Пенитенциарная политика России в XVIII–XX вв.

В «Инструкции или наказе воеводам» 1719 г.[292 - Инструкция или наказа воеводам 1719 г.// Законодательство Петра I. М., 1997. С. 428–437.] Петр I также обращается к теме привлечения для государственных нужд труда лиц, которые нигде не определены. В частности, он требует «смотреть, чтобы в его провинции никакие гулящие люди не обретались, а увечных высылать в те города и селы, кто откуда скажется, а неувечных в службу или в работу, куда будет требоватися, отсылать»[293 - Инструкция или наказа воеводам 1719 г.// Законодательство Петра I. М., 1997. С. 431.]. Если же «гулящие и слоняющиеся люди» попадали в полицию, которая обязана была их «хватать и допрашивать», второй или третий раз, то полагалось мужчин бить батогами и ссылать на каторгу, женщин – в шпингаузы (прядильные дома), малолетних – бить батогами и посылать на суконный двор или другие мануфактуры[294 - ПСЗ. Собр. первое. № 3210, 3212, 3253, 3369.].

В Пунктах, данных Санкт-Петербургскому генерал-полицмейстеру, которые были изданы в 1718 г.[295 - ПСЗ. Собр. первое. № 3203.], эта тема находит свое развитие – полагалось для государственных нужд определять не только «гулящих и слоняющихся» людей, но и виновных в сокрытии информации о «проезжих людях». В частности, в соответствии с этим документом требовалось «накрепко смотреть приезжих, какие люди, и чтоб всякий хозяин тотчас объявил, кто к нему станет и какой человек, а буде утаит или непрямым именем скажет – таких хозяев с наказаньем ссылать на галеру»[296 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 355-Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 189.].

Как замечает А. Филиппов, «de facto» были созданы лишь прядильные дома, устройство же «цухтгаузов» для мужчин особого успеха не имело; в равной степени не получило большего распространения и наказание в виде тюремного заключения[297 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 355–358.]. Это явление объясняется, по нашему мнению, тем, что государству было невыгодно тратить средства на строительство и содержание тюрем; ведь организовать труд специально для заключенных в тюрьмах было делом нелегким (оно остается таковым и сегодня), это же касалось и смирительных домов для мужчин, которые должны были работать в основном на строительстве, а не в закрытых помещениях. В этом смысле прядильные дома для женщин оказались более реальными, поскольку для них требовались сравнительно небольшие производственные площади. (Здесь же заметим, в дальнейшем в России неоднократно предпринимались попытки устройства смирительных домов (Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., УК РСФСР 1922 и 1926 гг.), однако они так и не увенчались какими-либо весомыми результатами, и лишь в 70-80-е гг. в СССР удалось образовать институт лечебно-трудовых профилакториев (ЛТП) и воспитательно-трудовых профилакториев (ВТП), прообразом которых как раз и были так и не ставшие реальностью петровские смирительные дома.)

Государство Петра I не намеревалось даром кормить не только уже осужденных преступников, но и находившихся в предварительном заключении. Так, согласно Указу 1722 г. «для тех колодников, которые в Москве в коллегиях и канцеляриях и в наддворном суде до вершения дела содержатся… и которые из оных, за караулом сидя, прокормить себя не могут… таких колодников мужского пола отсылать для казенных работ, а баб и девок – для работы на мануфактурные дворы»[298 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 189.]. Последнее требование представляется в известной степени вынужденным в связи с последовавшем в 1722 г. петровским запретом на сбор заключенными милостыни.

Труд осужденных преступников при Петре I стал определяющим фактором в выборе мест отбывания лишения свободы (в виде ссылки на каторгу). После кратковременного «расцвета» Азова, первоначальным сосредоточением значительного количества каторжников стал Рогервик (Балтийский порт), куда ежегодно, вплоть до окончания строительства (1767 г.) направлялось до 600 человек[299 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 195.]. Каторжане активно использовались на строительстве разных объектов новой столицы – Петербурга, а также Оренбурга, Риги, Ревеля, Таганрога, Екатеринбурга и др. Как отмечал Н. Г. Фельдштейн, «ссылка и каторжные работы, как наиболее необходимые для удовлетворения нужд правительства, играют роль самых употребительных наказаний. Большинство преступлений караются ими… Каторжные работы почти полностью совершенно сливаются с ссылкой и могут поэтому рассматриваться как самостоятельный вид ее. Рядом с ними получают дальнейшее развитие ссылка на поселение и ссылка на житье»[300 - Фельдштейн Н. Г. Ссылка во Франции и России. М., 1883. С. 135.].

Одновременно применялась и ссылка на поселение (житье), хотя о ней и не упоминается в Артикуле воинском. По утверждению И. Я. Фойницкого, вследствие иноземного влияния предпринимались попытки ее отмены в 1703 и 1773 гг. (а в дальнейшем в 1840 и 1879 гг.), однако «ссылка не только не прекращается, но даже получает большее развитие, поскольку практические потребности, вызванные, с одной стороны, недостатком мест заключения, а с другой, необходимостью заселения отдаленных окраин, оказываются могущественнее иноземных влияний», и, в частности, в 1719 г. появляется кавказская ссылка[301 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 267.].

Здесь мы считаем необходимым выделить следующее чрезвычайно важное обстоятельство в развитии института наказания в виде лишения свободы в России. В период правления Петра I, т. е. в первой четверти XVIII в., происходит соединение ссылки и принудительных работ. Ранее, в XVII в., как мы отмечали, ссыльные сами выбирали себе род занятий. Реформы Петра I породили принудительный труд осужденных преступников – «каторжные работы», где ссыльные уже не имели права выбора рода занятий, они работали исключительно по назначению управляющих. Одновременно продолжает существовать и простая ссылка – для раскольников и иных нарушителей, хотя она в тот период приходит едва ли не к упадку в связи с тем, что «правительство, занятое коренными вопросами центра, меньше и меньше уделяет внимания окраинам»[302 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 268.] (в дальнейшем значение ссылки на поселение и житье вновь возрастет).

Особые условия содержания для ссыльных применялись для тех, кто ссылался по политическим мотивам. Так, когда князь Меньшиков попал в немилость, то во время его следования к месту отбывания ссылки, воглавлявший сопровождающую его команду получил инструкцию, где говорилось о том, чтобы «ни единое письмо к ним, ни от них мимо твоих рук не миновало»[303 - РГАДА. Разряд VI, Оп.1. Д. 160. Ч. 1. Л. 117.]. В ссылку направлялось немалое число различных чинов поменьше. Например, капитан Кзензиан попал туда за «поношения царя непристойными словами»[304 - Калашников И. А. Кто и как судил при Петре I // Военно-исторический журнал. 1999. № 1. С. 78.], причем в отношении него такого рода решения принимались (и затем исполнялись с санкции монарха) на основе указа 1717 г. «О бытии у розыскных дел гвардии штаб- и обер-офицеров»[305 - ПСЗ. Собр. первое. № 3138.], что, в свою очередь, свидетельствует о некотором упорядочении органов, занимающихся реализацией уголовных репрессий.

Конечно, представители привилегированных сословий избегали принудительного труда, однако и их участь была не из легких. Условия содержания в ссылке зачастую отличались большой суровостью. И при Петре I, и в последующую эпоху дворцовых переворотов их испытали многие видные сановники и даже члены императорской фамилии. Так, стороживший с командой из 8 солдат сосланного Меньшиковым в 1727 г. в Сибирь Де Санти прапорщик доносил по инстанции: «Еле-еле остаемся живы».[306 - Ссылка и каторга в Сибири (XVIII – начало XX вв.). Новосибирск, 1975. С. 25.] В данном случае конвойная команда явно превратилась в заложницу обстоятельств и в полной мере разделила лишения ссыльного. Если продолжать пример с Меньшиковым, то фактически в ссылке были и слуги его[307 - Вильбуа. Рассказы о российском дворе // Вопросы истории. 1992. № 4–5. С. 140.], оказавшиеся наказанными без вины.

Однако подобные свидетельства не должны вести к односторонним выводам. Поэтому, в частности, отметим и то любопытное обстоятельство, что с петровской эпохи берут начало также и систематические амнистии в честь больших событий (военные победы, рождение наследника и т. д.), касающиеся многих находившихся в местах лишения свободы. Так, согласно Указу 1721 г., предусматривалось «прощение вин каторжным и колодникам, кроме смертоубийц и разбойников»[308 - ПСЗ. Собр. первое. № 3842.]. Подобные указы издавались в 1722 и 1725 гг. «для многолетнего здравия» Петра I[309 - ПСЗ. Собр. первое. № 3932; 4638; 4641; 4642.].

В целом мы можем, таким образом, констатировать, что в первой четверти XVIII в. тюремное заключение как вид лишения свободы еще не находит широкого распространения, что обусловлено общей тенденцией уголовной политики государства к усилению устрашающей роли наказания и соответственно увеличению доли смертной казни. Вместе с тем заметно расширяется институт лишения свободы в виде «сослания на каторгу». Порядок и условия его отбывания определяются исключительно фискальными государственными целями, когда каторжники направляются на сооружение множества объектов, что, в свою очередь, обусловливается значительными преобразованиями в жизни России в соответствии с реформами Петра I. Подобное положение окажется весьма характерным для пенитенциарной политики нашего государства и вообще представляет собой закономерное следствие коренных (революционных) общественно-экономических изменений общества с авторитарным (тоталитарным) режимом.

Обращаясь к анализу фактического состояния дел в тюремной сфере, приходится констатировать значительное отличие повседневной практики от требований, предусмотренных в основных действовавших тогда правовых актах (Артикуле воинском 1715 г. и Соборном уложении 1649 г.). Так, в одном из донесений в Военную коллегию в 1716 г. говорилось: «При Московской военной коллегии под арестом содержатся колодники, которые с немалою нуждою и от тесноты, духоты и голоду помирают»[310 - Толкаченко Анат., Толкаченко Андр. Из истории военных тюрем в России // Уголовное право. 1999. № 3. С. 93.].

Но особенно это касалось ссылки – большинство вопросов, связанных с ее реализацией, регулировались указным правом. Соединение ссылки с принудительными (как правило, физически тяжелыми) работами представляло собой очередной и характерный этап дальнейшего развития института ссылки в каторжные работы. В рассматриваемый период еще не предусматривалось обязательное содержание каторжников в специальных каторжных тюрьмах, и они работали и жили практически наравне с вольными рабочими[311 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 366; Фойницкий И. Я. Учение о наказаниях в связи с тюрьмоведением. С. 269.]. Происходило также отделение ссылки на каторгу от ссылки на поселение (житье), которая не будет нами исследоваться подробно, поскольку не составляет лишения свободы в нынешнем понимании содержания этого наказания, хотя, разумеется, определенным образом ограничивает свободу.

С 1721 г. каторга распадается на вечную и временную (урочные годы стали назначаться по указам), при этом тяжесть работ еще не имела карательного значения[312 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 269.]. Однако четкого законодательного закрепления этих процессов еще не существовало, о чем свидетельствует, в частности, манифест о помиловании Екатерины I 1725 г., в соответствии с которым ссыльные «на многие годы» и «выжившие» там 5 лет подлежали «отпущению на свободу»[313 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… М., 1891. С. 325.]. К этому времени местными тюрьмами ведали губернаторы и воеводы[314 - Ерошкин А. П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1968. С. 109.].

Ссылка в каторжные работы продолжала активно развиваться и после Петра I. Уже Указ от 15 июля 1729 г. значительно увеличил приток ссыльных в Сибирь[315 - ПСЗ. Собр. первое. № 5451.]. Государство также по-прежнему эксплуатировало труд осужденных преступников, хотя и в несколько меньших масштабах. В указах 1736, 1737, 1743 годов оно даже предприняло попытки перевода осужденных на казенное содержание. Однако в связи с отсутствием необходимых средств и необходимых механизмов реализации принятых решений они закончились неудачно[316 - Никитин В. Н. Тюрьма и ссылка. СПб., 1880. С. 7.]. Некоторым образом совершенствовалась лишь реализация этого вида лишения свободы. Так, после ряда указов императрицы Елизаветы (1744–1753 гг.)[317 - ПСЗ. Собр. первое. № 8944, № 9312, № 10086, № 10305.] резко снизилось применение смертной казни, заменявшейся вечной ссылкой в каторжные работы. Следует заметить, что в дальнейшем эта тенденция на определенное смягчение участи осуждаемых за уголовные преступления будет сохраняться. Например, Указом 1757 г. было запрещено клеймить и рвать ноздри у осужденных женщин[318 - ПСЗ. Собр. первое. № 10686.].

Ссылка в каторжные работы, как мы отмечали, использовалась государством для решения экономических проблем. Середина XVIII в. в этом плане характеризуется дальнейшим развитием промышленности в Сибири. Соответственно расширялось число привлекаемых на этих заводах лишенных свободы. Для их сопровождения при Канцелярии правления уральских заводов в декабре 1750 г. была учреждена третья заводская рота, о чем в январе 1750 г. было представлено в Берг-коллегию[319 - ГАСО. Ф. 24. Оп. 12. Д. 408. Л. 123.]. Кроме того, это предполагало совершенствование соответствующих управленческих структур. Так, в 1759 г. Нерчинские сереброплавильные заводы были выделены из Канцелярии правления уральских заводов и переданы в Особую Нерчинскую экспедицию[320 - ГАСО. Ф. 24. Оп. 12. Д. 493. Л. 50.], где сформируется основное место отбывания ссылки в каторжные работы на многие десятилетия.

В целом за сто пятьдесят лет (середина XVII – конец XVIII вв.) наказание в виде лишения свободы от одной, к тому же законодательно неопределенной формы («тюрмы»), претерпело процесс усложнения его видов, приобретя к завершению XVIII столетия следующие разновидности: тюремное заключение (в том числе в долговых тюрьмах, «домах об исправлении злонравных»[321 - РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 195. Л. 1.]), ссылка в каторжные работы, содержание в смирительных и рабочих домах; определенным образом свобода ограничивалась также ссылкой на поселение (житье). Кроме того, преступники заключались в монастырские тюрьмы (в дальнейшем, в силу специфики этих тюрем, связанной зачастую с внесудебным порядком назначения наказания, специальными субъектами преступлений, особыми условиями отбывания наказания, мы не рассматриваем вопросы, связанные с их эволюцией; в равной степени это касается исполнения тюремного заключения в отношении так называемых политических преступников). В практике имела место также изоляция лиц, ведущих развратный образ жизни, которые заключались в так называемый «Калинкин дом»[322 - РГАДА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 1, 2.] – туда полагалось посылать «непотребных жен и девок, как иноземок, так и русских»[323 - ПСЗ. Собр. первое. № 9789.]. В некоторых (редких) случаях оборудовались специальные «именные» тюрьмы. Это касалось, в частности. известной помещицы Д. Н. Салтыковой, обвиненной в 1768 г. в убийстве нескольких десятков крепостных крестьян. Первоначально Юстиц-коллегия присудила ее к смертной казни в виде отсечения головы, однако Сенат на основании указа Елизаветы о неприменении этого вида наказания и замене смертной казни телесным наказанием и ссылкой в каторжные работы предложил, наказав преступницу кнутом, сослать ее в каторжную работу в Нерчинск. В конечном итоге императрица изменила приговор и решила: «…лишить Салтыкову дворянского звания и называть просто Дарьей Николаевной, выставить в Москве на эшафоте к столбу с надписью “Мучительница и душегубица”, продержать ее таким образом целый час, затем, надев на нее оковы, отвезти в один из женских монастырей в Москве, подле какой-нибудь церкви, и посадить в нарочно сделанную подземную тюрьму и содержать ее там до смерти»[324 - Семевский В. И. Крестьяне в царствование Екатерины II. В 2 т. Т. 1. СПб., 1881. С. 154–167.].

Как видно, единообразного для всей России порядка исполнения лишения свободы в рассматриваемый период еще не было (это произойдет лишь в первой половине XIX в.). И такое многообразие учреждений для лишения свободы, впоследствии закрепленное в законодательстве, будет с этих пор характерным для России. Однако вопросы назначения и исполнения лишения свободы в систематизированном виде еще около ста лет не найдут своей правовой регламентации, что неизбежно порождало «большой произвол во всем тюремном деле»[325 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 118.]. Начало процессу системного регулирования института лишения свободы будет положено уже значительно позднее, лишь с принятием в 1822 г. Устава о ссыльных.

Как отмечалось ранее, наибольшее внимание в XVIII в. вопросам пенитенциарной политики уделяла Екатерина II. Непосредственным поводом для того, чтобы обратить внимание на тюрьмы, послужило, очевидно, посещение России самим Д. Говардом[326 - Классик пенитенциарии Д. Говард скончался в России в 1790 г. в г. Херсоне, где ныне есть улица, названного в его честь.]. В результате, желая привнести передовой тюремный опыт в Россию, Екатерина II пришла к мысли о необходимости реорганизации тюремного дела. Итогом данной затеи стало создание соответствующего нормативного документа – Устава о тюрьмах[327 - РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Л.210.] (в литературе его называют также Положением о тюрьмах[328 - Романовская В. Б. Репрессивные органы и общественное правосознание в России ХХ века (опыт философско-правового исследования). Дис. … докт. юрид. наук. СПб., 1997. С. 23.]), проект которого был составлен в 1787 г. И. Я. Фойницкий указывает, что он был написан императрицей под влиянием передовых пенитенциарных идей собственноручно[329 - Фойницкий И. Я. Учение о наказаниях в связи с тюрьмоведением. С. 313.]; также считали В. Н. Латкин[330 - Латкин В. Н. Учебник истории русского права периода империи (XVIII и XIX столетия). СПб., 1895. С. 438.] и М. А. Филиппов[331 - Филиппов М. Тюрьмы в России. Собственноручный проект Екатерины II // Русская старина. 1873. Июль. С. 60–86. См. также: Гернет М. Н. История царской тюрьмы. Т.1. С. 69.]. В литературе встречается мнение о том, что проект Устава о тюрьмах был подготовлен лишь при ее участии[332 - Детков М. Г. Наказание в царской России. Система его исполнения. М., 1994. С. 25.]. Но главное, конечно, не в этом, а в содержании документа.

В проекте Устава нашел отражение опыт организации тюрем в европейских странах. Предусматривалось, в частности, раздельное содержание преступников в зависимости от характера совершенного общественно опасного деяния, а также по признакам пола, вида наказания. Устанавливались основные требования к устройству тюремных зданий и помещений, определялись режимные правила, а также вопросы управления тюремными заведениями. Тюрьмы должны были подчиняться государственному надзирателю правосудия. Кроме того, предусматривались обязательные работы – частично по системе келейного и одиночного заключения, частично – с сохранением общего размещения. В проекте много внимания уделялось архитектуре, санитарии и гигиене тюремных зданий.

Тюрьма в губернском городе должна была состоять из трех специальных подразделений: 1) для приговоренных к смерти; 2) для приговоренных к вечному заключению; 3) для приговоренных к каторге. Место для тюрем предписывалось выбирать «близ проточной воды» и «на вольном воздухе». Вопросы привлечения лишенных свободы к труду и дисциплинарной практики обходились молчанием; указывалось лишь право помещика переводить арестанта в «темную тюрьму замка». О телесных наказаниях даже не упоминалось, хотя в практике в тот период они были достаточно распространены (данные и ряд других положений дают основание согласиться с М. Н. Гернетом в том, что этот документ составлялся в значительной мере для демонстрации его Западной Европе). Проект требовал, чтобы арестантам «в горницы пища в определенное время приносима была», чтобы «в студное время тюремные не претерпевали от стужи или в жары от духоты», чтобы «по времени и по состоянию пристойную одежду имели». Питание должно было подаваться в зависимости от сословного положения арестанта. Бесплатно пища полагалась лишь для неимущих; имущие же обязаны были содержать себя сами[333 - См.: Филиппов М. А. История и современное состояние карательных учреждений в России и за границей. СПб., 1873. С. 41; Фойницкий И. Я. Учение о наказаниях в связи с тюрьмоведением. С. 317; Латкин В. Н. Учебник истории русского права. С. 438; Детков М. Г. Указ. соч. С. 25; Гернет М. Н. История царской тюрьмы. С. 69–70.]. Как будет показано дальше, многие идеи проекта найдут воплощение в последующих уголовно-исполнительных актах России.

Как известно, этот проект так и не стал законом – императрица не решилась на его утверждение[334 - Тюремный вестник. 1896. № 9. С. 598.]. На наш взгляд, в прикладном плане большее значение имели проекты князя А. А. Безбородко («Две главы о том увещевателю обращаться с содержащимися под стражею», «Вопросы с объяснениями о тюрьмах и положение об оных со штатом»)[335 - РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. д. 203; д. 205.]. Однако именно эти документы дают основание не согласиться с мнением, что Устав о тюрьмах был лишь «плодом воображения и фантазии императрицы, не сделавшей ничего практического для реализации своих идей»[336 - Детков М. Г. Наказание в царской России. Система его исполнения. С. 25; Гернет М. Н. История царской тюрьмы. Т. 1. С. 70.]. Как отмечалось выше, в нем нашли отражение передовые пенитенциарные идеи того времени. Кроме того, уже сам факт обсуждения вопроса о тюрьмах на высшем правительственном уровне свидетельствовал о шаге вперед, поскольку в России положению мест лишения свободы до этого длительное время должного внимания со стороны государства не уделялось. Деятельность Екатерины II как в целом, так и в правовой сфере оценивается скорее положительно, чем отрицательно[337 - Российское законодательство Х – ХХ веков. М., 1987. Т. 5. С. 165–166; Освободительное движение в России XIX века. М., 1991. С. 28.].

Не нужно забывать и того обстоятельства, что именно при Екатерине II в России появилась научная, теоретическая основа решения проблем, связанных с назначением и исполнением наказания в виде лишения свободы. До этого законодатель шел едва ли не вслепую, ориентируясь исключительно на практику, которая не исследовалась, не обобщалась, и решения, таким образом, принимались без учета существующих закономерностей развития общественных отношений в рассматриваемой области. Можно даже утверждать, что при Екатерине II наметилась та государственная пенитенциарная политика, соответствующая современным взглядам, которая в дальнейшем найдет отражение в законодательных актах и частично в практике. Помимо указанного выше Безбородко свои мысли, вполне созвучные передовым пенитенциарным идеям того времени, высказывал известный государственный деятель, современник императрицы И. В. Лопухин, который, в частности, отмечал, что «предмет наказаний должен быть исправление наказуемых и удержание от преступлений. Жестокость в наказаниях есть только плод злобного презрения человечества и одно, всегда бесполезное, тиранство»[338 - Лопухин И. В. Записки сенатора И. В. Лопухина. Лондон, 1860. С. 5.]. В другом месте, говоря о политических преступниках, он писал: «Тесным и тягостным в темницах содержанием угнетать таких людей, которые иногда и по основательным причинам осуждаются на заключение под стражу тайную, было бы единственно презрение человечества, или месть, не терпимая не только правилами христианства, но и самого великодушия»[339 - Лопухин И. В. Записки сенатора И. В. Лопухина. Лондон, 1860. С. 76–77.].

Проект Устава о тюрьмах следует рассматривать, на наш взгляд, прежде всего не как попытку создания нового закона, а в качестве своеобразного научного трактата по аналогии с «Наказом»[340 - ПСЗ. Собр. первое. № 12949.] и в развитие соответствующих положений этого документа. Более того, мы полагаем, что если бы проект Устава о тюрьмах стал законом, то реализация его была бы неосуществимой. Видимо, это понимала Екатерина II, и надо отдать ей должное в том, что она не издала очередной правовой акт, который так и остался бы на бумаге.

Дело в том, что положение в российских местах лишения свободы в тот период (так же как в предшествовавшее и последующее время), было чрезвычайно плохим. Известно, что в отношении государственных преступников порой предпринимались такие меры (строгая изоляция, запрет любых разговоров, крайне скудное питание), что они «предпочитали уморить себя голодом»[341 - Пругавин А. С. В казематах. Очерки и материалы по истории русских тюрем. СПб., 1909. С. 27.]. Однако и в обычных тюрьмах фиксировалось крайне тяжелое положение заключенных. Так, проведя ревизию помещений для колодников, московский генерал-прокурор Вяземский в отчете писал, что «казармы ветхи и на них крыша так худа, дабы людей не придавило; в некоторых казармах превеликая теснота». Он отмечал также, что колодники претерпевают «крайний недостаток в пище»[342 - Гернет М. Н. История царской тюрьмы. Т. 1. С. 259–260.]. Схожие оценки давал российским тюрьмам и Д. Говард[343 - Гернет М. Н. История царской тюрьмы. Т. 1. С. 251–255.]. В начале XIX в. тульский губернатор сообщал в столицу о том, что ввиду крайнего запущения тюремного хозяйства арестанты испытывают постоянные лишения, а тюремные здания «годны лишь на дрова» и что их «надо строить заново»[344 - Гернет М. Н. История царской тюрьмы. Т. 1. С. 272.].

Добавим еще, что и Екатерине II, как и Елизавете, приходилось издавать специальные указы, запрещающие выводить «тюремных сидельцев» из тюрем и просить подаяние; такая практика существовала в связи именно с тем, что состояние тюрем было «до невозможности плохим», и тюремным работникам ничего не оставалось, как использовать пожертвования населения для пропитания арестантов. И это несмотря на то, что еще в 1662 г. государство официально признало за собой обязанность продовольственного снабжения содержащихся в тюрьмах[345 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 420.].

При таких обстоятельствах положения проекта Устава о тюрьмах были заведомо невыполнимы, поскольку предполагали строительство большого числа тюрем и соответствующего их оборудования, а также расходы на содержание персонала. На все это требовались огромные финансовые затраты, между тем как в России конца XVIII в. экономическое положение было довольно сложным[346 - Экономическая история России / Под ред. Ю. С. Бадальянца и В. И. Терехина. Рязань, 1997. С. 27–28.]. Кроме того, отсутствовал и необходимый государственный аппарат, который стал бы реализовывать тюремные преобразования. О неготовности государства к тюремной реформе свидетельствовал и негативный опыт недавнего прошлого, когда так и не было выполнено решение о создании в каждом губернском городе домов «для преступников обоего пола» (так называемых смирительных домов), которые предусматривались Учреждениями для управления губерниями, принятыми в 1775 г.[347 - ПСЗ. Собр. первое. № 14392.] Наконец, надо помнить о том, что, несмотря на все предпринимаемые усилия, Екатерине II, как и ее предшественникам на императорском троне, так и не удалось создать нового Уложения, которое по логике вещей должно было приниматься раньше Устава о тюрьмах.

Таким образом, в России второй половины XVIII в. сложилось положение, когда, с одной стороны, появились первые научно обоснованные идеи о целях наказания в виде лишения свободы, его содержании, порядке и условиях исполнения, которые соответствовали передовым взглядам того времени в этой сфере; а с другой стороны, на практике, фактически, система мест лишения свободы развивалась сама по себе, без учета новых идей, исходя из сугубо прагматических целей – обеспечить изоляцию преступников и их содержание (пропитание) в тюрьмах. Как не без оснований считает В. Б. Романовская, «нормативные акты, касающиеся исполнения наказания, носили случайный характер и не были общеобязательными, что приводило… к бесконтрольности тюремной администрации»[348 - Романовская В. Б. Репрессивные органы и общественное правосознание в России ХХ века (опыт философско-правового исследования). Дис. … докт. юрид. наук. СПб., 1997. С. 25.].

Задача исправления арестантов еще не обрела какой-либо социальной и материальной опоры. Правовое регулирование назначения и исполнения лишения свободы осуществлялось бессистемно, преимущественно на основе указов, издаваемых по отдельным вопросам уголовной политики и тюремной деятельности. Пенитенциарные функции выполнялись различными государственными органами. Какой-либо программы тюремного устройства в России не существовало. Формально не отмененные Соборное уложение 1649 г. и Артикул воинский 1715 г. в отношении наказания в виде тюремного заключения, и особенно в части его исполнения, содержали нормы слишком общего характера, к тому же давно переставшие соответствовать сложившемуся положению в государственном развитии России. Продолжала действовать ссылка на каторжные работы, которая, более того, применялась еще интенсивнее; однако даже в «Наказе» и проекте Устава о тюрьмах этот вид лишения свободы вниманием обойден, что объясняется, на наш взгляд, большим увлечением Екатерины II западноевропейскими пенитенциарными идеями, которые касались в основном лишь тюремного заключения.

В итоге указанное выше одно из положений Соборного уложения 1649 г. о «раскаянии» преступника, т. е. его исправлении, в XVIII в. не нашло ни законодательного, ни практического развития. Н. Г. Фельдштейн в этой связи отмечал, что «и заключение, и надзор были так далеки от своего истинного и даже ближайшего назначения, что об осуществлении при их посредстве целей исправления не могло быть и речи»[349 - Фельдштейн Н. Г. Ссылка во Франции и России. М., 1893. С. 187.].

Не случайным в связи с изложенным было такое развитие событий, когда принимались решения, которые резко контрастировали с передовыми идеями о цели и содержании уголовного наказания. Так, в 1758 г. известный публицист и историк, член Петербургской АН князь М. М. Щербатов, которого трудно заподозрить в незнании либеральной европейской мысли, сочинил инструкцию приказчикам своей деревни Ярославского уезда, где, в частности, отмечал: «Наказания должны крестьянем, дворовым и прочим чинить при рассуждении вины батогами… Однако должно весьма осторожно поступать, дабы смертного убивства не учинить иль бы не изувечить. И для того толстою палкою по голове, по рукам и по ногам не бить. А когда случится такое наказание, что должно палкою наказывать, то, велев его наклоня, бить по спине, а лутчее сечь батогами по спине и ниже, ибо наказание чувствительнее будет, а крестьянин не изувечится»[350 - Инструкция князя М. М. Щербатова приказчикам его ярославских вотчин // Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР. Сб. 6. М., 1965. С. 458.]. О достоинстве личности здесь нет даже и намеков.

В 1760 и 1765 гг. были приняты известные указы о ссылке крестьян помещиками в Сибирь («О приеме в Сибирь на поселение от помещиков, дворцовых, синодальных, архиерейских, монастырских, купеческих и государственных крестьян, с зачетом их за рекрут» и «О праве помещиков отдавать неугодных им крестьян в каторжную работу»), которые привели к возникновению огромного слоя ссыльных за счет рекрутов, так называемых «посельщиков» (в отличие от «колодников»).

Согласно Указу 1760 г.[351 - ПСЗ. Собр. первое. № 11166.] ссылке в сибирские губернии, иркутские провинции, Нерчинский уезд, где места «к хлебопашеству весьма удобны», подлежали трудоспособные крестьяне в возрасте до 45 лет, которые, по оценке самих помещиков, «вместо должных по своим званиям услуг, воровством, пьянством и прочими непристойными предерзостными поступками, многия вред, разрушения и безпокойства приключают, и другим, подобным себе, наивящие к таким же вредным поступкам примеры подают». В документе подчеркивалось, что такое заселение сибирских мест «государственный интерес требует». Женатых крестьян предусматривалось посылать вместе с семьями. В конце текста указа отмечалось, что как во время пути, так и на месте поселения ссыльным «никому напрасно изнурения не чинить, но всякому из них пристойное призрение показывать, дабы и сами те отправляемые на оное поселение люди… могли от побегов и предерзостей удержаться, и в лучших и добропорядочных поступках жизнь свою спокойно препровождать тщились; а ежели кто из тех людей, пренебрегши такое о них попечение, побег или прочие какие предерзости учинит, с таковыми поступать как с преступниками ея императорского величества указов, без всякой пощады».

Ссылка была вечной и шла в зачет рекрутских наборов. Ссыльных собирали в Калуге, откуда партиями в 150–200 человек отправляли по Оке и Волге до Казани, а затем по Каме до Нового Усолья и далее сушей до Верхотурья, откуда вновь по рекам в Тобольск, Томск и через Енисейск до конечных пунктов назначения – Иркутска и Нерчинска[352 - Ссылка и каторга в Сибири (XVIII – начала XX в.). Новосибирск, 1975. С. 43.].

В дальнейшем по Указу 1763 г.[353 - ПСЗ. Собр. первое. № 12117.] правительство стало требовать регулярных отчетов с мест о числе прибывших колодников и их размещении, что свидетельствовало о недостаточно четкой организации этой работы на местах. Ведь типовые (стандартные) общероссийские формы отчетности, включавшие в себя сведения о времени прибытия колодника, завершенности его следственного дела и т. д. к данному времени, как свидетельствуют материалы полковых, воеводских и губернских канцелярий, уже были введены[354 - См.: РГАДА. Ф.248. Оп. 106. д. 2512; д. 2519; д. 2538 и др.].

По Указу 1765 г., «буде кто из помещиков людей своих по предерзостному состоянию заслуживающих справедливое наказание, отдавать пожелает для лучшего воздержания в каторжную работу, таковых… принимать и употреблять в тяжкую работу на такое время, на сколь помещики их похотят»[355 - Российское законодательство Х – ХХ веков. М., 1987. Т. 5. С. 496–502.]. В 1761–1781 гг. в Сибирь прибыло не менее 35 тыс. ссыльных[356 - Семевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. СПб., 1881. С. 51.]. Характерно, что помещики довольно быстро оценили всю выгоду данных указов. Пользуясь ситуацией, они ссылали в Сибирь престарелых, нетрудоспособных крестьян, засчитывая их за рекрутов.

Содержание указов вызывает двойственную оценку. С одной стороны, они свидетельствуют, выражаясь современным языком, о нарушении прав человека, поскольку решение о наказании, и достаточно суровом, принимают не судебные органы, как это было до того, а помещики; эти меры А. А. Пушкаренко справедливо называл «беспрецедентными и чрезвычайными», в которых проявился произвол карательной власти крепостников, дарованной им в «золотой век» российского дворянства[357 - Комментарий к Указу 1765 года // Российское законодательство Х – ХХ веков. М., 1987. Т. 5. С. 504.]. С другой стороны, переселенные в Сибирь крестьяне зачастую попадали в более благоприятные условия, чем на помещичьих землях в европейской России, в частности, «ссыльные имели сравнительно широкую свободу передвижения и могли легально перемещаться далее на восток»[358 - Колесников А. Д. Географические знания и землепроходческая роль сибирских крестьян XVIII века // Крестьянство в России XVIII – начала XIX вв. Новосибирск, 1975. С. 53.]. Кроме того, пожалуй, впервые на законодательном уровне предписывалось относиться к ссыльным гуманно. В некоторой, хотя и незначительной, степени это находило отражение в практике. В частности, представляется примечательным определенное упорядочивание порядка содержания, что проявилось в создании богаделен для немощных заключенных[359 - РГАДА. Ф. 413. Оп. 1. Д. 18. Л. 12.]; в прочих правовых актах о лишенных свободы подобных норм не было, на что мы обращаем особое внимание. Право помещиков на ссылку своих крестьян было отменено лишь в 1811 г.

Сословное деление заключенных вообще являлось одним из центральных устоев пенитенциарной политики. В данном отношении XVIII в. законсервировал, а возможно, и усилил неравноправие лиц, лишенных свободы. Во всяком случае документы бесстрастно фиксируют одну из самых диких черт пенитенциарной практики, состоявшую в возможности на совершенно законном основании заключать в тюрьму или направлять в ссылку абсолютно невиновных людей лишь на том простом основании, что они являлись крепостными осужденных дворян. Как в конце XVII в., так и в конце XVIII в. можно наблюдать однотипные явления: в 1691 г. сосланным в Пустозерский острог князьям Голицыным дали «двух людей с женами и детьми»[360 - ПСЗ. Собр. первое. № 1395.]; столетие спустя, заключенный в Шлиссельбурге просветитель Н. И. Новиков (1792–1796 гг.) также «сидел» со «своим человеком»[361 - Пругавин А. С. В казематах. Очерки и материалы по истории русских тюрем. СПб., 1909. С. 31.].

Как уже отмечалось, в 1775 г. в соответствии с принятыми Учреждениями для управления губерниями предусматривалось устройство смирительных домов, куда должны были помещаться люди «непотребного и невоздержного жития», «рабы непотребные», «ленивые и гуляки», а также, что важно для нас, «по приговору судов»[362 - ПСЗ. Собр. первое. № 14392.]. Размещение в них контингента заключенных обеспечивалось как по приговору судов, так и по требованию родителей, родственников, хозяев, по постановлениям приказов общественного призрения. Предусматривалось, чтобы содержащиеся в них «кроме нужного времени для сна и пищи, отнюдь праздны не были, но обращались в беспрерывной работе внутри дома, а оттуда ни под каким видом отнюдь выпускаемы не были; ленивых же принуждать к работе, а роптивых и непослушных дозволяется надзирателю наказывать прутьями… или сажать на хлеб и на воду на три дни, и в темную камеру того дома на неделю»[363 - ПСЗ. Собр. первое. № 14392.].

Нельзя не отметить полезности данного начинания, называемого в литературе «новым явлением»[364 - Лохвицкий А. В. Губерния, ее земские и правительственные учреждения. Ч.1. СПб., 1864. С. 210.], которое, однако, как уже отмечалось, так и не было претворено в жизнь. Нас здесь больше интересует содержательный аспект. Несмотря на то, что смирительный дом не являлся местом заключения преступников, совершивших серьезные преступления, его вполне можно расценивать как учреждение для исполнения разновидности лишения свободы; в этом смысле положение об условиях содержания и режимных требованиях, выраженных хотя и очень кратко, представляется шагом вперед в деле правового регулирования лишения свободы в целом (в литературе указывается также, что, судя по подготовительным материалам, обобщающим зарубежную практику, первоначально смирительные дома предназначались для более широкого круга преступников, с соответствующим различением режима заключения[365 - Гернет М. Н. История царской тюрьмы. Т. 1. С. 132–134.]).

Шагом вперед можно считать и предписываемую Учреждениями обязанность губернатором периодически проверять состояние тюрем, а также прокурорам всех уровней еженедельно посещать тюрьмы, «дабы посмотреть состояние в тюрьме содержащихся, и доходит ли до них все то, что им определено, и содержат ли их сходственно их состоянию и человеколюбиво» (курсив наш. – И. У.) (п. 13 ст. 405)[366 - ПСЗ. Собр. первое. № 14392.]. В литературе описывается факт, когда в результате посещения тюрьмы в Санкт-Петербурге Военным губернатором в самом конце XVIII в., который имел беседы с арестантами, была существенно изменена мера наказания осужденным «по делу об утрате из Государственного банка»[367 - Лопухин И. В. Записки сенатора И. В. Лопухина. Лондон, 1860. С. 78.]. Мы можем констатировать, таким образом, о принимаемых мерах по укреплению законности в сфере исполнения лишения свободы. Согласно Указу 1781 г. предписывалось заключать в «работные» дома учинивших кражу в четвертый раз (за первые три полагались телесные наказания), если кража наносила ущерб менее 20 руб.[368 - Лисин А. Г., Петренко Н. И., Яковлева Е. И. Тюремная система России в XVIII–XX вв. М., 1996. С. 36.] Осужденные должны были находиться там до тех пор, пока не заплатят всю сумму ущерба плюс начисления на содержание работного дома. Обратим внимание на то обстоятельство, что вор должен был лично отрабатывать вчиненный ему иск, какая-либо оплата со стороны не допускалась. В литературе справедливо указывается на прогрессивность этой нормы, объективно способствующей исправлению преступника[369 - Лисин А. Г., Петренко Н. И., Яковлева Е. И. Тюремная система России в XVIII–XX вв. М., 1996. С. 62.]. Здесь же следует добавить, что в работные дома нарушители определялись полицией, деятельность которой была упорядочена изданием Устава Благочиния или Полицейского 1782 г.[370 - ПСЗ. Собр. первое. № 15379.]

Отметим то обстоятельство, что с 1760 г. основными местами отбывания каторжных работ становятся Екатеринбургская каторга (просуществовала до 1800 г.) и знаменитая Нерчинская каторга, а еще позже появится и Сахалинская каторга. Постепенно менялся и характер каторжных работ: акцент со строительных работ смещался к работам в рудниках, заводах и фабриках (в пятой главе будет показано, что в ХХ в. труд заключенных в СССР претерпит такую же метаморфозу – от строительства крупных народнохозяйственных объектов в 20–50-е гг. до привлечения к работам на собственных предприятиях ИТУ).

Указом о суде и наказаниях за воровство разных родов 1781 г. во всех губернских городах предписано озаботиться заведением для осужденных преступников рабочих домов с назначением в «оных работ, для общей пользы потребных»[371 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 271.] (в дополнение к смирительным домам, которые находились в ведомстве приказов общественного призрения). Но и это намерение осталось невыполненным, и опять же по причине нехватки средств. С 1787 г. лиц, осужденных за воровство, и которых должны были содержать в рабочих домах, запрещалось оставлять в столицах и губернских городах, их предписывалось отсылать по уездным городам, записывать там в «рабочие люди» и употреблять в казенных работах[372 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 271.].

Некоторым образом изменилось и исполнение ссылки. Как уже отмечалось, при императрице Елизавете Петровне смертная казнь заменялась вечной ссылкой (с лишением прав состояния и обязательными работами, при этом ссылка на каторгу сопровождалась сечением кнутом, вырезанием ноздрей и клеймением «в чело»[373 - Неклюдов Н. Примечания по истории русского права и законодательству положительному в кн.: Бернер А. Ф. Учебник уголовного права. СПб., 1865. С. 270.]), которая все более сближалась по условиям отбывания с вечной каторгой[374 - Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 374.]. Происходит также разделение ссылки на 1) ссылку как уголовное наказание (в каторжные работы, на поселение) и 2) ссылку как меру административную (на житье). Ссылка на поселение рассматривается нами как вид лишения свободы, сходный с современным институтом колоний-поселений, который, собственно, и имеет прообразом ссылку на поселение XVIII в. Здесь же следует заметить, что при Елизавете Петровне предпринимались некоторые попытки улучшить положение содержащихся в местах лишения свободы[375 - Толкаченко Анат., Толкаченко Андр. Из истории военных тюрем в России // Уголовное право. 1999. № 3. С. 94.], однако это осуществлялось бессистемно, от случая к случаю.

В связи с изложенным необходимо заметить, что в литературе последних лет высказывалось мнение о том, что колонию-поселение как одно из пенитенциарных учреждений современной России нецелесообразно считать учреждением для исполнения лишения свободы, поскольку условия содержания в них значительно отличаются от колоний полузакрытого типа (общего, строгого и особого режимов). Кроме того, по УК РФ 1996 г. введенное наказание в виде ограничения свободы также конкурирует с наказанием в виде лишения свободы в колониях-поселениях (как и в недалеком прошлом мало чем отличались по условиям содержания колонии-поселения и так называемые спецкомендатуры, где содержались условно освобожденные из мест лишения свободы). Тем не менее мы придерживаемся версии Уголовного кодекса России и полагаем поэтому считать ссылку на поселение в качестве разновидности лишения свободы и соответственно включаем ее в предмет нашего исследования. Несмотря на указанное выше разделение, в ссылку на житье по Указу 1775 г. направлялись также и лица, осужденные за преступления небольшой тяжести. Сосланные же на вечное поселение поступали в распоряжение казенного управления и до 1798 г. трудоспособные из них назначались в работы на строительство, на предприятия или хлебопашество, а неспособные содержались в тюрьмах или приселялись к деревням[376 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 273.]. Однако в целом различие между ссылкой на вечное поселение и ссылкой на житье еще не было четким[377 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 274.].

По-прежнему наказание в виде ссылки в каторгу и на поселение активно использовалось государством для извлечения прагматических целей политико-экономического характера, т. е. для обеспечения дешевой рабочей силой на строительстве государственных объектов, в работах на предприятиях, а также для колонизации отдаленных районов. Как замечает Н. Г. Фельдштейн, правительству «в изобилии нужны были рабочие руки, и подневольный труд поглощал собою другие составные части этого наказания»[378 - Фельдштейн Н. Г. Ссылка. М., 1893. С. 131–132.]. А Д. Дриль писал, что «нравственные условия каторги того времени были поистине ужасными»[379 - Дриль Д. А. Ссылка во Франции и России. СПб., 1899. С. 12.]. Вот какие, в частности, картины он рисовал: «На приисках и заводах, после тяжких дневных работ, предоставленные сами себе, арестанты в казармах жили пьяно, распутно, часто затевали кровавые драки и страшно воровали. Окружавшие заводы слободки… представляли собой в полном смысле слова вертепы и притоны пьянства, разгула, разврата и преступления. В них сходилось самое испорченное отребье общества, формировались преступные сообщества и шайки, задумывались и подготовлялись преступления, и люди утрачивали последние остатки совести… Свободные селения из бывших каторжан также не удавались, окончившие сроки работ арестанты спешили продавать свои дома и уходить в волости, к которым они были приписаны, и превращались там в беспризорных ссыльно-поселенцев»[380 - Дриль Д. А. Ссылка во Франции и России. СПб., 1899. С. 13.].

В 1773 г. был издан Указ, который в значительной мере запутал организацию ссылки: этим нормативным актом приписывалось вообще отменить ссылку. Однако ссылка, уже развитая в огромных масштабах, фактически, конечно же, продолжала действовать, поскольку освобождение ранее осужденных к этому наказанию не предусматривалось. А появление указа было связано с конкретным фактом: в Казани скопилось около пяти тысяч ссыльных, которым была определена ссылка в Сибирь, Оренбург и которые находились там без движения ввиду неорганизованности местных властей. В связи с этим повелевалось впредь до специального указа ни в Сибирь, ни в Оренбург в ссылку не направлять[381 - ПСЗ. Собр. первое. № 14077.]. Исполняя это решение, Сенат предписал часть скопившихся ссыльных вернуть в прежние места, а часть определить в крепостные работы, направляя их туда на канатах (в связках) небольшими партиями с воинскими командами, а при отсутствии таковых – с командами уездных жителей. Ссылка в Сибирь и Оренбург была восстановлена в 1775 г. по докладу Сената[382 - ПСЗ. Собр. первое. № 14286.]. С 1798 г. ссыльных на поселение и житье перестают посылать на работы с каторжными, «дабы тем не сравнять с преступниками за тяжкие преступления»[383 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 437.]. В итоге к рубежу XVIII–XIX вв. практика ссылки достигает своего расцвета.

Что касается тюрем, то во второй половине XVIII в. они по-прежнему находились в весьма запущенном состоянии. В частности, продолжалась практика сбора подаяний арестантами, которые на городских улицах, как говорится в одном из указов, «необычайно с криком поючи, пытанные и в разодранных платьях таких, что едва тела лоскутьями покрыты, милостыни просят»[384 - ПСЗ. Собр. первое. № 7321.]. В 1767 г. в официальных отчетах о тюрьмах Московского магистрата сообщалось, что они содержатся «до невозможности плохо», во многих казармах «теснота превеликая, крыши ветхи и грозят обрушиться, продовольствие арестантов не обеспечено»[385 - ПСЗ. Собр. первое. № 13040.]. Как отмечал И. Я. Фойницкий, «тюремные сидельцы умирали без исповеди и причастия, настояния правительства перед духовенством о посещении их оставались без последствий, так как духовенство, поддерживаемое Синодом, требовало жалованья, а дать его было не из чего»[386 - Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 438; Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 316.]. По словам Г. Р. Державина, в Тамбовской губернии, куда он был назначен губернатором, ему пришлось «разобрать по точной силе законов вины преступников, содержащихся без всякого прежде различия в тюрьмах»[387 - Записки из известных всем произшествиев и подлинных дел, заключающие в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина // Державин Г. Р. Избранная проза. М., 1984. С. 119–120.]. Там же его усилиями был построен «с пособием сумм Приказа общественного призрения благоучрежденный тюремный дом с кухнею и лазаретом, приказал в нем содержать возможную чистоту и порядок, чего прежде не было, а содержали в одной, так сказать, яме, огороженной полисадником, по нескольку сот колодников, которые с голоду, с стужи и духоты помирали без всякого о них попечения»[388 - Записки из известных всем произшествиев и подлинных дел, заключающие в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина // Державин Г. Р. Избранная проза. М., 1984. С. 131.].

Государство по-прежнему нуждалось в рабочих руках при возведении правительственных сооружений. Так, в 1795 г. генерал-адъютант Князев в письме к генерал-прокурору писал, что «ссылочные невольники для работы везде нужны, где только крепости инженерного ведомства по границам находятся, наипаче же потому, что во многих местах вольнонаемных людей ни за какие деньги отыскать невозможно»[389 - Цит по: Филиппов А. О наказании по законодательству Петра Великого… С. 435; Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 270–271.]. Этой причиной объясняется появление Указа 1797 г., согласно которому все преступники были разделены на три категории: осужденные в каторгу вместо смертной казни должны быть, по наказанию кнутом, отправляемы в работы в Нерчинск; осужденные на вечную ссылку препровождаются в иркутскую суконную фабрику; наконец, осужденных к телесным наказаниям и без него к заключению в смирительный и рабочий дома на срок или навсегда, предписывалось отправлять на «крепостные строения, отколь куда способнее»[390 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 270–271.].

Крайней неорганизованностью, непродуманностью отличалось составление и исполнение Указа о населении отдаленного Сибирского края 1799 г., которым предполагалось укрепить территории, пограничные с Китаем (между Байкалом, Верхней Ангарой и Нерчинском), путем ссылки туда на поселение различных категорий подданных, в том числе преступников с предоставлением различных льгот и пособий на обзаведение хозяйством[391 - Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 276.]. Начиная с 1800 г., туда планировалось направить не менее 10 тыс. человек. Осужденные к каторжным работам и к простой ссылке должны были именоваться ссылочными. По истечении десяти лет «порядочной и прилежной жизни», по засвидетельствованию земского начальства, они могли переходить в состояние «государственных поселян». Всем «посельщикам» велено было отводить на каждую душу по 30 десятин земли в местах самых плодородных, построить для первых 2 тыс. поселян дома за счет казны, приготовить для них земледельческие и прочие орудия, снабдить потребным скотом и семенами для посева и в течение первых десяти лет освободить от всяких податей. Однако и эти благие намерения остались невыполненными.