Зачем учить математику

– Она выходит, как обычно мрачная такая, и говорит: «Мы знаем, кто это сделал! Этот негодяй, предатель будет сурово наказан!»

– А что сделал-то? – с усмешкой спросил Тихонов, чувствуя, что где-то под сердцем поднимается тревога.

– Мы тоже не сразу поняли. Но потом она объяснила наконец, когда дошло до неё, что никто не догоняет: кто-то на откосе окна у кабинета директора слово нехорошее написал. Мы, конечно, сразу решили, что сам знаешь какое слово, и только она нас отпустила, бросились смотреть, давка была, как на похоронах, чуть Громову не раздавили. А там всего-то: «СУКА». Но добротно так, глубоко, во весь откос!

– Да, дела… – тоскливо отозвался Тихонов. – Так кто написал-то, известно?

– Нет, не сказала. Только что предатель будет наказан!

– А почему предатель-то?

– Да хрен её знает. Ты же знаешь этих училок старых, у них с годами мозги переклинивает.

– Ну да, ну да…

– Ладно, мне пора! – Денисов поднялся. – Родаки надумали на дачу ехать, представляешь, какое западло? Мне-то что там делать? Нет, говорят, дело семейное, мы все вместе должны отдыхать. А я эту дачу ненавижу. Опять заставят что-то делать.

– Понимаю! Гады, – согласился Тихонов. – Ладно, давай. Держи меня в курсе.

– Тебе везёт, тебя родаки не трогают.

Когда Денисов уже вышел на лестничную клетку, Тихонов не удержался и спросил:

– Ну а как там девчонки? Петрова, Ступакова…

Денисов пристально посмотрел на него и вздохнул.

– Титяев в Гришину походу втюрился. Ходит всё с ней.

– А мне какое дело? – взорвался Тихонов. – Что ты мне сразу про Гришину?

– Да так, ничего, сам спросил…

И, махнув рукой, Денисов побежал вниз по лестнице, ловко прыгая сразу через три ступеньки.

«Анна Каренина»

С тяжелым сердцем Тихонов вышел из дома, после недельного перерыва решившись наконец явиться в школу. Фингал почти полностью прошёл, осталась только лёгкая желтизна в углу глаза. Но едва он оказался на улице, как все его страхи и тревоги вмиг смело дыхание весны. Хотя и было холодно и обещали ещё заморозки, было ясно, что как бы ни боролась зима, как бы ни пыталась она удержаться, ей по любому конец. Об этом ему по секрету говорило солнце. Не зимнее и далёкое, сжавшееся в точку, а тёплое и большое, посылающее ласковые, греющие лучи. «Умирая, – шептало оно, – мы рождаемся вновь».

И Тихонов пришёл в школу, уже ни о чём не беспокоясь. И правильно – одноклассники его встретили совсем как обычно, а Стаханов даже не взглянул в его сторону.

Первым уроком была литература. Надежда Павловна, едва прозвенел звонок, поднялась и со сладостной улыбкой подошла к парте Тихонова, чтобы вжаться в неё пухлыми бёдрами. Она оглядела класс с любовью, и спросила:

– Ну? Кто сделает анализ «Анны Каренины» Льва Николаевича Толстого?

– Я! – поднял руку Тихонов. – Я готов.

– Не сомневаюсь! Лёшенька, прошу к доске.

Он поднялся и вышел. Раньше он очень стеснялся подобных ситуаций и у доски превращался в неловкого и неуклюжего мямлю. Но жизнь делала своё дело.

– Ну, – начал Тихонов, – история там такая. Главная героиня, эта самая Анна, женщина замужняя и с ребёнком, вдруг влюбилась в молодого офицера. Притом женщина-то она была не самая легкомысленная, а очень даже хорошая жена и мать. Но как-то во время бала, когда она танцевала с Вронским – этим самым молодым человеком – у неё вспыхнуло к нему чувство. И это было взаимно.

Они стали встречаться, и тут все пошло наперекосяк. Общество скоро узнало об их связи. Муж, хоть человек добрый, дело это не одобрял. В результате Анна лишилась возможности видеться с сыном. Она стала жить с Вронским. В то время дела обстояли не так, как сейчас. Это сейчас кто угодно может изменять, и все будут только смеяться. Тогда общество осуждало внебрачные связи и всякие адюльтеры. Для тупых – адюльтер это измена. Поэтому Анне жилось непросто, все почти смотрели на неё косо, как на женщину лёгкого поведения. Для тупых, женщина лёгкого поведения – это…

– Алексей!

– Извините, Надежда Павловна. А Вронскому было нормально, он же мужчина. С древности в нашей цивилизации сложилось так, что мужчинам можно многое, а женщинам нельзя. Считалось, что дозволительные женские занятия – это рукоделие, забота о домашнем хозяйстве и детях. А Анна, как вы поняли, ничем таким не занималась, а стала изменять – то есть делать то, что только мужчинам можно. Сейчас, правда, ситуация другая, двадцатый век – век эмансипации. Эмансипация женщин – это признание их равноправия с мужчинами. Кто согласен с тем, что мужчины и женщины равны, в том числе интеллектуально? – Тихонов обратился к классу.

– Нет! Не согласен! – вдруг закричал Стаханов. – Не равны!

– Да, – зашумели Бубнов с Батоновым, – мужчины более развиты!

– Это вы-то развиты? – презрительно усмехнулась Ступакова. – Не смешите мои туфли.

– Стаханов, – возмутилась Сафронова, – ты честно скажи, ты вообще хоть одну книгу прочитал за свою жизнь? Ну, кроме «Трёх поросят», которую тебе мама, наверно, до сих пор читает?

– Рот закрой, дура!

– Стойте! Тихо! – поднялась Надежда Павловна. – Прекратите! Алексей, я прошу тебя не отклоняться от темы.

– Извините, Надежда Павловна. Можно продолжать?

– Валяй! – сказал Серёгин.

– Итак… А, ну вот, Вронский отдыхал нормально, а Каренина страдала, потому что все её осуждали, ребёнок опять же брошенный. Тут, как всякая женщина, которая не любит, когда любимому мужчине хорошо, она решила сделать ему плохо.

– Ох, как точно подмечено, – кивнул Денисов.

– И стала его травить. Ссориться с ним там, трепать ему нервы, хотеть от него чего-то непонятного. Хотя её можно понять – у неё-то положение было, что и говорить, плохое. Что если бы Вронский её бросил и ушёл к другой? А он не сидел всё время с ней, занимался разными делами, ездил в свет. А ей туда дорога закрыта была. И вот она сидела и думала: «Ага, сейчас мой суженый-контуженный с какой-нибудь молоденькой кокетничает, а я здесь страдаю, как дура». И тогда она поехала на станцию «Обираловка», теперь, кстати, она называется «Железнодорожная», и бросилась под поезд.

– И что? – спросил Кислов.

– Как что? Погибла.

– А почему она это сделала? – спросил Серёгин. – Всё ж нормально было…

– Да что нормального! – воскликнула Сафронова.

– Я и сам не совсем понял… Может, просто депрессия?

– Алексей, – перебила Надежда Павловна, – я так понимаю, ты закончил?

– Да, Надежда Павловна. Всё.

– Спасибо, Лёша. Это правда не совсем то, что я ожидала. А вы что думаете? – обратилась она к классу.

– Норм! Хорошо изложил! Все бы книги так писали! Теперь даже читать не надо! – раздались одобряющие голоса.