Властитель груш

– Да тогда же, когда и ты. Когда ему не заплатили после войны, он лодки под Вебелем грабил, помнишь, нас туда послали? Ты ему показал кошель с серебром, показал меч, а потом сказал, что он либо деньги получит, либо меч в сраку, но отвалить всё равно придётся. Ну, он и отвалил. С серебром.

– Прямо так я и сказал?

Ах, да, это ведь было аж третье серьёзное дело, которое отец ему поручил. Конечно же, он просто не мог не сказать что-нибудь эдакое. Может быть, зря, но кто ж тогда знал?

– Где Сульт сейчас может залечь?

– Да кто ж его знает? – Стефан казался очень удивлённым. – На кой он тебе сдался?

– Может, дело как раз по нему есть… Давай, Стефан, напрягись: будь ты вредным засранцем с бандой, которого выперли без оплаты – куда бы ты подался?

– Спалил бы у герцога пару мельниц на окраине, – проворчал здоровяк и сплюнул под ноги. – Ну, или… или в Грисколь, может? Крупнее места во всей округе нету. Кроме нашего, но сюда Сульту дорога заказана.

До Грисколя пять дней пути верхом. Хороший наездник на перекладных уложится и в три. Стефан – не тонкокостный юный всадник, но на длинном перегоне это даже к лучшему: не переломится от натуги.

– Надо, чтоб ты туда съездил. Поискал Сульта и его ребят.

Стефан тяжело вздохнул, опустив взгляд к плевку.

– Дело, значит? К Мане?

– Да, к нему, и срочно. Хорошо бы на неделе обернуться. Потянешь? Это важно, так что не обижу.

– Можно попробовать. – Он поднял глаза на Даголо. – Мне завтра ехать?

– Завтра – и я напишу тебе письмо для Сульта. – Ухмыльнувшись, мужчина хлопнул приятеля по плечу и добавил: – Только об этом тоже молчок, ага?

– Да уж понятно, – буркнул Стефан. – Я ж могила, Карл.

– Я ж помню, Стефан. Кому бы я без тебя всякую хрень безумную выбалтывал?

Карл опустил руку на плечо здоровяка и увлёк его внутрь, начав рассказывать первый же подвернувшийся на ум похабный анекдот. В порыве признательности он твёрдо вознамерился угостить того вином: верность нужно поощрять.

На плечах таких вот людей Пьетро Даголо и построил Грушевый Сад. На них же и его сын удержится, что бы там себе не думала алчная гнусь с приморья.

Погоня за призом

Мерный гул барабана далеко разносился над водами Рёйстера. Под этот звук по реке спускалась большая расфуфыренная барка герцога Арлонского. На её носу горела на солнце золочёная дева, длинные вёсла мерно вздымались и опускались в воду через равные промежутки, под форштевнем лихо заворачивался бурун.

Все три проклятые недели, что Готфрид мотался между городом и проклятым ипподромом, ветерок снисходил до него только в дороге – когда он пришпоривал лошадь. Если штиль и в следующие дни сохранится, в обратный путь, вверх по Рёйстеру, герцогская роскошная посудина потащится куда как менее весело. Но такому высокородному герру не пристало дышать пылью и лошадьми в дороге, раз уж есть хорошая гладкая река и ладный кораблик. На борту ведь много удобнее валяться, писать стихи, хлебать вино и смотреть, как наёмные здоровяки друг дружку мутузят. Или чем обычно аристократы тешат себя в долгой дороге?

Может, и не следовало так думать обо всей знати разом, но про герцогскую развесёлую барку и до Кальвара истории доходили.

Судно пришвартовалось у деревянного причала, который под бдительным надзором Короля Треф закончили собирать близ Вебельского ипподрома неделю назад. Там же качались на приколе две гораздо более скромные ладьи, принадлежавшие самым состоятельным и изнеженным из арлонских баронов. Для них вместе со свитами в Вебельском дворце приготовили покои.

Ну а между епископской резиденцией и ипподромом раскинулось пёстрое множество шатров, поставленных остальными благородными гостями. Они прибыли так, как и полагалось суровым месканским дворянам: верхом, с мечами на поясах, в пыли, воняя лошадиным потом и кислым местным вином, почти половина – под собственными вымпелами, как правило зверскими. Если на гербе месканского рыцаря не свирепый волк, не благородный олень, не лихая пустельга, а какая-то бездушная латная перчатка или вообще сраные весы, то всем сразу ясно, из каких мест выбрался его предок и какое место за нобильским столом ему самому надо отвести.

Готфриду, впрочем, и такого места не полагалось, пусть как организатор игр он и присутствовал на встрече герцога. Свита арлонского господина лишь спустя битых четверть часа после швартовки начала шумно выгружаться на причал, но наконец-то с лязгом потопала вверх по склону холма, к уныло обвисшему знамени Кальвара.

Под полотном с Кружевницей стояли благородные, все в парадных шёлке и парче: бургомистр Хайнц, старшие сыновья казначейши и капитана Лодберта и, конечно же, сам епископ Вебельский, радушный хозяин и священный гарант мира и благопристойности. Всё-таки дела между герцогом и городом шли совсем не ладно, потому и вся арлонская рать собралась не в Кальваре, а в дне пути от него: а ну как город перевернут?

«Причём, может, и не по злому умыслу», – мысленно добавил Гёц, заворожённо следя за солнечными вспышками на золотых шпорах Его светлости Иоганна фон Данцеверна. Шпоры крепились к сабатонам, сабатоны – к латным щиткам, прикрывавшим икры; делец не помнил, как правильно называется эта часть доспеха. Но вот так железо почти непрерывно переходило в железо до самого латного воротника, а над ним возвышалась голова в берете из синего бархата с разрезами.

Шлем с раскрашенной гербовой фигурой торжественно нёс в руках паж. Шесть гвардейцев, напротив, надели только кирасы и шлемы, с поднятыми, правда, забралами: то ли из жалости к ним самим, то ли в качестве снисхождения к бюргерам. Всё-таки не воевать звали, а мириться и тратить деньги.

– А мы как трущобные крысы вырядились, – проворчала Эрна и ткнула пальцем в почти чёрный борт шульцева колета. Чтобы сукно приобрело цвет безлунной ночи, серебро надо чуть ли не горстями в него втирать. Стоила ли того глупость вроде оттенка одежды?

Женщина оделась, как и всегда, только с пёстрым шёлковым платком на шее для пущего шика, белым пером на берете для должной лихости и рыцарским мечом на поясе – ну, хоть одна вещь для дела годна. Когда она стояла так близко, как раз было видно, что она в аккурат на голову выше. «И почему меня это ещё колышет?» – делец вздохнул и отвернулся от пёстрого узла на длинной шее.

– Не забивай голову. Бюргеры так и должны выглядеть, герцог не обидится. Если не узнает, что ты женщина. – Покосившись на мечницу, вполголоса он добавил: – Но он точно не узнает. Разве что ты разденешься.

Два герольда отчаянно задули в бронзовые горны. Уши тут же заложило, так что ответ Эрны бессильно стёк по ним и улетел, подхваченный редким и недолгим дуновением ветерка.

Свита герцога остановилась напротив кальварских патрициев, и все они немедленно принялись раскланиваться.

– Приветствуйте герцога Иоганна Третьего Арлонского!..

От обилия титулов и регалий звон в голове только усиливался. Чтобы отвлечься, Гёц начал перекладывать каждый изгиб герцогских лат на гульдены.

– Ваша светлость! – отозвались патриции, когда герольд наконец умолк.

За ними люд попроще согнулся пониже. «Двести четыре», – отметил делец: к сожалению, оценить вызолоченную кирасу времени не хватило.

– Для меня большая честь принимать Вашу светлость на земле Вебеля, – ласково затянул епископ. – Но где же Её светлость Атала?

– Моя жена в тягости скверно переносит речные путешествия, – донёсся до звенящих ушей ответ герцога. Голосок его казался холоднее, чем Рёйстер поутру. – Но меня звали прекратить вражду с вольным Кальваром – и я пришёл. Надеюсь, на этот раз вольный Кальвар готов исполнить условия Грискольского договора?

– Сожалеем, что всё так затянулось, но с нашей стороны все приготовления наконец завершены, – изрёк бургомистр так, будто бы раскаивался до глубины души. – Мы надеялись подписать новое соглашение перед началом состязаний.

Герцог и патриции сблизились, из-за чего дальнейший разговор превратился в глухой бубнёж. Гёц терпеливо ждал. Не то, чтобы он вообще надеялся сунуть нос в аристократские шашни. Вольф, возвышавшийся позади, недоумённо прогудел вполголоса:

– Чего это они? Собачатся уже втихаря?

– О-о, по матери друг друга обложить они и вслух могут, – заметила Эрна, качая головой. – Не, точно какую-то грязь тереть начали…

– Мессер Шульц, пожалуйте сюда! – крикнул бургомистр и повелительно взмахнул пышным рукавом мантии.

Гёц двинулся вперёд, словно только и ждал, пока у переговорщиков возникнет нужда в самом осведомлённом на скачках человеке. Впрочем, он и не спешил – чтобы не сбить цену сильнее, чем придётся. Он замер на расстоянии пары шагов от патрициев и согнул спину в почтительном неглубоком поклоне. Край глаза выхватил лёгкие ухмылки на лицах лоботрясов Капитана и Речной Вдовы.

– Как долго ещё будут приниматься ставки?

Разогнувшись, делец поднял глаза на гордое, отстранённое чело герцога, приобретшее красноватый цвет из-за отягощавшей его тело брони. Следовало признать, вид высокого, могучего человека, по самую шею закованного в искусно изукрашенный металл, сам по себе отбивал охоту дерзить и болтать лишнее, к каким бы вольностям ты не привык на своей улице. С другой стороны, Готфриду не давал покоя вопрос: правда ли видок стоил того, чтобы пару часов у всех на виду заживо вариться в симпатичной кастрюле?

– Пока не начнётся забег, сеньор.

– А когда начнётся забег?

– Мы сможем начать в три часа пополудни, сеньор… – Покосившись на бургомистра, он осторожно добавил: – Если Вам будет угодно.