Флуктуация

они ждут. Не подвергайте себя опасности.

Павел надел штатское, чтобы не раздражать, ненавидящих

враждебную форму пролетариев. Повесив на плечо походный мешок, помахал рукой дорогим женщинам и вышел, к ожидающим красноармейцам.

3

Гражданская Война охватила всю страну. Павла определили в полк,

входивший в состав Будёновской дивизии, которым командовал Сидор Борисович Зубавин. Комиссаром в полку значился Трофим Егорович Обухов. Он был намного моложе командира, горяч, своенравен и до атомов пронизан коммунистическими идеалами. Ему было лет двадцать пять, но выглядел старше. За то время, как вступил в партию, а получил партийный билет в восемнадцать, перенёс в судьбе немало жизненных катаклизмов. Его ссылали на каторгу, за антиправительственную агитацию, бежал, был снова пойман и опять вышел невредимым. За свою деятельность в рядах ВКПБ коммунист Обухов не показал ни малейшей слабости, личными делами доказывал преданность ленинским идеям. Для него богом был Ленин. Малограмотность, необразованность Трофима Егоровича партии не мешала. Пользовался авторитетом среди большевиков, его ставили в пример, как преданного сына делу революции. Место комиссара занял временно, когда убили прежнего, старого и опытного большевика Григория Афанасьевича Седельникова. Показал себя политически подкованным. Из-за нехватки этой должности в полках дивизии его оставили на этом посту приказом командующего. Он как никто умел выступать, агитируя однополчан перед сражением на подвиги, да так страстно поднимал революционный дух бойцов, что после пламенной речи, те бесстрашно шли в бой и умирали во имя пролетарских идей.

К вновь прибывшему Павлу комиссар отнёсся с недоверием, лишь

прочитав его собственноручно заполненную анкету. Толи не поверил социальному происхождению, взирая на почерк, толи были другие мотивы.

О том, что по роду дворянин, Павел не говорил, назвался сыном

сапожника. Документы нарочно оставил дома. Обухов поглядывал за парнем, часто расспрашивал о нём бойцов, с которыми Синицын общался. Брата Дмитрия приставил шпионить за ним.

– Глаз с него не спускай, – говорил Митяю. – Пролетарское чутьё

подсказывает – не сапожника он сын.

А назвался Синицын сыном сапожника потому, как знакомо было это

дело. В кадетском корпусе не раз приходилось набивать подковки, перебивать каблуки, и делал это лучше остальных. И если, думал, захотят проверить, то с лёгкостью выдержит экзамен.

Обухов старший любил брата Дмитрия, баловал и всё прощал. К

другим же красноармейцам относился строго. Пользуясь родственной поддержкой, тот порой открыто наглел, покрикивал и даже командовал над остальными. Его даже побаивались сослуживцы. В присутствии его старались не говорить о серьёзном, особенно о политике, зная, что разговоры гадёныш обязательно передаст брату. Ни одного исполнения приговора, вынесенного трибуналом, по расстрелу пленных или своих, оступившихся солдат не обходилось без участия Митяя. Уж как любил участвовать в казни! Митяй убивал не сразу, в несколько этапов, и получал удовольствие, наблюдая, как враги умирали от его рук. За склонность к садизму, его свои же прозвали извергом.

Павел постепенно привыкал к боевой походной обстановке, а вскоре

и вовсе освоился в чуждом для него коллективе, в котором были полуграмотные крестьяне, рабочие, кто недавно горбатил спину на элиту общества – дворян. Были, конечно, и грамотные, мудрые люди, наученные жизненным опытом. С ними любил общаться, многое, о чём говорили, брал на ум. Нравилось сидеть возле костра в минуты отдыха, спорить о жизни, о любви, о смерти, да и вообще о всякой мелочи. Молодой Синицын наконец-то уразумел нужды простого народа, понял, к чему стремятся, чего хотят. Иногда ловил себя на мысли, что согласен с коммунистическими идеями, что не зря народ совершил революцию, но потом вновь отталкивал весь этот бред и мысленно переносился в райские времена детства. И тут же делалось неспокойно, лишь вспоминал про Лизу.

«Как там без меня, любимая», – думал и считал дни, когда жена

родит. Неоднократно мечтал перебежать к белым, но не исключал, что Лиза с матерью могли остаться на территории красных и вездесущий Обухов сможет разузнать. Это и сдерживало. Решил не рисковать, пока не узнает где семья.

– Что призадумался Синицын? – с подковыркой подсел на привале

Митяй. – К своим удрать надумываешь?

– Почему так решил? – равнодушно спросил Павел. – Я такой же, как

и ты, красноармеец. Что в душу-то лезешь, зануда. А ну тикай отсель! – За время пребывания у красных Синицын освоил их жаргон и разговаривать старался так же, чтобы не выделяться. Он оттолкнул локтём Митяя, тот пересел на другое место. Сворачивая «козью ножку», продолжал доставать: – А то не вижу, как воюешь? Ни одного беляка не подстрелил! Почему не прикончил того золотопогонника, когда Болотное брали? Отчего не стрелял?

Участвуя в боях, Павел старался не убивать, если не грозила

опасность. И подпоручика действительно отпустил, когда обезоружил в схватке. Мог взять в плен или пристрелить. Но, увидев испуганные глаза молодого парня, вспомнил юношеские годы, учёбу в кадетском корпусе. Почувствовал себя вдруг предателем. Видел перед собой сверстника, возможно, обучался с ним в одном училище. Личность офицера напоминала кого-то. Он тогда навёл на подпоручика карабин и прошептал, чтобы тот уходил.

«Вот гнида, – думал Павел. – Следит за мной. Братец, не иначе,

приказал».

– Что молчишь? – играл на публику Митяй. – Зараза! Нечем

оправдаться?

– Карабин заклинило, – ответил Павел. – Осечка вышла! Такого

разве не бывает?

– Осечка? Правильно братан говорил! Не наш ты!

– Отваливай! Пошёл! А то зубы повыбиваю! – встав с места, шугнул

Митяя Синицын. – За собой лучше поглядывай, а то прячешься за спины других!

Павел был один из немногих в отряде, кто не боялся младшего

Обухова и к словам не задумываясь, мог приложить и действие. Митяй это почувствовал и отвалил подальше.

Однажды в сражении за хутор Малый, Павел проявил себя геройски.

Спас от неминуемой смерти командира Сидора Зубавина, которого в сабельном бою оттеснили казаки и втроем напали. Тот с трудом отбивался. Увидев, что у командира кончаются силы, вихрем помчался на помощь. Атаковал неприятеля, срубив одного, заколол другого и принялся биться с третьим, дав командиру передышку. Павел отлично владел холодным оружием. В училище урок фехтования был любимым предметом, он держал первенство на курсе, пока не составил ему конкуренцию Сергей Рунич, с которым впоследствии крепко сдружился.

Синицын смело рубился с казаком. Тот оказался сильным и очень

ловким. Но поединок продлился не долго. Казак упал с коня подстреленный из нагана Зубавиным.

– Эх, молодчина, герой! – услышал похвалу от Сидора Борисовича.

Лихой боец! Красавец!

После этого случая к бойцу Красной Армии Синицыну пришла слава.

И совсем по-другому посматривал Обухов, да и Митяй стал оббегать стороной, опасаясь за зубы. Командир лично благодарил смельчака перед строем после сражения и приказом назначил обучать неопытных солдат фехтованию, передавать, так сказать, боевой опыт.

– Где так рубиться научился? – спросил Зубаваин. – Умеешь драться

по всем правилам.

– Отец научил, – подумав, соврал Павел. – Отца в своё время дед

тренировал, он у нас денщиком у одного царского генерала был. Тот и привил деду нашему это искусство, упражняясь с ним чуть ли не каждый день. Дед отца учил на батогах, а отец меня заинтересовал этим баловством.

– Хорошее баловство! – усмехнулся комполка. – Кабы не это