Зачем учить математику

– А я тебе и не предлагаю!

Они пошли вниз по улице, прочь от школы. Слева стояли невысокие, построенные ещё в самом начале прошлого века дома: в таких хотелось бы жить, иметь карету, прислугу, давать обеды… Справа – ещё более древняя ограда парка, над которой распускались крошечными листочками каштаны. Асфальт давно потрескался, и после зимы совсем потерял товарный вид, как после бомбёжки, но Тихонову он всё равно казался прекрасным – по двум причинам: во-первых, весна всё преображает в лучшую сторону, а во-вторых, по нему ступали туфельки идущей рядом Гришиной.

Тихонов не знал, о чём говорить. А она, похоже, не собиралась его выручать и терпеливо ждала, пока он придумает. После нескольких минут напряжённых размышлений он решил, что нащупал наконец подходящую тему.

– Как-то не так мы живём сейчас, раньше лучше было, – сказал он.

– В смысле? – вежливо спросила она.

– Ну, раньше вот у людей прислуга была. Не у всех, конечно, но у дворян, купцов… Удобно. А сейчас что? Посуду мыть – сам. Мусор выносить – сам. В магазин идти – сам. А ведь, если так подумать, то и ботинки снимать-одевать тоже лень самому. Поэтому у людей было больше досуга, который они могли посвятить творчеству. А после мытья посуды какое уж творчество? Настроение на весь день убито.

Тихонов разгорячился и стал размахивать руками.

– А в Древней Греции? Рабы были. Вообще не делай ничего, лежи себе, читай и мечтай, они всё нудное за тебя сделают! Эй, Фалес, любезный, – так ему, – посуду помой! А ты, Протагор, – сгоняй за чипсами. И побыстрее, а то получишь горячих… Плетей. Эх, жаль, у меня нет рабов!

Он покраснел, чувствуя, что несёт чушь, но не мог остановиться.

– А у шейхов целые гаремы… То есть любимая жена была, но и много наложниц, чтобы… Чтобы…

– Что чтобы, Лёш?

– Чтобы не очень жену утруждать, – ответил он, и захотел немедленно исчезнуть.

– Ужасно, – строго сказала Гришина. – Не вижу в рабстве ничего хорошего.

– Ну, я вообще тоже, – промямлил Тихонов. – Это я так. Разговор поддержать.

Некоторое время они шли молча. Тихонову казалось, что от напряжения весь мир вокруг, все пространство, вся Вселенная вибрируют, как туго натянутые струны.

– Странный ты, – сказала Гришина, не глядя на него. – Тебе больше не о чем со мной поговорить? Кстати, я знаю, что стихотворение, за которое Денисов по морде получил, написал ты.

От растерянности Тихонов наморщил лоб и выпучил глаза.

– Но второе мне понравилась больше, – добавила она. – Мне казалось, что после него тебе будет что сказать. Хотя и там у тебя постельная тема… Разве кроме этого не о чем стихи писать?

Тихонов понял – она даёт понять, что он ей небезразличен. Надо было срочно что-то сделать, как-то отреагировать. Но как? Как себя повести в этой ситуации? Броситься перед ней на колени? Признаться в любви? Поцеловать её? О нет, это невозможно, это выше его сил! Как можно осмелиться на такое? А вдруг он ошибся, вдруг он неверно её понял? И она отстранит его с недоумением. Или, ещё хуже, рассмеётся в лицо.

Боже, они уже подошли к её дому, вот подъезд, сейчас она исчезнет в нём, и всё пропало! Сейчас или никогда, давай Тихонов, давай, твою мать, будь же мужчиной! Когда ещё будет такой шанс!

– Ммм, – промычал он хрипло.

– Пока, Лёш, – сказала Катя и забежала в подъезд своего дома.

Быстро списывай

– Тихон, что у тебя с лицом? – спросил Денисов.

– А что?

– Ну ты как будто вышел на охоту на ходячих мертвецов.

– Просто так. Задумался о смысле жизни. Отвянь, короче.

Ох уж этот Денисов, всегда он всё замечает. Умный слишком. Нет, Тихонов не собирался охотиться на мертвецов. Но он настроился на решительный поступок – поговорить с Катей. И это не позволяло ему расслабиться. Чем ближе подходил он к классу, тем сильнее его трясло. Даже дыхание сбилось и подрагивали коленки.

«Как я начну? – спрашивал он себя. – Что я должен сказать? О, боже, как это нелепо, почему я вообще должен с ней говорить?»

Но он чувствовал, что должен. Иначе не будет ему покоя.

Он зашёл в кабинет математики и увидел Гришину, она уже сидела за партой. Он приблизился и робко сел рядом.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – дружелюбно ответила она. – Домашнее задание сделал?

– Конечно, нет.

– Хочешь у меня переписать?

– Хочу.

Она протянула тетрадь, раскрытую на нужной странице.

– Спасибо, – сказал он.

– Да всегда пожалуйста, – и она улыбнулась так мило и душевно, что ему сразу полегчало. Эта её улыбка как будто была из другого мира, из рая, потому что здесь просто не могли так улыбаться. В ней была и нежность, и доброта, и поддержка, как будто она хотела сказать: «Тихонов, я всё-всё-всё знаю, не переживай. Всё будет хорошо».

И он принялся переписывать, быстро-быстро, так как до начала урока оставалось пять минут, и учительница должна была появиться вот-вот. Какие уж тут разговоры о любви? Теперь уж глупо будет… В другой раз.

Он закончил в тот самый момент, когда распахнулась дверь, и в комнату гиппопотамом вошла Ирина Александровна. Сколько раз он её уже видел, но всегда заново удивлялся её неслыханным размерам, её величию и мощи. Казалось, своими могучими плечами она подпирает дверную притолоку, как Атлант небесный свод.

Она села, недобро окинула взором класс и раскрыла журнал.

– Алексей! – вдруг сказала она, пронзив его стальным взором.

– Что, Ирина Александровна? – вздрогнул он.

– Ты домашнее задание сделал? – спросила она и со значением указала пальцем на надпись над доской.

– Сделал, – вальяжно ответил он.

– Ну что же, покажи тетрадь! – победоносно повысила она голос.

Ага, – подумал он, – кто-то в прошлый раз ей настучал, что он её обманул. Он встал, взял тетрадь и подошёл к учительскому столу. Раскрыв её на нужной странице, протянул Ирине Александровне. Она с недоверием посмотрела ему в глаза, надела очки и стала проверять. Только бы не задавала вопросы, потому что спроси она его, он бы не смог ответить, что там к чему.

Минуты три длилась тишина. Это было слишком много. Все понимали, что Ирина Александровна очень старается найти в его работе ошибку. Тихонов с тоской поглядел на Катю. Она ему подмигнула, как бы говоря: «всё ок, не волнуйся».

Наконец, Ирина Александровна сказала: