Пенитенциарная политика России в XVIII–XX вв.

Значительно более продвинутым было решение проблем организации непосредственного контроля за тюремным режимом. Он возлагался на тюремных сторожей и целовальников, которые через присягу («крестное целование») и поруку выбирались сошными людьми, а в Москве они получали жалование от тех, кто их выбрал, т. е. от «московских черных сотен» (ст. 4, 44, 95, 97 гл. XXI).[201 - Соборное Уложение 1649 года. С. 198.] По сути, вопрос управления местами лишения свободы впервые нашел отражение в Соборном уложении. В ст. 101 гл. XXI говорилось о том, что «в городах тюрмы ведают губные старосты и губным старостам доведется тюрмы и тюремных сидельцев осматривати почасту, чтобы тюрмы были крепки, и у тюремных бы сидельцев в тюрмах ничего не было, чем им из тюрмы вырезатися». В этой же статье называлась и причина такого требования, а именно: «В городах ис тюрем воры уходят губных старост небрежением и недосмотром и за то на губных старостах исцом быти перед губными целовальники вдвое правити»[202 - Соборное Уложение 1649 года. С. 198–199.]. Эту норму можно, очевидно, считать тем правовым «зерном», из которого впоследствии развился современный институт режима отбывания наказания в уголовно-исполнительном праве России. Данное обстоятельство мы считаем необходимым особо подчеркнуть еще и потому, что указанная норма была заложена именно в Уложении – систематизированном правовом акте, принятом, как отмечалось ранее, при достаточно широком участии представителей различных слоев населения и, следовательно, в максимально возможной (для того времени) степени отвечавшей общественному правовому сознанию.

Помимо Соборного уложения, регулирование пенитенциарной сферы осуществлялось и другими правовыми документами, развивавшими соответствующие положения Уложения. В частности, в Памяти губному старосте 1663 г. указывалось, что в его обязанности входили ремонт тюремных зданий и строительство новых тюрем. А согласно Актам о выборах в тюремные сторожа и поручным записям 1671 г. тюремный сторож должен был «тюремных сидельцев никакими мерами не выпущать, и в мир ходя (за сбором подаяний. – И. У.) их не отпускать, и за город их не выводить, и воровать им не давать, и в тюрме им зернью и карты играть и топоров, и ножей, и пил, и костей, и веревок держать не дати ж, и к тюрме никого не припущать, и на кабак тюремных сидельцев не водить и пить не давать… будучи в сторожах, воровством никаким не воровать, зернью и карты не играть, и корчмы не держать… и самому пьяно не напиватца». Целовальник согласно Поручной грамоте 1688 г. имел практически те же обязанности, в частности, он должен был «из тюрем тюремных сидельцев, татей и разбойников и всяких воровских людей не пускать и пил, и резцов тюремным сидельцам не подносить и от того у них посулов не имать»[203 - ПСЗ. Собр. первое. № 692, 744, 762.].

Ни в Соборном уложении, ни в других указанных документах разницы между тюремным сторожем и тюремным целовальником не проводится, несмотря на различие терминов. Можно лишь предположить, что, поскольку в Акте о выборах целовальника уточняется состав преступников, совершивших тяжкие деяния («тати», «разбойники», «воровские люди»), то ему поручался присмотр именно за этой категорией «сидельцев», имеющих повышенную общественную опасность. В случае побега арестантов сторожа и целовальники должны были нести имущественную ответственность. При невозможности взыскать с них таковую платить должны были те люди, которые выбирали сторожа и целовальника (ст. 4, 101 гл. XX Соборного уложения)[204 - Соборное уложение 1649 года. С. 103, 115.]. Во второй половине XVII в. происходят некоторые изменения в управлении тюрем. Должности губных целовальников и выборных целовальников для тюрем были упразднены. Вместо первых назначались губные дьячки, подчиненные сыщикам, а на место вторых – стрельцы и наемные сторожа для тюрем. Губные дьячки и сторожа приводились к присяге сыщиками[205 - Котошихин Т. О России в царствование Алексея Михайловича // Русское историческое повествование XVI–XVII веков. М., 1984. С. 264.].

Среди важнейших изменений, осуществленных к началу XVIII в., следует также назвать переход к практике государственного финансирования тюремного строительства. Уже в соответствии со ст. 94 гл. XXI Уложения тюрьмы в Москве предписывалось строить «государственной казною», а всем этим делом должен был заправлять Разбойный приказ[206 - Соборное уложение 1649 года. С. 128.]. Судя по ст. 97 гл. XXI, где указывалось «в городах тюрмы строить»[207 - Соборное уложение 1649 года. С. 128.], эта обязанность возлагалась, очевидно, на местные власти (воевод и наместников). Тем не менее такое требование чрезвычайно непросто претворялось в реальной жизни. Похоже, что местные власти не желали отказываться от соответствующих денежных сборов среди населения. Во всяком случае уже немалое время спустя правительство было вынуждено вновь напоминать о «невзыскании с градских и уездных людей на тюремные строения денежного сбора»[208 - ПСЗ. Собр. первое. № 780.].

В данной ситуации, с одной стороны, местные власти были вынуждены переориентироваться на государственные средства. С другой стороны, государство с трудом изыскивало средства на содержание тюрем. Поэтому к рубежу XVIII в. наметилось очевидное несовпадение интересов центральной власти и воевод на местах, следствием чего явилось усиление государственного контроля за расходованием соответствующих средств. На места все чаще направлялись, в частности из приказа Сыскных дел, подъячие «в города к воеводам для осмотру тюрем… впрямь ли те тюрьмы худы и мочно ли их починить»[209 - ПСЗ. Собр. первое. № 1271.]. Из приведенного здесь Указа 1687 г. следует, что первопричиной «ревизий» являлись письма воевод о плохом материальном положении тюрем. Соответственно этому московские подъячие и должны были устанавливать, действительно ли существовала потребность в строительстве или ремонте новых тюремных заведений, и если требовалось, то определять соответствующие расходы и доносить результаты в приказ, где и принималось соответствующее решение. Таким образом, параллельно с отработкой местного аппарата, государство было вынуждено уделять все большее внимание централизации тюремного дела.

Требования экономии и эффективности использования выделявшихся на тюрьмы средств получили большую актуальность. С этой целью центральная власть все чаще ставила перед воеводами задачи по проведению всесторонних ревизий тюрем, предписывая им – «чтоб тюремных сидельцев в тюрьме не множилось». Одновременно с этим власть не забывала и о политическом контроле. В частности, в цитируемом наказе боярину, воеводе Черкасскому (1697 г.) Петр I повелел также: «Пересмотрети в Тобольску тюремных сидельцев и переписати накрепко и сделать тому статейный список подлинный, кто именно и в каком деле и сколь давно в тюрьме сидят и пытаны ль и что с пытки… говорил»[210 - ПСЗ. Собр. первое. № 1594.]. И все же экономические аспекты тюремной политики, на наш взгляд, начинают превалировать, что, к примеру, подтверждается практикой переброски колодников из европейской части страны за Урал[211 - ПСЗ. Собр. первое. № 1534.].

Изложенное показывает, что к XVIII в. Московское государство уже имело специальный аппарат по исполнению тюремного заключения, что свидетельствует о придании большего, чем раньше, значения этому виду наказания. Вместе с тем, как справедливо отмечает М. П. Шабанов, «попытки обнаружить единое общероссийское законодательство о преступниках ни к чему не приводят… что вело к вопиющему произволу чиновников, которые делали с осужденными все, что хотели»[212 - Шабанов М. П. Ссылка и каторга в Западной Сибири в конце XVI – конце XIX веков. Дис… канд. ист. наук. Кемерово, 1998. С. 36.]. Здесь еще следует отметить то обстоятельство, что к тому времени сложилась достаточно устойчивая практика назначения наказания бунтовщикам и попавшим в опалу чиновникам – они, как правило, ссылались, а в некоторых наиболее серьезных случаях их казнили. Так, в Указе от 11 сентября 1689 г. говорилось об учинении участникам стрелецкого восстания смертной казни и ссылке некоторых «в сибирские городы на вечное житье». Иногда в указах шла речь о ссылке на вечное житье с женами и детьми[213 - См., например: ПСЗ. Собр. первое. № 1342, 1359 и др.].

Характеризуя данный период развития лишения свободы, И. Я. Фойницкий отмечал, что тюрьмы строились постоянными и временными, они были каменными, земляными и обыкновенными (т. е. деревянные срубы с тынами). Устраивались тюрьмы при приказах, монастырях и в иных местах, даже в частных жилищах. При этом по-прежнему принималось во внимание прежде всего предупреждение побегов. Та же цель определяла систему управления и внутренний быт тюрем. Как и раньше, теснота в тюрьмах была большая. Так, в построенной в 1654 г. устюжской тюрьме на каждого сидельца приходилось пространства немногим более трех квадратных аршин, не исключая даже печей (1 аршин = 0,71 метра). Правительство не заботилось ни об одежде, ни о пище сидельцев, которые продовольствовались за счет общественной благотворительности[214 - Фойницкий И. Я. Учение о наказание в связи с тюрьмоведением. СПб., 1889. С. 315.].

Вот какое описание «обыкновенной» тюрьмы давалось Н. С. Сергеевским.[215 - Сергеевский Н. Д. Указ. соч. С. 183–184.] Тюремный двор огражден стоячим бревенчатым тыном, две стены которого имеют по 12 саженей длиной (1 сажень = 2,13 м) и две – по 9 саженей, следовательно, весь двор имеет в периметре 42 сажени и занимает площадь в 108 квадратных саженей. Тын врыт в землю на 3 аршина (1 аршин = 0,71 м) и укреплен в земле заложенными туда бревнами. Тыновые бревна поставлены «на иглах», т. е. на деревянных шипах, или поперечных брусьях, соединяющих между собой бревна. В тыну сделаны двери и «притеремок», т. е. нечто вроде сторожки. Притеремок устроен так же, как и тын – из стоячих, врытых в землю бревен. Внутри двора – двухэтажная изба, четырех саженей длиной и трех с половиной в ширину. Двери в избу в два щита, окна малые. Крыша избы покрыта дранью и скалом (корой березы). К избе прирублены сени в две с половиной сажени, во всю избную стену. Сени покрыты в один скат. Около избы идет малый внутренний тын, тоже на иглах, врытый в землю на три аршина. Большой наружный тын делался четырех саженей «в вышину». В тыну устраивалось отхожее место для тюремных сидельцев «великою крепостью».

Размеры тюремного двора, смотря по надобности и по числу изб, бывали весьма различны. Так, в городе Шуе в 1674 г. велено было поставить тюремный тын площадью 64 кв. сажени, в Муроме – 58, а в Устюге – 217, причем в последнем случае на тюремном дворе располагалось четыре избы и два караульных помещения. Помещаемые в тогдашние тюрьмы сидельцы не различались на следственных и наказанных и содержались по казарменному типу. Одиночное заключение было исключением, диктовавшимся практической необходимостью изолировать лиц, которые своим поведением могли бы иметь опасность для других либо особо важных арестантов[216 - Сергеевский Н. Д. Указ. соч. С. 185.]. В тюрьмах царили нужда, голод и болезни. Сидельцы не распределялись ни по возрасту, ни по роду преступлений, ни даже по полу. Здесь же заметим и то обстоятельство, что тюрьмы строились по типу первоначальных острогов при освоении новых земель, когда вышеописанные строения предназначались для оборонительной функции[217 - Паршин В. П. Поездка в Забайкальский край. Ч. 2. Приложения. СПб., 1844. С. 138; Крадин Н. П. Роспись Албазинского острога 1684 г. // Россия и Азиатско-Тихоокеанский регион. 1992. № 2 и др.].

Практика же показывала, что «сидельцы» нередко голодали и даже помирали «с тюремной нужи», «с духу и цинги», «от голода и тесноты». Арестанты вынуждены были сами заботиться о своем пропитании; их либо кормили родственники, либо они просили подаяние, для чего их партиями водили по городу, а собранное делилось на всех поровну[218 - Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1906. С. 122.]. О тяжелом положении «сидельцев» свидетельствует ряд документов. Так, в одной челобитной говорится: «Пожалуй меня сироту своего, вели из-за решетки свободить, чтоб сидя мне сироте твоему за решеткою голодною смертью не умереть»[219 - Российское законодательство Х-ХХ веков. М., 1985. Т. З. С. 431.]. В тюрьмы проникали вино, карты, зернь; караульные женской тюрьмы «блудно воровали» с заключенными; один сибирский воевода, выезжая на охоту, часто брал с собой тюремных сидельцев – для потехи. Эти и другие злоупотребления излагались во многих документах, в том числе официальных: Грамоте кунгурскому воеводе 1680 г., Грамоте новгородскому Митрополиту 1682 г., Грамоте енисейскому таможенному голове 1665 г. и др.

Во многом предоставленные самим себе заключенные начинают активнее развивать начала некоего «внутреннего самоуправления». Внутри тюрем образовывалось нечто вроде общин, вырабатывавших свой образ жизни. По всей видимости, именно с этого периода берет начало формирование субкультуры осужденных, находящихся в местах лишения свободы, которая сегодня выражается в наличии в исправительных учреждениях так называемых «паханов», «смотрящих», «общака» и т. д. Во всяком случае сборы с вновь прибывших («влазное») приобрели такой размах, что правительство вынуждено было обратить на это внимание и запретить их – «чтобы бедным людям тяготства и мучительства не было»[220 - Фойницкий И. Я. Указ. соч. С. 315–316.].

Можно констатировать, что к началу XVIII в. как институт, так и само слово «тюрьма» прочно вошли в жизнь российского общества. Заключение находит свое дальнейшее организационное и правовое развитие, а сфера его применения постепенно расширяется. Вместе с тем уголовно-исполнительный аппарат лишь начинал формироваться. Это обстоятельство обусловило целый ряд специфических черт российской пенитенциарной политики в XVIII в.

Прежде всего, к рассматриваемому периоду лишение свободы еще не приобрело решающей роли в карательной политике государства, по-прежнему предпочитавшего смертную казнь и телесные наказания. Далее, в вопросах назначения и исполнения наказания, связанного с лишением свободы, государство того периода ограничивалось лишь изоляцией преступников, преследуя прежде всего цели пресечения их преступной деятельности, а также устрашения. Для реализации этих целей были приняты некоторые нормы, касающиеся режима содержания арестантов. Однако их быт, правовое положение отдавались на откуп местным властям, что часто порождало произвол. По-прежнему в качестве тюрем использовались монастыри (для преступивших религиозные каноны), причем в XVIII в. условия отбывания в них были наиболее тяжелыми[221 - Познышев С. В. Очерки тюрьмоведения. М., 1915. С. 46.].

Впрочем, нужно заметить, что в то же самое время тенденция к повышению значимости собственно пенитенциарной политики становится более чем очевидной, что в частности выразилось в появлении и развитии института ссылки – наказания, которое, постепенно развиваясь, на несколько грядущих веков стало наиболее характерным для пенитенциарной политики России. Включение ссылки как меры наказания в нормативные акты свидетельствует о том, что она на практике уже применялась, и, как видно из литературы, очень давно, хотя и нечасто. Так, Д. И. Альшиц указывает, что еще в 1539 г. Иван Грозный посылал в ссылку неугодных ему лиц[222 - Альшиц Д. Н. Начало самодержавия в России. Л., 1988. С. 210, 245.], а по сведениям С. В. Кодана, в конце XVI в. по делу об убийстве царевича Дмитрия были сосланы жители Углича[223 - Кодан С. В. Реформа сибирской ссылки в первой половине XIX века // Историко-правовые исследования: Проблемы и перспективы. М., 1982. С. 110.]. На конец XVI в. как начало использования ссылки указывает И. И. Карпец[224 - Карпец И. И. Наказание: социальные, правовые и криминологические проблемы. М., 1973. С. 21, 228.]. По мнению И. Я. Фойницкого, ссылка как наказание стала применяться с середины XVI в., когда князь Воротынский с семьей был сослан в Белозеро[225 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. СПб., 1889. С. 245.]. В Уложении ссылка уже закреплена в одиннадцати статьях (ст. 128, 198 гл. X; ст. 13 гл. XIX; ст. 9, 10, 12, 13, 14, 16 гл. XXI; ст. 3, 10 гл. XXV)[226 - Соборное уложение 1649 г.]. Однако она пока еще не соединялась с тюремным заключением – это произойдет позже.

Институт ссылки в XVII в. расширялся невероятно быстро. Из перечня указов и грамот следует, что ссылка в то время еще не была ориентирована преимущественно на политических преступников и раскольников. Напротив, речь идет о совершивших преступления и проступки в самых различных сферах жизни. Что касается политических преступников, то, как известно из истории, организаторы бунтов подвергались смертной казни, а другие, с меньшей степенью вины, ссылались по отдельным указам и грамотам. Так, в Сибирь было сослано множество лиц, виновных в Псковском бунте 1660 г., туда же были направлены участники Разинского бунта, донских смут 1688 г.[227 - Сергеевский Н. Д. Указ. соч. С. 223.] В 1683 г. вышел указ, в соответствии с которым тем людям, «которые объявлялись в Москве и городах и говорили в народе, на соблазн и страхование людям, многие затейные дела вмещая в смуту», полагалась ссылка[228 - ПСЗ. Собр. первое. № 1056.]. Зачастую ссылка на деле теряла значение наказания, налагаемого по суду за преступное деяние, и являлась лишь полицейской мерой удаления опасных и подозрительных людей – мерой, применявшейся в самых широких размерах под влиянием стремления правительства заселить и укрепить окраины государства[229 - Сергеевский И. Д. Указ. соч. С. 225.].

Заметим, что в дальнейшем развитие ссылки в отношении политических преступников и «общеуголовных» пойдет различными путями: первые будут ссылаться с сохранением многих сословных привилегий и установлением сравнительно благоприятных условий отбывания этого наказания, достаточно большой свободы выбора рода занятий и без заключения в тюрьме; вторые за тяжкие преступления будут ссылаться в каторжные работы с содержанием в тюремных камерах. В отношении первых ссылка так и не станет наказанием в виде лишения свободы, в отношении вторых – станет. Тогда же, в XVII в., положение было диаметрально противоположным: политические преступники (как и раскольники) в местах ссылки заключались в отдельные тюрьмы – земляные, каменные, особые дворы или избы, и, по сути, это было квалифицированным тюремным заключением[230 - Сергеевский И. Д. Указ. соч. С. 229.]. Правительство делало все возможное, чтобы максимально оградить население от влияния «крамольных» идей.

Следует отметить также еще одно чрезвычайно важное положение, закрепленное в Соборном уложении 1649 г. Речь идет о норме, предусматривающей принудительные работы (ст. 9 гл. XXI)[231 - Соборное уложение 1649 г.]. Причем преступники посылались на работы в «кайдалах». Согласно этой же норме после тюремного заключения преступники ссылались в «украинные города, где государь укажет». Здесь речь пока не идет о каторге – таковая появится позже[232 - Комментарий к гл. XXI Соборного уложения 1649 г. // Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 3. С. 413.].

Указанные правовые акты не определяли условий и порядка отбывания ссылки; здесь еще в большей степени, чем применительно к тюрьмам, таковые определялись местной властью. В результате исследований этого вопроса можно сделать вывод, что условия жизни ссыльных, несмотря даже на ссуды на первоначальное «обзаводство» (в основном это касалось сельскохозяйственного производства), чаще всего были сопряжены с «тяжкими страданиями», поскольку для ссыльных определялись, как правило, необжитые места.

Жизнь ссыльных во второй половине XVII в. весьма красноречиво и характерно описана в письме албазинских ссыльных государю: «Сосланы мы бедные за своя погрешения в такую дальнюю украину и посажены на пашню на пень да колоду. А ссуда нам давана из Великого Государя казны небольшая: даваны были кони старые и жеребята молодые, ни в соху, ни в борону не годились, и с нужи многие из нас перепропали; а ралники даваны нам старые и ломаные… а иные ссуды никакие нам не даваны против иных городов, как дается твоя, Великого Государя, всякая пашенная и хлебнае жалованье, и денежное, и скот. А мы, сироты твои, людишки скудные, и многие из нас холостые и одинокие, а льготы нам, сиротам твоим, не дано ни на единое лето, велено нам на тебя, Великого Государя, и первое лето пахать по полудесятине, и мы пахали… на полудесятине шесть лет и в прошлом году били челом обо всякой своей нужде. И воевода, видячи нужду и бедность ужал нам твоим, Великого Государя, жалованьем, давал ралники и косы, и серпы, и уклад из твоей, Великого Государя, казны, и сбавил с нас холостых по четверти десятины с человека, а хлеб у нас три годы не доходил, ржа давила и червь ел. Хлеб родитца не как по иным городам, а ржи мало сеют, потому ветром выдымает, а конные сила завести нечем, и многие у нас бесконные, и многие наги и босы, и на многие времена все ядим без соли, харчю и годом иной раз не видаем. А по иным городам в Сибири, которые наши братья ссыльные поселены в пашню, и там места хлебородные, и всякого скота много, и они от скота одеваютца и харч окупают»[233 - Сергеевский Н. Д. Указ. соч. С. 248–249.].

Многие пытались бежать («бегут, бегут на сторону» – из доклада государю одного их сибирских воевод), в связи с чем была предпринята особая, чрезвычайная мера: Указом 1698 г. повелевается переклеймить в Сибири особыми клеймами (по образцам, присланным из Москвы, специально для каждого города) тех ссыльных, «буде которые за работу не примутся, или пойдут за каким воровством и учнут свою братью обижать и упиваться или свои статки или заводы проживать»; за удаление ссыльных в иное место без воеводского разрешения виновные в этом должностные лица подлежали смертной казни (Грамота тюменскому воеводе 1698 г.). Отмеченный подход, проявившийся в документах рубежа XVII–XVIII вв., объясняется ростом заинтересованности государства в эксплуатации труда заключенных, превращением тюрем в «неиссякаемый источник, из которого черпались рабочие силы для тех мест, где это необходимо, для службы гражданской и военной, для заселения и укрепления границ, для добывания хлебных запасов на продовольствие служилым людям и т. д.»[234 - Сергеевский Н. Д. Указ. соч. С. 256.]. По той же причине стремительно расширялся список городов и мест, куда направлялись ссыльные: кроме Сибири… Архангельск (по Отписке 1649 г.), Холмогоры (по Выписке из дела о бунте Степана Разина), Устюг (по Делу 1682 г.), Чаронда, Пустозерск (по Грамоте 1684 г.), Новгород (по Грамоте 1651 г.), Казань (по Указу 1664 г.), Симбирск (по Делу 1682 г.), Самара (по Указу 1689 г.), Уфа (по Грамоте 1678 г.), Астрахань (по грамоте 1666 и 1677 гг.), Курск (по Указу 1686 г.), Азов (по Указам 1696, 1699 гг., Памяти 1697 г.), Пермь (по Грамоте 1684 г.) и др.

Отметим еще и то обстоятельство, что государству далеко не всегда удавалось держать нити управления ссылкой в своих руках ввиду, во-первых, огромных географических пространств, на которые она распространялась, во-вторых, большого числа ссылаемых, и, наконец, в-третьих, неготовности существующего тогда государственного аппарата реально влиять на эти процессы. В результате нередко складывались такие ситуации, когда из числа ссыльных стихийно создавались вольные отряды, которые, бросив место ссылки, уходили на восток, юг, запад, север, воевали с инородцами, грабили их, самостоятельно обживали новые места, ставили остроги, расширяли селения. А правительство лишь шло следом, посылая «на поставленные острожки служилых людей, учреждает администрацию, направляет туда пашенных ссыльных и пр. А вольные завоеватели приносят повинную и, легко получив прощение, обогащенные добычей, остаются жить на месте»[235 - Сергеевский Н. Д. Указ. соч. С. 254–255.]. Известен пример, когда ссыльные, убив воеводу Лаврентия Обухова «за невозможное свое терпение», поставили в итоге ни много ни мало, целое городище Албазинск, за что были государем прощены. Однако чаще всего даже отряды из ссыльных «по рекам и по другим дорогам разоренья и многую смуту и воровство делали», т. е. становились заурядными разбойниками[236 - Сергеевский Н. Д. Указ. соч. С. 256.]. Вот так чрезвычайно трудно, противоречиво начиналась ссылка в России.

Такими были истоки формирования пенитенциарной политики Российского государства. В рассмотренный период истории были обозначены практически все основные компоненты этой политики: использование наказания в виде лишения свободы для колонизации окраинных земель, провозглашение исправления осужденных, минимум внимания условиям содержания арестантов в местах лишения свободы. В дальнейшем эти направления будут усиливаться, облекаться в конкретные государственные решения, закрепляться в законодательных актах. Для примера можно привести Указ 1692 г., где записано следующее: «Великие государи указали, из Стрелецкого приказу колодников, которые за воровство свое куда довелись сослать в разные городы, и тех колодников посылать с нарочными посыльщики, заковав в кандалы и в ручные железа, а буде кандалов не достнет, и тех ковать и в ножные железа, залив, и велеть колодников вести с великим брежением, что б их до тех городов, куда они с ними посланы, довели в целости; а будет посыльщики воровством своим или пьянством, или каким иным небреженем, тех колодников, взяв спк, отпустят или какими мерами нибудь у них колодники уйдут и в целости их до тех их городов не приведут, и в тех городах воеводам тем посыльщикам чинить жестокое наказание, бить кнутом и ссылать их вместо ссыльных людей, а о женах их и детей ссылать с ними ж, а для провозу таких ссыльных людей в Стрелецком приказе сделать десятеры ручные железа, и те железа держать в Стрелецком приказе, а посыльщиками на ссыльных людей те железа или кандалы отдавать с росписками, а будет который посыльщик железа и кандалы потеряет, и за те железа и кандалы править цену против покупки вдвое и о том в городы, которых доведется послать в Сибирь, на Вологду, а которых в Киев, в Переяславль, в Северск, а которых на Терек, в Симбирск, также кого и в иные городы послать свои великих государей грамоты»[237 - ПСЗ. Собр. первое. № 1449.]. В другом Указе 1699 г. говорится о том, что виновных в получении взятки «сказть смерть и положить на плаху и от плахи подняв, бить, вместо смерти кнутом без пощады и сослать на ссылку в Азов на вечное житье с женами и с детьми и быть им на каторгах в работе»[238 - ПСЗ. Собр. первое. № 1722.].

В дальнейшем такого рода отдельные указы, касающиеся пенитенциарной сферы, требовалось обобщить в специальных нормативных правовых актах. Достаточно четко этот процесс начал проявляться в условиях становления абсолютизма в России. Поэтому в контексте рассматриваемой в настоящей работе проблематики период абсолютизма в нашей стране приобретает особое значение, поскольку сопрягается со становлением в России мощного государственного аппарата, в том числе по реализации наказаний, связанных с лишением свободы. В этом смысле пенитенциарная сфера непосредственным образом была связана с преобразованиями в нашем обществе, которые ассоциируются прежде всего с именем Петра I.

Следует заметить, что в исторической литературе проблема российского абсолютизма имеет неоднозначные подходы. В частности, спор идет по вопросу о том, когда в нашей стране, собственно, возник абсолютизм. Ряд авторов склонны относить начало абсолютизма ко времени Ивана III, который, как известно, стал называть себя самодержцем[239 - Ключевский В. О. Соч. Т. 2. М., 1988. С. 125–126; История СССР. Т. 1. С древнейших времен до конца XVIII в. / Под ред. В. И. Лебедева, Б. Д. Грекова, С. В. Бахрушина. М., 1939. С. 299–300; Аврех А. Я. Русский абсолютизм и его роль в утверждении капитализма в России // История СССР. 1968. № 2. С. 89.]. Другой подход заключается в том, что абсолютизм берет начало с Ивана Грозного[240 - Шмидт С. О. Становление российского самодержавства. Исследование социально-политической истории времен Ивана Грозного. М., 1973. С. 311; Черепнин Л. В. Вопросы методологии исторического исследования // Теоретические проблемы истории феодализма. М., 1981. С. 182; Альшиц Д. Н. Начало самодержавия в России. Л., 1988. С. 12–13 и др.]. Есть точка зрения, согласно которой историю абсолютизма следует начинать с Михаила Романова[241 - История СССР. Т. 1 / Под ред. В. И. Пичеты, М. Н. Тихомирова, А. В. Щербакова. М., 1941. С. 164.]. И все же в литературе доминирует точка зрения С. В. Юшкова, который полагал, что формирование абсолютизма начинается не ранее чем со второй половины XVII в., а окончательное оформление приурочивается к началу XVIII в.[242 - Юшков С. В. К вопросу о сословно-представительной монархии в России // Советское государство и право. 1950. № 10. С. 14–16.] Для нас данный вопрос не имеет принципиального значения. Однако, как будет показано ниже, развитие пенитенциарной политики Российского государства подтверждает именно последнюю точку зрения.

Для пенитенциарной политики России рассматриваемого периода немаловажное значение имеет также вопрос о расширении территориальных пространств. Это связано с тем, что данная тенденция своим следствием имела, во-первых, увеличение объема применения ссылки как разновидности лишения свободы; во-вторых, изменялся в сторону усиления вертикали госаппарат, ведавший вопросами реализации наказаний, связанных с лишением свободы; наконец, в-третьих, государство (в лице, прежде всего, самого Петра I) все в больших масштабах стало использовать, а точнее говоря – эксплуатировать дешевый труд осужденных преступников.

В этой связи следует отметить, что в течение XVIII в. территория Российской империи значительно расширилась до 17 млн кв. км. – за счет включения в ее состав части Казахстана, Прибалтики, Крыма и Новороссии, части Кавказа, Приднестровья и ряда других земель. В течение XVIII в. было проведено две крупные территориальные реформы. Так, в 1708 г. были образованы губернии (Московская, Ингерманландская, Смоленская, Киевская, Азовская, Казанская, Архангелогородская, Сибирская). В результате между уездами, ранее непосредственно подчинявшимися центру, и приказами появились промежуточные административные органы. При этом губернаторы обладали всей полнотой административной и судебной власти в рамках своей территории, за исключением особо важных дел, которые докладывались царю[243 - История государственного управления в России / Отв. ред. В. Г. Игнатов. Ростов н/Д, 1999. С. 138.]. Места лишения свободы (тюрьмы, остроги, смирительные и рабочие дома) находились в ведении губернаторов.

В дальнейшем число губерний неуклонно увеличивалось. В 1775 г. была проведена новая территориальная реформа, когда численность губерний достигла 23. В том же году был принят довольно объемный нормативный правовой документ – Учреждения для управления губерний[244 - Российское законодательство Х – ХХ веков. Т. 4. М., 1986.], впервые отрегулировавший вопросы управления местами лишения свободы на местном уровне (ранее, как отмечалось, вопросы реализации пенитенциарной политики сосредоточивались в Разбойном приказе, однако этот орган имел общегосударственное значение), что свидетельствует о последовательном развитии органов, исполняющих уголовные наказания, связанные с лишением свободы.

Соответственно расширению территории увеличилось и количество населения. Если в 1719 г. численность населения составляла 15,5 млн человек. то к 1795 г. оно возросло до 37 млн.[245 - История Отечества. Энциклопедический словарь / Сост. Б. Ю. Иванов, В. М. Карев и др. М., 1999. С. 44.] Что касается численности лиц, осуждаемых к лишению свободы, то здесь в литературе обнаруживаются самые различные цифры. Данная ситуация объясняется как тем, что более или менее надежная пенитенциарная статистика начнет формироваться лишь с XIX в., так и тем, что исследователями еще не обработаны и не введены в научный оборот документы ряда государственных учреждений. Широко распространены данные первой сибирской переписи 1662 г., согласно которым ссыльные составляли здесь 8 тыс. из 70-тысячного общего населения[246 - Ядринцев Н. М. Сибирь как колония в этнографическом, экономическом и политическом отношении. СПб., 1882. С. 127.].

В XVIII в. число лишаемых свободы значительно возрастает. Поскольку в это время степень закрепощения крестьян достигает своего апогея, усилились и антифеодальные волнения. В самом начале века (1707–1709 гг.) произошло восстание под предводительством Булавина. Ответной реакцией государства на этот бунт стало усиление уголовных репрессий, что выражалось в принятии норм уголовного права, расширяющих и усиливающих ответственность за преступления, направленные против государства. Не стоит сбрасывать со счетов и личностных черт Петра I. В период его правления тюрьма не обошла и царскую семью. Здесь закончили свои дни его сестры, жена, сын. Напомним также, что его «потешные» стали не только зародышем будущей армии, но и колыбелью политического сыска, а Преображенская тюрьма, где «заключенные… большею частию закованы были по ногам в железа и оковы: эти были так коротки, что они с трудом могли двигаться»[247 - Россия XVIII века глазами иностранцев. Л., 1989. С. 78.], является столь же ярким символом времени, как Академия наук или демидовские заводы. Кстати, последние (в духе времени) также располагали собственной «заводской» тюрьмой.

В данном контексте не вызывает ни малейшего удивления чрезвычайно интенсивная законодательная деятельность Петра I в области уголовного права. Исследователи насчитывают только указов уголовно-правового характера 392[248 - Ромашкин П. С. Основные начала уголовного и военно-уголовного законодательства Петра I. М., 1947. С. 16.]. Кроме того, многие уголовно-правовые нормы содержались в общих актах (инструкциях, наказах, регламентах и т. п.), определявших правовое положение различных звеньев государственного аппарата. И нормы указов, и нормы общих актов являлись обычно казуальными. Подобно Соборному уложению они часто формулировали устрашение как одну из основных целей применения наказания. Так, Генеральный регламент 1720 г. требовал: «Надлежит публичному месту быть, где в указное время все наказанье на теле и лишение живота чинено быть имеет, дабы всяк, смотря на то, от таких погрешений и преступлений себя мог охранить»[249 - Законодательство Петра I. М., 1997. С. 121.] (в записках камер-юнкера Берхгольца, современника петровской эпохи, описывается такое место перед зданием Юстиц-коллегии в Санкт-Петербурге[250 - Дневник камер-юнкера Ф. В. Берхгольца. 1721–1725. в 4 ч. Ч.1. М., 1902. С. 72.]).

В части, касающейся развития наказания в виде лишения свободы и пенитенциарной системы, наибольший интерес из уголовно-правовых документов петровского времени представляет Артикул воинский 1715 г.[251 - Артикул воинский 1715 г. // Законодательство Петра I. М., 1997.], включавший в себя статьи о преступлениях не только воинских, но и политических и общеуголовных. Это и предопределило его применение в общих судах. В Артикуле воинском 1715 г. наказание в виде лишения свободы встречается всего лишь в 17 статьях (артикулах) и имеет различные формы, а именно: заключение «в железах», «посажение в железы» (арт. 1, 9, 38, 48); сослание на каторгу, сослание на галеру (арт. 63, 65, 149, 167, 196); здесь «каторга» и «галера» суть одно и то же[252 - Латкин В. Н. Учебник истории русского права периода империи (XVIII и XIX столетия). СПб., 1899. С. 435.]; тюремное заключение (арт. 149, 151, 154, 158, 176); арест у профоса, т. е. у палача (арт.11); «заключение» без дополнительных пояснений (арт. 151, 181)[253 - Артикул воинский 1715 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 764, 779, 780, 783–786, 789.]. Издание Артикула воинского 1715 г. и других нормативных актов Петровской эпохи как раз и можно считать первыми попытками разделения российского права по отдельным отраслям, которое получит сильный импульс в XIX в. Об объективности этого процесса может свидетельствовать тот факт, что все попытки (их было несколько) создать новое Уложение (также универсального характера), сопровождаемые присущими Петру I угрозами всяческих кар за неисполнение, так и не увенчались успехом[254 - Российское законодательство Х – ХХ веков. М., 1986. Т. 4. С. 315.] – время требовало иного подхода. Именно это явление, на наш взгляд, стало причиной того, что период Петра Великого характеризуется «уставным правом», когда множество вопросов регулировалось посредством императорских указов. Далее мы покажем, что именно указы составляли правовую базу в регламентации наказания в виде ссылки и каторги.

В большинстве случаев наказание, связанное с лишением свободы (в отмеченных выше формах), не имело определенных сроков. Исключение составляли несколько артикулов. Согласно арт. 10 за отсутствие в третий раз на молитве без уважительной причины рядовой мог быть наказан «заключением в железа» сроком на одни сутки, по арт. 151 за оскорбление офицером офицера полагалось «заключение» на полгода[255 - Артикул воинский 1715 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 754, 779, 780.]. В соответствии с арт. 167 преступник мог быть послан на каторгу «вечно»[256 - Артикул воинский 1715 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 784.]. Во всех других артикулах, где речь идет о лишении свободы, сроки не указывались. В этом смысле Артикул воинский делал явный шаг назад в сравнении с Соборным уложением 1649 г. Не в пользу Артикула и содержание норм, касающихся лишения свободы и имеющих оценочный характер. Например, в арт. 181 говорилось о «жестоком» заключении без уточнения о том, в чем именно состоит эта «жестокость»[257 - Артикул воинский 1715 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 786.]. Артикул 151 предусматривал наказание «тюрьмою крепчае» – опять же без указания смысла «крепчания». А в арт. 152 речь шла о «сносном» заключении. Судя по другим нормам (арт. 149, 154 и др.), конкретное наказание определялось «по разсмотрению и по рассуждению судейскому»[258 - Артикул воинский 1715 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 779–780.]. Кроме того, Артикул воинский проигрывал и в том отношении, что совершенно не затрагивал вопросов управления местами лишения свободы, о порядке и условиях отбывания тюремного заключения.

Можно предположить, что отмеченные недостатки законотворческой деятельности XVIII в. объясняются тем, что Петр Великий, исповедуя принцип абсолютизма (как записано в Уставе воинском, «его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен»[259 - Памятники русского права. М., 1961. Вып. VIII. С. 325.]), мало считался с мнением своих приближенных. Если в составлении и принятии Соборного уложения 1649 г. так или иначе принимали участие представители различных общественных слоев, то Артикул воинский 1715 г. создавался практически под диктовку одного человека – Петра I, который, при всех его дарованиях, был не в состоянии охватить все тонкости законотворческой деятельности, а его окружение, очевидно, даже имея свои мнения и предложения, не осмеливалось их высказывать.

Что же касается материального воплощения тюрем, то оно оставалось таким же, как и в допетровской эпохе. Во всяком случае, слово «тюрьма» уже достаточно прочно вошло в оборот. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что оно применялось и в обыденных ситуациях. Для примера можно привести письмо самого Петра I своей супруге Екатерине из Карлсбада, в котором он пишет, что «место здешнее так весело, что можно тюрьмою назвать, понеже междо таких гор сидит, что солнца почитай не видеть»[260 - Письма русских государей и других особ царского семейства. В 5 т. Т.1. М., 1861. С. 16–17.].

Ведением тюрьмами на местах занимались губернаторы и воеводы. В центре эти функции перешли к Полицмейстерской канцелярии, создание которой в Санкт-Петербурге, по видимому, датируется 1718 г. (текст указа не обнаружен, хотя ссылки на него имеются[261 - Подробнее см.: Сизиков М. И. Полицейская реформа Петра I // Правоведение. 1992. № 2. С. 82–90.]). При канцелярии со временем была учреждена своя тюрьма со штатом надзирателей[262 - РГАДА. Ф. 248. Д. 1206. Л. 354.]. Там же при полиции состоял палач[263 - РГАДА. Ф. 248. Д. 1206. Л. 427.]. Главная полицмейстерская канцелярия требовала от полиции других городов среди прочего данные о содержании колодников, утверждала приговоры к смертной казни и ссылке[264 - Законодательство Петра I. М., 1997. С. 614.]. Позже, к концу 1737 г., полицмейстерские конторы появились в 25 лицмейстерские конторы появились в 25 наиболее крупных городах[265 - Сизиков М. И. Центральный и столичный полицейский аппарат России в 1732–1740 гг. // Армия и полиция в аппаратае эксплуататорских государств. Свердловск, 1973. С. 73.].

Теперь обратимся к анализу наказания в виде «сослания на каторгу» («на галеру»). Прежде всего отметим, что в Артикуле воинском эта форма лишения свободы достаточно четко разграничивалась с тюремным заключением. В данном правовом акте ссылка на каторгу встречается всего в пяти артикулах (арт. 63, 65, 149, 167, 196)[266 - Артикул воинский 1715 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 764, 779, 784, 789.]. Фактически же ссылка (сначала на поселение, а с конца XVII – начала XVIII вв. – на каторжные работы) применялась весьма широко, по нарастающей. Ранее мы указывали причины, по которым это стало происходить; здесь же подчеркнем, что государство закрепляет эти причины официально.

Ссылка на галеры, по аналогии с Артикулом воинским, предусматривалась также Уставом морским[267 - Устав морской 1720 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 332–386.]. В частности, она могла быть назначена рядовым матросам в случае их вины в том, что «корабль загоритца и згорит»[268 - Устав морской 1720 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 325.]. Более подробно этот документ здесь не рассматривается, поскольку в контексте нашей проблематики он во многом повторяет Артикул воинский[269 - Ромашкин П. С. Основные начала уголовного и военно-уголовного законодательства Петра I. М., 1947. С. 25.] и, кроме того, касается весьма ограниченного круга лиц. Ссылке подлежали и те, кто «из гулящих людей явится в корчемстве, на которых пенных денег взять всеконечно нечего: и таким чинить наказание кнутом. А буде таким корчемникам в корчемстве второй или третий раз привод: и таковых для ссылки посылать в Ратушу» такое предписание содержится, в частности, в Наказе выемным головам, посылаемым для открытия и истребления корчемства[270 - ПСЗ. Собр. первое. № 2064.]. Подобные нормы содержались и в других документах, что свидетельствует об отсутствии на тот период времени системы в российском законодательстве По данным П. С. Ромашкина, только петровских указов уголовно-правового характера насчитывается 392[271 - Ромашкин П. С. Основные начала… С. 16.].

Сама же ссылка и ее исполнение в отношении конкретных лиц регулировалась большим количеством указов; кроме того, различные вопросы ее организации нашли свое отражение в переписке Петра I с различными должностными лицами. При этом основное внимание уделялось труду каторжников, использование которого в решении государственных хозяйственных задач еще более расширилось, оставив на заднем плане все другие цели наказания.

Нам представляется (в порядке гипотезы), что если бы дело дошло до реального составления нового Уложения, которое намеревался создать Петр I, о чем говорилось выше, то в нем вопросы ссылки были бы отражены достаточно полно для того времени. Однако Уложение так и не было составлено. Наша гипотеза подтверждается тем, что когда, спустя столетие, был издан первый систематизированный кодифицированный акт, регулирующий отдельную (уголовно-исполнительную) область общественных отношений, то он касался именно ссылки (Устав о ссыльных 1822 г.).

Рассмотрим некоторые документы. Так, в Указе 1699 г. написано: «Великий государь указал, которые виновны посадские люди, земской староста со товарищи, выборных своих таможенных и кабацких бурмистров от сборов отставили за то, что их старостину прошению ничего не дали и выбрали на места оных, взяли за то с них 120 рублев и тем людям, которые взяли деньги, и которые им те деньги дали и накупились к сборам, сказать смерть и положить на плаху и, от плахи подняв, бить вместо смерти кнутом без пощады и сослать в ссылку в Азов на вечное житье с женами и с детьми и быть им на каторгах в работе»[272 - Бернер А. Ф. Учебник уголовного права. Части Общая и Особенная. СПб., 1865. С. 611.]. В соответствии с одним из указов 1700 г. преступников предписывалось «отдать в пашенную работу мужикам, по смерть и велеть им питать себя работою земляною и скотопастством»[273 - Памятники сибирской истории. СПб., 1882. Т. 1. С. 65.].

В письме к князю Ромадановскому в 1703 г. Петр писал: «Ныне же зело нужда есть, дабы несколько тыс. воров (а именно есть ли возможно 2000 человек) приготовить к будущему лету, которых по всем приказам, ратушам и городам собрать по первому пути и которые посланы в Сибирь, а ныне еще в Вологде. Piter»[274 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого в связи с реформой. М., 1891. С. 187.]. А еще раньше Петр I предписывает: «Завести в Тобольску кирпичные великие заводы и в тех ссыльными и иными людьми делать кирпич, чтоб повсюду наделать самое многое число»[275 - Памятники сибирской истории. СПб., 1882. Т. 1. С. 67.]. В 1707 г., узнав о приостановлении работ на сооружении больверка Трубецкого (Петропавловская крепость), царь писал Кикину: «Того ради донеси господину генералу (Ф. М. Апраксину), чтоб на сию работу каторжных невольников употребить, понеже ныне лето своими тишинами миновалось, а галерам больше дела нет; к тому и холопей государевых прибавилось»[276 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 188.].

Согласно Указу 1703 г. «разбойников смертной казнью не казнить, а учинить им наказание, бить кнутом и, запятнав в щеку, ссылать в Азов на каторгу, на вечное житье»[277 - ПСЗ. Собр. первое. № 1924.]. В том же году был издан еще схожий указ, где делалась ссылка на прежний указ: «И тех (преступников. – И. У.) по-прежнему своего великого государя указы, за их вины ссылать в Азов на каторгу»[278 - ПСЗ. Собр. первое. № 1951.]. В Указе 1704 г. Петр I предписывал: «Тех, которые кроме вышеописанных вин, по законам достойны смерти (за убийство, воровство, измену и бунт. – И. У.), бить кнутом и, запятнав новыми пятнами, послать в вечную каторгу; а которые довелись наказанья в дальней ссылке, тех без наказанья ссылать на каторгу же на десять лет»[279 - ПСЗ. Собр. первое. № 1957.]. Соответственно Указом 1714 г. предусматривалось «разбойников за второй раз вместо смерти послать на вечную каторгу»[280 - Латкин В. И. Учебник истории русского права периода империи (XVIII и XIX столетия). С. 423.]. Указом того же года на галеры предписывалось посылать тех, кто, выходя из слободских посадских людей, оставлял за собой долги, за которые нечем было платить[281 - ПСЗ. Собр. первое. № 2812.]. В 1721 г. на каторгу отправлялись «смертоубийцы», которые добровольно признавались в преступлении[282 - ПСЗ. Собр. первое. № 3755.].

В 1715 г. Петр I, очевидно, недовольный практикой исполнения ссылки на каторгу, требовал: «Каторжных не употреблять в мелкие и разные работы, но на те, кои на одном месте, а именно сваи бить и прочие тому подобные»[283 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 322–323.]. По Указу 1717 г. Петр I повелел: «Если рекрут прежде года своей службы в полку побежит, то его за сей побег бить шпицрутенами через полк по разу на три дня, а когда в другой раз убежит или более года кто в службе, тех вместо смерти бить кнутом, и, вырезав ноздри перед полками, сослать в вечную каторгу на галеры»[284 - Викторский С. Н. История смертной казни в России. С. 116–117.]. Указом 1720 г. император, в частности, предписал: «Послать преступников туда, где делают новую гавань»[285 - Латкин В. Н. Учебник истории русского права периода империи (XVIII и XIX столетия). С. 417.]. Следует добавить, что на «галеры» могли послать и тех, «кто штрафован будет денежным штрафом, а платить ему будет нечем… зачитая по десяти рублев на год»[286 - Законодательство Петра I. М., 1997. С. 123.].

Частные вопросы порядка отбывания ссылки на каторгу регулировались целым рядом документов. Так, в Указе 1720 г. речь шла о свиданиях осужденных с родственниками и о «свободе» жен осужденных на вечную ссылку: «К каторжным невольникам, которые посланы на урочные годы, женам и детям ходить не возбранно, а которые сосланы в вечную каторжную работу, тех женам, которые похотят идти замуж, или постричься, и в своих приданных деревнях жить, и в том дать им свободу, понеже мужья отлучены вечно, подобно якобы умрет»[287 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 191.].

Таким образом, как подчеркивает И. Я. Фойницкий[288 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 269.], в первой половине XVIII в. каторга была у нас не только и даже не столько уголовным наказанием, сколько местом нужного правительству принудительного труда. Сюда стекались, кроме осужденных преступников, несостоятельные к уплате государственных повинностей и частных долгов для отработки их, тут же находились и люди, приписанные к данным работам, каковы адмиралтейские и артиллерийские служители и заводские рабочие.

Добавим к этому, что такое положение сложилось не вдруг, неожиданно – оно было продолжением той политики, которая велась Московским правительством и до Петра I. Так, еще в 1668 г. известный деятель Андрей Виниус предлагал построить на Каспийском море особые гребные суда или «каторги», обосновывая это тем, чтобы «всяких воров и бусурманских полоняников на каторги сажать для гребли в цепях, чтоб не разбежались и зла не учинили… и чем таким ворам и полоняникам, которых по тюрьмам бывает много, хлеб туне давать, и они б на каторгах хлеб зарабатывали»[289 - Филиппов А. О наказаниях по законодательству Петра Великого… С. 189.].

Однако Петр придал этому процессу сильное ускорение. Его проекты преобразований в России предполагали строительство множества объектов различного характера: жилых зданий, крепостей, портов, заводов, разработки минеральных ископаемых, проведения других крупных, в государственном масштабе работ. Для их осуществления требовалось огромное количество рабочих рук, острая нехватка в которых подталкивала государство ко все более широкой эксплуатации труда осужденных преступников.

В начале XVIII в. в сфере исполнения наказаний проблема труда преступников вообще выдвинулась на передний план. Уничтожая одних посредством смертной казни и в большом количестве в целях устрашения, государство, вместе с тем, стремилось получить максимальную выгоду от тех преступников, кого оставляли в живых и лишали свободы (к этому государство подталкивала узость рынка наемной рабочей силы, что, в свою очередь, обусловливалось, существованием крепостного права[290 - Милое Л. В. Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса // Вопросы истории. 1992. № 4–5. С. 52.]). При этом речь идет не только о ссылке на каторгу.

Так, согласно Регламенту главному магистрату (гл. XX) предусматривалось устройство особых смирительных домов («цухтгаузы») для мужчин и прядильных домов для женщин, куда должны были направляться лица «непотребного и невоздержанного жития…, которых никто в службу не приемлет… люди ленивые, здоровые, нищие и гуляки, которые, не хотят трудиться о своем пропитании, ядят хлеб вотще, и прочие им подобные… таковых надлежит сажать в смирительные домы, кто на какое время по злым его поступкам будет достоин, и посылать их на работу, чем бы они могли пропитание свое заработать, чтоб никогда праздные не были»[291 - Российское законодательство Х-ХХ веков. М., 1986. Т. 5. С. 256.].