Магические очки

Чтобы прервать вспыльчивость хозяйки и защитить бедную девушку, я сделал удачный оборот и, наливая рюмку, сказал:

– Извините! Я теперь ничего не вижу и не слышу, кроме вас.

Сенанж улыбнулась, раскрыла ротик до ушей, выставила два ряда черных зубов, за учтивость дала мне ногою толчок, и чуть не оцарапала мне кожи; я не остался в накладе и заплатил ей тою же монетою. Подстольные наши забавы дали время оправиться задумчивой Саше; она вышла и бросила на меня взор, выражающий, что рассеянность её происходит от причины вовсе не понятной её госпоже.

– Антоний! Как мне приятна твоя весёлость; она приводит мне на память счастливое время первых дней замужества! Покойник (царство ему небесное), точно так же сиживал напротив меня, как ты – нельзя о том вспомнить, чтоб не рассмеяться и вместе с тем не заплакать о потерянном! – Тут она бросила в меня шарик из хлеба, я сделал то же.

– Шалун! Бросать хлеб грешно! За такую вину ты должен меня поцеловать! – И, не дождавшись начала, схватила меня за уши; чтоб не оставаться без дела, я сделал то же самое – толстое красное ухо Сенанж находилось в моей руке.

Внезапное «ах!» и стук прервали восторги лицемерки; она вздрогнула так неловко, что диван под ней затрещал.

Это была Саша; она несла блюдо с пирожными. Бедная малютка остолбенела, увидев меня так близко от своей госпожи, уронила свою ношу, испугалась, и вскрикнула.

Можно представить бешенство этой женщины: вскочить, вцепиться, осыпать пощёчинами, было для неё делом одной минуты. Увидев Сашу в опасности, я бросился к ней на помощь, и заслонил собою.

– Пустите, сударь! Пустите! не мешайте мне разделаться с бесстыдницей!..

– Ради Бога, успокойтесь! Это безделица, ничего не значит, одна скорость…

– Да, скорость… – перехватила наступающая громада, – эта скорость причиною того, что… разбилось блюдо… – Одышка помешала ей окончить.

– Сударыня, клянусь, преданность к вам Саши стоит пощады, простите!.. Эту милость я постараюсь заслужить верною… – Я не мог окончить начатой лжи, и как необходимость заставляет медведя плясать под дудку скомороха, то я, уберегая милую девицу, сделал над собой насилие – взял потную руку мадам Сенанж и с нежностью поцеловал.

– Антоний! Ты камень можешь тронуть, и показываешь преимущество мужчин над слабым полом! Одна твоя просьба обезоружила гнев мой. Хорошо; я её прощаю, сядем по прежнему. – Тут Сенанж захохотала весьма натурально. – Послушай, глупая девчонка увидев нас так близко, может подумать Бог знает что. А дура не понимает, о чем шло дело. А ты теперь поди в свою комнату; я сама здесь всё уберу, и если понадобишься, приду за тобою.

Печальная Саша исполнила приказание, подобрала в передник разрушенный пирог с остатками блюда, быстро посмотрела на меня и медленно вышла. Ах! Какой взгляд! – Я прочитал в нем любовь, ревность и презрение. Она молча выразила свои самые сокровенные чувства.

С отсутствием красавицы стыд и досада заменили во мне другие мысли; я покраснел и стал безмолвным.

– Что с тобою сделалось? – спросила поспешно Сенанж.

– Я много пил, чувствую кружение в голове, прикажите подать воды?

– Пустое! Шампанское скорей разгонит дурноту.

Я опорожнил несколько бокалов, вино произвело свое действие, я стал весел, и… Вдруг раздался громкий голос:

– Пустите! Говорят вам, пустите!

– Ах! Боже мой! Мы погибли! – вскричала Сенанж, проворно соскочив с дивана.

– Нельзя, сударь! – повторяли вместе и довольно внятно косая ключница и рослый лакей. – Барыня нездорова, легла почивать.

– Что нужды! – кричал голосистый крикун. – Я разбужу. Если больна, дам лекарства, – в шкафу пузырьков довольно.

– Подумайте, сударь, теперь одиннадцать часов, и непристойно…

– Слушай, карга! И ты, долговязая скотина! Если вы меня раздразните, то я вас и всю вашу челядь так швырну, что в неделю не отыщут!

– Антоний! Мы погибли! – шептала дрожащая Сенанж. – Это Тумаков, человек умный, добрый, только немножко беспокойный, когда выпьет, – он убьет тебя. Спасайся. Саша! Сашенька! – повторяла Сенанж вполголоса. – Ступай скорей! – И между тем спешила тарелки и бутылки ставить в шкаф. – Ах! Боже мой! Он ломится в двери!

Я не заставил её повторять, схватил подаренный кинжал, готовился выйти, не знал куда, и чтобы поддержать себя, сказал:

– Что вы так испугались? Прикажите его впустить, я научу негодяя вежливости.

– Опомнись, Антоний! Ты хочешь драться? Это грех. Он сильнее тебя, ростом около сажени, это Геркулес! Что нам делать? Он ломится!

Тут дверь затрещала и от сильного толчка чуть не соскочила с петель. Я услышал по голосам, что пять или шесть человек удерживали его, а он швырял ими как мячиками.

На сикурс прибежала Саша.

– Где ты была? Ты спишь, а госпожа гибнет. Вот ключ от калитки и крыльца, выведи как можно скорее гостя тайным переходом. Прощай, милый Антоний! Ах, какая развязка! Какой конец моим желаниям! Не сердись! Приходи завтра, в эту пору, никто нам не помешает… Прости. – Она сдернула с пальца алмазное кольцо, положила мне в руку. – Надень и носи. Ах! Спасайся! Он здесь.

И точно, едва я успел выскочить в потайные дверцы, которых прежде не заметил, как дверь оставленной комнаты разлеталась; страшный голос отзывался как из бочки.

– Дьявол меня возьми, если тут нет шашней! Горница убрана, ты разрядилась, тарелки стучали… Если кого найду здесь, то-то будет потеха, и к чёрту баран! Одним махом размозжу голову – будь я, анафема, проклят, если не наделаю проказ…

Последние слова я слышал издалека. Саша, схватив меня за руку, вела по темному коридору, и говорила:

– Не бойтесь! Теперь мы в безопасности!

– Бояться? Мне только жаль, что не удалось поколотить этого забияку!

– Нет, сударь! С ним Боже сохрани схватиться; слышите, как он возится?

Я стал оправляться от страху, прижал крепче миленькую ручку Саши и обнял ее.

– Перестаньте! Это никуда не годится; здесь темно. – Она оттолкнула меня.

– Саша! Что это значит? Ты сердишься? О, я поцелую тебя!

– Говорят вам, отстаньте! Завтра приходите в назначенное время, и целуйте госпожу сколько угодно, а до меня не дотрагивайтесь.

– А! Теперь понимаю – ты ревнуешь?

– Совсем нет! Может ли бедная сирота, приёмыш, ревновать к богатой госноже? Одна может только любить, а другая…

– Несправедливая Саша! Если б ты знала, как несносно мне притворство и минуты, когда показывал, что отвечаю на любовь к твоей госпоже… Но я жертвовал собою ради тебя!

– Покорно благодарю! Вы скоро уверите, что ради меня сидели на диване, и…

– Милая, прелестная Саша! Тещё неопытна, и не знаешь, сколь обманчива наружность! Надо видеть мое сердце и потом обвинять!

– Сердце закрыто, а что касается до наружности, то я, сударь, не слепа! Ах! не жмите меня – мне вас велено проводить. Тумаков занял ваше место; его не выживут так скоро!..

Насмешка Саши показалась мне колкою.

– Ты не веришь мне? Не хочешь выслушать мои оправдания? Жестокая! Я уйду, умру с печали! Прощай, ты меня никогда не увидишь! – Я притворно сделал движение, что хочу удалиться.