял, что страшиться в моей ситуации нелепо и даже смешно. И тогда во мне вспыхнуло желание, чтобы это случилось. Пусть от меня горстка пепла останется. Но ведь и от Паши тоже. Пусть хоть так. Какое-никакое воздаяние. Заодно перед смертью познакомлюсь с действием загадочного явления природы.

Паша поглядел на роскошный «Ролекс», свободно свисавший с его руки:

– Ого, припозднились мы за разговорами. Пора, брат, тебе помирать. Полагаю, грехов за тобой, калекой, особых не числится. Так что в рай попадешь и без луковки. Ну, не поминай лихом.

Он вытряхнул из пузырька на ладонь темную таблетку и, осторожно держа ее между двумя пальцами, прижал к моим изо всех сил стиснутым губам.

– Да не бойся ты. Куснешь и отмучаешься. Давай, за папу, за маму… – слегка дрожащим голосом увещевал он меня. Я же во все глаза смотрел, как белый шарик словно подплывает к нему, уже почти касаясь его правого уха.

– Куда это ты все время смотришь? – удивленно спросил Паша и резко повернул голову в направлении моего взгляда. Этого движения хватило, чтобы его голова и шарик соприкоснулись. Сверкнула вспышка, раздался оглушительный грохот, какой бывает от совсем близкого грома. Я в ужасе закрыл глаза. И долго не решался их раскрыть. Лишь когда мне в нос ударил сладковатый запах горелого мяса, я разжмурил их. Мне открылось чудовищное зрелище. Передо мной сидел обугленный скелет, словно бы на кресло поставили огромный, в человеческий рост, рентгеновский снимок. Он даже не сидел, а тянулся ко мне, чуть не касаясь моего рта своими костяными пальцами. Застыл точно в той позе, когда протягивал мне таблетку, хотя вроде никак не мог держаться в этом положении, а должен был упасть и рассыпаться. Но нет, он тянул ко мне руку, и череп его скалился на меня, словно улыбался. В точности, как в фильмах ужасов. Мурашки поползли по спине. Одновременно я почувствовал тошноту и с трудом с ней боролся. Только этого не хватало, чтобы тело мое нашли (если найдут) еще и заблеванным.

Лужицы керосина поблескивали на полу, а ведь по всем законам физики я должен был уже заживо сгореть. От мысли, что через неделю, когда мама вернется, она застанет эту картину: меня, мертвого и обсиженного тараканами, и скелет, назойливо тянущий к моим губам свою руку, я содрогнулся. Попытался хоть чуть-чуть сдвинуться. Но нет, скотч держался крепко. Да, такую смерть красивой и героической не назовешь.

Я продолжал сидеть с плотно закрытыми глазами, потому что стоило мне их приоткрыть и увидеть этот оскаленный скелет, который еще час назад был жив, и которого я искренне считал своим другом, как снова подкатывала тошнота. Не знаю, сколько времени я пребывал в таком положении. Мне казалось, что вечность. Вдруг я понял, что не слышу ни звука, ни голосов, ни шума машин за окном. Только звенящую тишину в голове. Видимо, я был оглушен взрывом и испугался, что барабанные перепонки лопнули. Я почти уверил себя в этом катастрофическом варианте. Уж чего уж тут, если все настолько плохо. Но нет, не лопнули. Сквозь звон в голове стал проступать какой-то посторонний жужжащий звук. Я не сразу понял, что это звонил телефон. Звонил почти беспрерывно, только время от времени замолкал на несколько секунд. Видимо, звонивший снова набирал номер.

***