Бестеневая лампа

– Два часа, – сказала за него анестезистка, подошедшая, чтобы сделать инъекцию. – Доставили сорок минут назад, сделали снимки, их травматологи разглядывают.

«Вот для чего тут передвижной рентгенаппарат», – понял Виктор.

– Двумя руками взялся?

– Я не помню, – тот же шепот в ответ.

– Руки болят? Ты их чувствуешь вообще?

В ответ пациент поднял руки над кроватью, покрутил ими в локтевых суставах, но ничего более добиться от рук он не смог.

– Вы же не отрежете, нет? – просящим взглядом уставился он на Рыкова. Тот хотел что-то ответить, но промолчал. Спустя несколько секунд он указал Платонову на дверь:

– Пойдем поговорим со всеми сопричастными.

Они вышли, оставив мальчишку на кровати наедине с медсестрой, что работала с подключичным катетером, устанавливая капельницу. Платонов просто физически ощущал взгляд, которым парень прожигал им спины.

В кабинете у Медведева собрались к этому времени все, кто был нужен – сам начальник реанимации, Манохин со своим ординатором и Рыков с Платоновым. Ведущий хирург не спешил с визитом, но мог прийти в любую минуту.

– Итак, что мы имеем, – начал Медведев. – Электротравма три часа назад. Термические ожоги обеих верхних конечностей, открытые переломовывихи правого лучезапястного сустава и почти всех суставов пальцев правой кисти.

– Слева повеселей, – подал голос Рыков. Манохин молча кивнул, держа в руках снимки.

– Согласен, – кивнул Медведев. – Я, собственно, не веду речь об уровне ампутаций. Я пока в целом. Что касается его общего статуса – могу сказать, что парень в рубашке родился, потому что мотор не пострадал особо, фибрилляция если и была, то он из нее выскочил самостоятельно. На ЭКГ есть незначительная экстрасистолия – до тридцати или сорока в сутки. Я ее всерьез не рассматриваю. Мазур потом придет перед операцией, благословит.

– Отсюда ты хрен сбежишь, – шепнул Рыков, услышав фамилию Мазур. – Этого в нашем договоре не было.

Тем временем Манохин развернулся к окну, показал всем снимки правой кисти.

– Тут вопрос ясен – проксимальная треть предплечья.

– А как же приказ по калечащим операциям? Оставлять максимально возможный сегмент? – подал голос Рыков. – Я за дистальную треть. В крайнем случае интраоперационно определимся. Но не больше средней трети.

Манохин насупился.

– Ведущий нас рассудит.

– Лично для меня, – добавил Медведев, – это решающей роли не играет. Что так сорок минут, что эдак. А вот левая рука? Есть по ней мысли?

Платонов молча встал, снова вышел в зал и вернулся к пациенту. Тот впал в какую-то медикаментозную дрему, глаза были прикрыты, он ровно дышал и ни на что не реагировал. Виктор присел на корточки рядом с кроватью, аккуратно прикоснулся к серой толстой руке. Приподнял, осмотрел со всех сторон, взял шарик со спиртом, прошелся по всем поверхностям в поисках хоть какой-то чувствительности. И увидел то, ради чего пришел.

Его возвращения ждали. Он сел на место, помолчал немного и сказал:

– Левую руку я бы оставил.

Рыков сделал вид, что ослышался, наклонил к Платонову голову поближе и переспросил:

– Что бы ты сделал?

– Повторяю. Левую руку я бы оставил. Там видно, что лучевая сторона жива. Хорошо видно. По крайней мере, мне. Пальцы не выломаны, сустав тоже. Фасциотомию сделаем, давление уменьшим. Посмотрим, как поведет себя ожоговый струп. Своя рука лучше, чем протез – тем более, что один у него точно будет.

В кабинете повисла гнетущая тишина. Каждый присутствующий думал над словами Платонова, прокручивал варианты, вспоминал случаи из практики. И в этот момент открылась дверь, и вошли ведущий хирург полковник Кравцов, а следом за ним – Мазур.

Кравцов пропустил Елену к дивану, Манохин подвинулся, и в итоге Мазур оказалась между ним и Платоновым. Виктор почувствовал, как она изо всех сил старается поджать ногу, чтобы не прикасаться к нему. Сам ведущий опустился за стол напротив входа, куда обычно сажают самых привилегированных гостей вроде начмеда или командира. Он достал из кармана халата пачку сигарет, из листа бумаги свернул пепельницу – эдакий кулечек, в каких бабушки на базарах семечки продают, закурил, оглядел всех и сказал:

– Коротко доложите. По существу.

Медведев поднялся и сказал:

– Сегодня около тринадцати тридцати из камеры временного содержания при военно-следственном комитете совершил побег сержант Михаил Терентьев. Он сумел выбраться из зарешеченного окна, но не удержался на карнизе и упал на расположенную внизу трансформаторную будку, во время падения машинально ухватившись за высоковольтный кабель обеими руками. Был отброшен ударом тока на пятнадцать метров, но по чистой случайности упал на свернутый во дворе брезент и других повреждений больше не получил. Вызванная «скорая помощь» доставила его к нам не очень быстро, но вполне себе в приемлемые сроки. Проведена рентгендиагностика, взяты анализы, установлен подключичный катетер, начата интенсивная терапия. Консультирован всеми специалистами, в настоящий момент требуется предоперационный осмотр начальника кардиологического отделения.

Платонов скосил взгляд на Мазур, но вдруг понял, что в этом докладе была какая-то странность…

– Терентьев? – шепнул он Рыкову.

– А я говорил – тебе будет интересно, – ответил тот.

«Бог шельму метит», – покачал головой Виктор. Это тот самый сержант, что сломал челюсть Липатову и был увезен из госпиталя сначала в комендатуру, а потом в другое ведомство. Судя по всему, Терентьев насмотрелся сериалов и решил рвануть в бега – за причиненные увечья ему грозил реальный срок. И вот как обернулось…

Тем временем Елена попросила историю болезни, что-то там посмотрела, после чего вышла в реанимационный зал. На диване стало посвободнее, Платонов вытянул ноги и приготовился выслушать решение Кравцова. Но прежде надо было дать слово Рыкову и Манохину. Каждый из них сказал, что думал; Николай Иванович принял сторону Платонова в отношении левой руки.

Кравцов послюнявил кончик сигареты, потушив ее, бросил в свой кулечек, смял его, положив на стол. Потом сделал жест обеими руками, будто поднимал всех с дивана. Доктора встали и прошли с ним к пациенту. Возле кровати они выстроились полукругом, ведущий подошел поближе, взглянул на руки Терентьева, потом на протянутые Манохиным снимки. Платонов же смотрел то на лицо пациента, то на разглядывающую чуть в стороне ЭКГ Мазур. Елена пришла в реанимацию в форме, поверх был накинут халат, натянувшийся маленькими полочками погон на плечах. Ему казалось, она чувствует, как он на нее смотрит, поэтому старалась стоять максимально выгодно, немного полубоком, откинув волосы за ухо.

– Я думаю, имеет смысл согласиться с позицией наших комбустиологов. Правую руку убирать в средней трети предплечья, левую пока оставить. Мнение Платонова по ней поддерживаю, – подытожил Кравцов. – Записать как обход с ведущим хирургом, операцию выполнить немедленно. Взять согласие, известить родственников.

Манохин что-то пробубнил себе под нос, но вслух высказываться не стал. Он отправился на выход, уводя своего ординатора. Больше ему здесь делать было нечего.

– Ишь, недоволен, – проводил его взглядом Рыков. – Руки отрезать мы и сами умеем. Пойду узнаю, что там по сердечку.

Он подошел к Мазур, что-то спросил. Та в ответ показала несколько мест на ЭКГ, что показались ей сомнительными, потом на мгновенье оглянулась на Платонова и, недовольная этой своей слабостью, окончательно повернулась к нему спиной. Чтобы не раздражать Елену, Виктор вернулся в кабинет. Следом зашел Рыков.

– Родственников извещать, думаю, не придется, – проинформировал начальник. – Когда этого боксера забрали, его отец примчался откуда-то из Сибири. Гостиницу тут снял, пытался адвоката найти. Ему уже сказали в военно-следственном комитете, я уверен.

– Противопоказаний по сердцу нет? – уточнил Платонов.

– А если б были? – усмехнулся Рыков. – Ты бы отложил операцию?

Виктор пожал плечами.

– А кто согласие подписывать будет?

– Отец, – Рыков пошарил по карманам, нашел сигареты. – Хитро Кравцов с этими кулечками придумал. Курит везде. Я у нас за диваном пару таких бумажных пепельниц как-то нашел после обходов. Покурит и прячет их по углам.

– Странная привычка, – Платонов думал о предстоящей операции, но пытался поддержать разговор.

– У него это, говорят, еще с Афганистана. Ему в операционной санитарки такую штуку придумали, чтоб он пепельницу не искал. Курил между операциями. Ты у него в кабинете был?

– Конечно.