По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Повесть о днях моей жизни
Автор
Год написания книги
1912
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Слава богу, спутался! Слава богу, спутался!
Подошла мать.
– Не надо так на тятю – «брешешь»: грех.
Отец перебивает:
– Не мешай, старуха.
И я говорю:
– Грех – с орех…
– А спасенье – с ложку! – подхватывает отец и, грозя пальцем, продолжает: – Ты меня не проведешь, малец, я все-о понимаю!.. – Собрав лицо в ряд лучистых морщин, он наклоняется ко мне и дразнит: – Кунба твоя невеста, а не Мавра. Вот что, друг любезный!..
– Глаза мои лопни – Мавра, – встал я, чтоб перекреститься, но закружилась голова, и я ткнулся лицом в подушку и застонал.
Перепугавшаяся мать прогнала отца с лежанки, и я заснул.
На Ивана Крестителя отец важно промолвил:
– Иван Петров, поздравляем вас с именинами.
– Зачем? – спросил я.
– Потому как вам пошел восьмой год, значит, получай вот, чтобы целый год веселым быть, – и подал мне губную гармошку.
– Где ты ее взял? – выхватил я у него игрушку.
– Э-э, – подмигнул отец, – еще молод знать, – и засмеялся.
Вечером мы остались вдвоем с Мотею.
– Что, ребятишки на Фединой горе катаются? – спросил я у сестры.
– Воспа, – ответила она.
– Чего ты говоришь?
– Хворают воспой.
– Как я? – спросил я, приподнимаясь.
– Нет, как я, – ответила сестра, – все в шелухе…
Вся Драловка и Заверниха лежали в оспе. Зайдя через неделю к Титовым после того, как я оправился, я увидел на кутнике, в тряпье, Маврушку, рядом с братом, всю в коросте. Глаза ее слиплись, руки завязаны тряпицею назад, рот обметан гнилыми струпьями и перекошен от боли. Девочка сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, терлась щеками о плечи, на нее кричали, а она просила водки тоненьким, жалобным голосом. Рядом с нею – Влас, двухгодовалый братишка, похожий на тупорылого кутенка, шевелил беспомощно ручонками, смотря на меня одним глазом, из которого текла слеза, а другой глаз слипся и распух. На веке рана, бровь ободрана, из уха ползет грязно-зеленоватый гной.
– Ма-а… – пищит он, раскрывая рот и цепляясь за дерюгу тонкими пальчиками с отросшими грязными ногтями.
Я подошел к Маврушке, спрашиваю:
– Не ходишь в школу-то иль ходишь?
Девочка протянула вперед шею.
– Кто там? – прошептала она.
– Я…
– Кто – Ваньтя?
– Да. Я тоже хворал… утонул было под мельницей.
– Я знаю, – ответила Мавра и, повернув лицо к столу, заныла: – Пое-е-есть!..
Мать ткнула ей в рот кусок хлеба.
– Жуй.
– Вина-а да-а-ай… – заплакала девочка.
Мать толкнула ее в голову, ворча:
– Куражишься, дрянь! Как вот хлясну по губам-то!..
Маврушка заскулила. Глядя на нее, и Влас заплакал.
– Уходи отсюда, выпороток! – крикнула на меня Маврушина мать и принялась, плача в голос, стегать детей лапотной веревкою.
IX
На трех святителей драловский сотский дядя Левон, Кила-с-Горшок наряжал народ на сходку.
– Эй, вы, слышите? Земский будет! – зычно кричал он, постукивая в раму батогом. – Подати!..
Отец возвратился со сходки поздно вечером, когда я спал. За завтраком поутру был угрюм и ни за что обругал Мотю.
На сретенье Кила-с-Горшок опять стучал под окнами, земский в этот раз приезжал с становым и что-то там такое говорил, отчего отец пропадал весь следующий день.
– Ни с чем, знать? – встретила его мать.
Отец так цыкнул на нее, что я со страху подскочил на лавке. Разговора за весь вечер никакого не было.
Чуть свет отец с сестрой долго копались в сарае, потом свели туда Пеструху – телку. Вслед за ними побежала мать, прикрыв полою самовар, а за матерью – я. Отец прятал зачем-то телку между старновкой и стеной, заваливая сверху и с боков на поставленные ребром жерди соломой. Между жердями темнела дыра, в которой пугливо возилась Пеструха.
– Не задохлась бы, – шептала мать. – Крепки колья-то?
– Крепки, – говорил отец. – Вали сверху овсяную солому.
Подошла мать.
– Не надо так на тятю – «брешешь»: грех.
Отец перебивает:
– Не мешай, старуха.
И я говорю:
– Грех – с орех…
– А спасенье – с ложку! – подхватывает отец и, грозя пальцем, продолжает: – Ты меня не проведешь, малец, я все-о понимаю!.. – Собрав лицо в ряд лучистых морщин, он наклоняется ко мне и дразнит: – Кунба твоя невеста, а не Мавра. Вот что, друг любезный!..
– Глаза мои лопни – Мавра, – встал я, чтоб перекреститься, но закружилась голова, и я ткнулся лицом в подушку и застонал.
Перепугавшаяся мать прогнала отца с лежанки, и я заснул.
На Ивана Крестителя отец важно промолвил:
– Иван Петров, поздравляем вас с именинами.
– Зачем? – спросил я.
– Потому как вам пошел восьмой год, значит, получай вот, чтобы целый год веселым быть, – и подал мне губную гармошку.
– Где ты ее взял? – выхватил я у него игрушку.
– Э-э, – подмигнул отец, – еще молод знать, – и засмеялся.
Вечером мы остались вдвоем с Мотею.
– Что, ребятишки на Фединой горе катаются? – спросил я у сестры.
– Воспа, – ответила она.
– Чего ты говоришь?
– Хворают воспой.
– Как я? – спросил я, приподнимаясь.
– Нет, как я, – ответила сестра, – все в шелухе…
Вся Драловка и Заверниха лежали в оспе. Зайдя через неделю к Титовым после того, как я оправился, я увидел на кутнике, в тряпье, Маврушку, рядом с братом, всю в коросте. Глаза ее слиплись, руки завязаны тряпицею назад, рот обметан гнилыми струпьями и перекошен от боли. Девочка сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, терлась щеками о плечи, на нее кричали, а она просила водки тоненьким, жалобным голосом. Рядом с нею – Влас, двухгодовалый братишка, похожий на тупорылого кутенка, шевелил беспомощно ручонками, смотря на меня одним глазом, из которого текла слеза, а другой глаз слипся и распух. На веке рана, бровь ободрана, из уха ползет грязно-зеленоватый гной.
– Ма-а… – пищит он, раскрывая рот и цепляясь за дерюгу тонкими пальчиками с отросшими грязными ногтями.
Я подошел к Маврушке, спрашиваю:
– Не ходишь в школу-то иль ходишь?
Девочка протянула вперед шею.
– Кто там? – прошептала она.
– Я…
– Кто – Ваньтя?
– Да. Я тоже хворал… утонул было под мельницей.
– Я знаю, – ответила Мавра и, повернув лицо к столу, заныла: – Пое-е-есть!..
Мать ткнула ей в рот кусок хлеба.
– Жуй.
– Вина-а да-а-ай… – заплакала девочка.
Мать толкнула ее в голову, ворча:
– Куражишься, дрянь! Как вот хлясну по губам-то!..
Маврушка заскулила. Глядя на нее, и Влас заплакал.
– Уходи отсюда, выпороток! – крикнула на меня Маврушина мать и принялась, плача в голос, стегать детей лапотной веревкою.
IX
На трех святителей драловский сотский дядя Левон, Кила-с-Горшок наряжал народ на сходку.
– Эй, вы, слышите? Земский будет! – зычно кричал он, постукивая в раму батогом. – Подати!..
Отец возвратился со сходки поздно вечером, когда я спал. За завтраком поутру был угрюм и ни за что обругал Мотю.
На сретенье Кила-с-Горшок опять стучал под окнами, земский в этот раз приезжал с становым и что-то там такое говорил, отчего отец пропадал весь следующий день.
– Ни с чем, знать? – встретила его мать.
Отец так цыкнул на нее, что я со страху подскочил на лавке. Разговора за весь вечер никакого не было.
Чуть свет отец с сестрой долго копались в сарае, потом свели туда Пеструху – телку. Вслед за ними побежала мать, прикрыв полою самовар, а за матерью – я. Отец прятал зачем-то телку между старновкой и стеной, заваливая сверху и с боков на поставленные ребром жерди соломой. Между жердями темнела дыра, в которой пугливо возилась Пеструха.
– Не задохлась бы, – шептала мать. – Крепки колья-то?
– Крепки, – говорил отец. – Вали сверху овсяную солому.
Другие электронные книги автора Иван Егорович Вольнов
Последний отзыв
книга нужная