Пороховой закат

– Эх, не знаете вы, Виктор, что такое настоящий холод.

– И я не вижу в этом ничего дурного.

– А мороз там приходится как нельзя лучше.

– Отчего же? – удивился Порохов.

– Он от гниения спасает. А там, где я был, мясные туши прямо на вокзале сложены, ждут, когда заберут их сюда, в столицу, но увозить их не торопятся. Сейчас они зиму полежат, а дальше что? Летом всё сгниёт, пропадёт мясо. Зря только скот закалывали.

От этих слов Порохов невольно подумал про заколотого в парке массивного человека в плаще, оставленного там на сохранение морозу.

– Об этом ли сейчас стоит думать? – протараторил он, когда, залезая в экипаж, вновь обернулся в сторону железной дороги. Он словно что-то надеялся увидеть. Или кого-то. Может быть, целью этих поисков была та девушка, которую он заметил на перроне, но, опять поймав себя на этой мысли, он резко вернулся в сознание.

Вскоре вокзал совсем исчез из виду, а бойкая повозка неспешно неслась вдоль засыпанной снегом дороги, оставляя за собой неглубокий след, протянувшийся на несколько километров. Мимо её окон проносились смазанные от скорости лица горожан, не обращавших никакого внимания на невзрачный конный экипаж, разрезавший город на две части холодной полосой, оставленной на девственно утреннем снегу. Эти зрячие слепцы проминали снег, попадавшийся им под ноги, расхаживая по ничего не подозревающим улицам, пока тайно властвующие над ними пассажиры, вольно развалившись на сидении, обсуждали произошедшее за те месяцы, что Мастер, которого, кстати, звали Владимир Петрович Переломов, но о чём было не принято говорить, чтобы не нарушать ту самую черту, которая отделяла правителя от подчиненного, был вынужден скитаться по стране. И, как показала практика, за это время изменилось многое.

От историй Порохова Мастеру казалось, что стоило отправить на поезде кого-то другого вместо себя, чтобы у него была возможность разобраться со всеми проблемами по мере их поступления, но он понимал, что никто, кроме него самого, не должен был попасть к столь высокопоставленным людям, с которыми ему пришлось общаться. Не то чтобы он опасался, что его подопечных могут просто не впустить в столь важные для их замыслов кабинеты, или сомневался в наличии у своих подчиненных навыков, необходимых для успешного проведения важных переговоров. Скорее, тут дело было в другой причине, которую он никому не спешил разъяснять.

Порохов старался говорить ровно и выглядеть невозмутимым, но Мастер не привык полагаться на то, что ему кажется, ведь он знал, насколько человеческое сознание обманчиво и легко поддаётся внушению. Сквозь завесу хладнокровия он заметил нещадно подавляемую внутри организма своего собеседника озабоченность.

– Тебя что-то беспокоит? – спросил он, дождавшись, когда Порохов закончит свой рассказ про накопившиеся проблемы с законом.

Тот резко посмотрел на Мастера, пытаясь придумать ответ, чтобы избежать необходимости рассказывать про незнакомку, чей образ до сих пор мелькал у него в голове. Пауза продолжалась лишь пару мгновений, но для него она растянулась до нескончаемо долгого и томительного ожидания неизбежности, доводившего его разум до края скрытой паникой, сдавливающей горло.

– Да! – вдруг выпалил он. – В последнее время… в прессе всё больше разгорается полемика о будущем империи. И меня не покидает чувство, что некоторые партии получают какую-то поддержку извне, о которой нам не известно. И их сила постоянно увеличивается. Я опасаюсь, что это может привести к непредвиденным последствиям.

Мастер улыбнулся и, наклонившись поближе к Порохову, уверенно произнёс:

– Не стоит обращать внимание на эти мелкие стачки между простыми людьми.

Карета сделала резкий поворот, отчего её пассажирам пришлось вцепиться руками в свои кроваво-синие бархатные сиденья.

– Разве они не имеют никакого значения? – спросил Порохов, вернувшись обратно в удобную позу, которую он долгое время подбирал для себя, пока ехал на вокзал.

– Они думают, что что-то решают в этой жизни , но это же не значит, что так и есть. Кому, как не нам с вами, Виктор, это понимать?

Порохов задумался, покосив голову вбок, после чего вновь посмотрел на Мастера и заявил:

– Сейчас нет, но потом…

– Порохов, вы слишком много думаете. Орден победит, и это истина. Знаете, почему?

Тот в ответ кивнул головой.

– Потому что у нас есть свой свод законов. Свой кодекс.

– Кодекс, – повторил Порохов.

– Да. И он обеспечит нам слаженную борьбу вместо хаоса этих социалистов, кадетов и прочих. Это часовой механизм. Когда каждая шестерёнка на месте, часы работают безотказно. Стоит убрать лишь одну шестерёнку, и время ты больше не узнаешь. В чужих рядах в любой момент может отказать любой элемент системы. В наших рядах такого быть не может. Почему?

– Кодекс? – прозвучал поспешный ответ Порохова.

– Кодекс, – повторил Мастер. – После смерти нашего главного противника, с которым вы трое успешно и расправились, нам уже нечего бояться. И уж тем более этих партийцев.

Порохов, погружённый в сомнения, заёрзал на месте.

– Теперь ничто не помешает нам выполнить своё предназначение, – продолжил Мастер. – Фактически клан нашего врага сделал всё, что нам было нужно. Они подготовили почву для дальнейших действий нашего ордена.

– И нужно её только обработать!

– Произойдёт смена власти. Царя вынудят отречься от престола, а к тому моменту во временном правительстве уже будет наш человек.

– И останется только устранить оппозицию, – подхватил Порохов. – Я помню «План Номер Семнадцать».

– Именно так! Большевики, меньшевики, эсеры… Всех убрать. Взять под контроль прессу и провести срочные реформы.

– На бумаге это всё выглядит довольно просто.

– Потому что это так и есть. Но нам сейчас нужно следить, чтобы всё шло по плану, чтобы ни один воробей не помер раньше, чем это указано там.

– Думаете, сейчас газеты нам не смогут помешать?

– Абсолютно! – кивнул Мастер. – Не обращайте внимания, Виктор, на то, что они болтают, это лишь подогревает народ, что нам и нужно, ведь это только часть плана, о котором вам хорошо известно.

Карета вновь сделала резкий поворот, после чего послышался голос кучера и экипаж остановился напротив мрачной двери, ведущей в здание, с другой стороны которого находился вход в небольшой, но уютный ресторан «Великая Акация», принадлежавший Мастеру.

– Езжайте домой, Виктор! Отоспитесь! У вас была сложная неделя, да ещё и сегодня так рано пришлось ехать на вокзал.

Владелец ресторана не спеша вылез из кареты и, ощутив под ногами твёрдую поверхность, обернулся к Порохову, добавив:

– Я сегодня тоже отдохну, ведь уже не в том возрасте, чтобы…

Он замолчал, устремив взгляд в неизвестность, после чего усмехнулся и поспешил напомнить:

– Завтра все соберутся, и я… Я обо всём расскажу. У нас будет много работы.

Экипаж вновь нёсся по пустынным дорогам столицы, окруженным безликими движущимися манекенами. Порохов не видел в них жизни. Он всё вглядывался, но ему казалось, что он смотрит лишь сквозь них. Смотрит на очертания домов, спрятавшиеся за прозрачными телами. Он уже перестал надеяться. Он давно привык к этому. И единственным выходом казалась лишь попытка взять всё в свои руки. Переделать их. Переделать город. Переделать страну.

Весь оставшийся день тянулся долго, а ночь – ещё дольше. Голова Порохова была забита под завязку лишь одним тайным образом, разжигавшим биение души о стенки всё ещё не разорвавшегося от бушующего напора сердца. Он был один, и его удушающе маленькая квартира была пуста. Он не был сущностью, он плыл в ней, словно заблудший призрак, оставленный среди обломков его жизни, которая закончилась, не успев начаться, обрекая его на вечные скитания, не имеющие ни начала, ни конца. Когда темнота вновь стянула улицы, он сидел перед свечой, вновь и вновь изучая одни и те же строки Библии. Он вчитывался в каждое слово, пытаясь найти ответ, который должен был быть скрыт от него где-то на этих пожелтевших страницах. Он не знал, найдёт ли то, что ищет, но он верил в это. Так учила его жизнь.

Порохов был обделён способностью верить в то, что лучшее время когда-нибудь само настанет. Он не мог принять идею судьбы, предзнаменования и удачи. Для него жизнь была весами, которыми можно управлять, если действовать по правилам. Он не нарушал их, поэтому теперь готовился, что чаша Фемиды склонится в его сторону.

Так учил его отец.

Глава 3. Перерождение

Отец научил Виктора всему. С него и началось его перерождение.

Сейчас сам Порохов уже и не сможет вспомнить всех подробностей своего детства, как и любой другой человек, но некоторые моменты, оставив на душе кровавый налёт смерти, навсегда выжгли свои зловещие силуэты в его тлеющих воспоминаниях. Хоть вновь вглядываться в своё прошлое он и не любил, однако осознание того, что оно будет преследовать его всю жизнь, не давало ему покоя. Каждый тяжёлый день, проведённый в несоизмеримо далёком для его возраста труде, заканчивался в объятиях ночных кошмаров, но именно в эту ночь, когда Мастер вернулся из длинной поездки, когда подходил миг, который должен был решить судьбу всей страны, когда от Виктора требовалась максимальная сосредоточенность, призраки прошедших лет отступили прочь, освободив место в его разуме для прекрасного образа, что защищал его сон от посягательств прошлого, стремящегося вцепиться своими стальными зубами в его плоть, залезть под оледенелую кожу и начать выедать куски мяса, гниющего, как те забытые на вокзале, где был Мастер, туши.