Лейла. Шанс за шанс

Так вошедший отец нас и застал: обнимающихся и плачущих. Ничего не говоря, он пересек комнату и обнял нас обеих. Некоторое время мы так и сидели, потом родители обговорили несколько домашних вопросов так, будто и не было сегодняшнего инцидента. А потом проснулся младенец, и отец передал его маме.

– Лейла, пойдем, не будем маме мешать кормить твоего братика.

Поцеловав ее напоследок, мы вышли из комнаты и направились в кабинет отца. Я знала, что мне предстоит разговор и с ним, но не знала, что ему говорить. Конечно, можно было рассказать ту же историю, что и матери, только мне казалось, что правильнее будет рассказать ему правду. Всю дорогу я терзалась, и как только вошли в кабинет, взяла отца за руку и заставила обернуться:

– Отец… – Я глядела ему в глаза и думала, как ему все объяснить. Как наяву видела перед собой все, что при прикосновении передалось мне от Миры. Видела и понимала, что не смогу рассказать отцу всю правду о себе. И не потому, что не найду слов, а потому что до чертиков боюсь увидеть в его глазах страх. Страх прикасаться ко мне, страх меня.

В это мгновение в его сглазах и правда появился ужас и отвращение. Неужели он все понял? Неужели отвернется от меня? С ног до головы меня окатил ужас.

– Что это было, Лейла? – наконец выдавил отец.

– Ч-что? – задала я дурацкий вопрос.

– То, что я только что увидел.

– Ч-что? – не менее оригинально продолжила я.

– Лейла, я только что почувствовал себя Мирой, – недоумевая, проговорил он. – Я ощущал ее мысли… ощущал себя ею.

У меня чуть глаза из орбит не вылезли:

– Папа, я, кажется, смогла передать тебе все то, что увидела и почувствовала сама.

– Не понял… – В глазах отца непонимание повышало градус.

А я решила, что раз сгорел сарай, то гори и хата. И рассказала все, что сама успела понять о своих проснувшихся способностях. По мере моего рассказа страх и отвращение из глаз отца уходили. Видимо, их он испытывал не ко мне, а к тому, что мне удалось ему передать. Надо же, я, оказывается, могу и такое! Кто бы мог подумать!

– Лейла, твои способности… – отец замялся. – Они могут быть очень опасны, и в первую очередь для тебя самой. Понимаешь? – а потом обернулся: – Да что же это мы почти в самых дверях стоим?! Давай присядем…

В этот момент от кресла, которое было повернуто к окну, раздался знакомый голос:

– Да-а, это действительно может стать проблемой. – И из кресла поднялся профессор собственной персоной. – Простите, Ратмир-аха, ждал вас, чтобы поговорить, и невольно стал свидетелем вашей беседы.

Картина Репина «Приплыли». Мы с отцом замерли двумя перепуганными статуями и откровенно не знали, что делать и как реагировать на внезапное появление профа.

– Эээ… – промямлил отец.

– Мда-а… – поддержала я.

– Ну что же вы застыли? Проходите, присаживайтесь. Нам всем нужно поговорить и обсудить все, что только что было озвучено. Признаться, нечто подобное я и подозревал. Нет-нет, – поспешил заверить он, увидев наши вытянувшееся лица, – не то, что у Лейлы дар эмпатии, а что у нее в принципе имеется какой-то дар.

– То есть вы уже давно догадывались, что я маг?

– не выдержала и задала вопрос я.

– Да какой ты маг? – возмутился профессор. – Ученые мужи уже дано доказали, что никакой магии не существует! – И замолчал, выдерживая эффектную паузу.

– А что же, по-вашему, такое мой дар, если не магия? – озадачилась я.

– Ничто иное, как простая способность отдельно взятой личности, – лекторским тоном ответил профессор. – Вот смотрите, что в представлении необразованного обывателя значит магия? Это все необычное, не укладывающееся в привычную картину мира. Однако с научной точки зрения магия должна представлять собой некую совокупность действий и слов, обладающих чудодейственными свойствами, способными подчинить так называемые сверхъестественные силы. Что же мы видим на самом деле? – И снова эффектная пауза.

– Что? – Не стала я разочаровывать профессора.

– На самом деле, после детального изучения всех имеющихся данных о проявлениях дара, можно сделать вывод, что никакой общей тенденции нет.

– В смысле? – Не поняла я витиеватой фразы профессора.

– В том смысле, юная анна, что у каждого изученного индивида есть своя способность или особенность, и она не поддается никаким алгоритмам, то есть если что-то делает один человек, то другой, даже имеющий схожие способности, произвести их в той же последовательности или при помощи тех же способов, что и первый, не может.

– То есть?

– То есть каждый учится овладевать своим даром сам, – ворчливо пояснил простым языком профессор, раздраженной моей недогадливостью. – И даже если существует несколько человек с похожим даром, каждый из них имеет свои способы его активации и контроля. А потому ученым сообществом Тализии было принято, что магии как таковой не существует, так как не существует общих алгоритмов ее подчинения. А существует личная особенность отдельного человека.

Мы с отцом смотрели на профессора, приоткрыв рты. А меня мучил один очень важный вопрос:

– И что же, в Тализии на таких людей нет гонений?

Профессор немного смутился, но все же ответил:

– Видишь ли, Лейла, я этого не говорил. Просто сейчас к таким людям стали относиться терпимее, особенно в высших слоях общества – одаренные приносят очень много пользы, если работают на благо государства. Простой народ такой широты взглядов не разделяет. Да что там! Монархи многих стран думают точно так же! У меня даже по этому поводу вышел нешуточный спор с султаном Турании. – Профессор ненадолго ушел в себя, видимо, вспоминая тот конфликт. – Но, в любом случае, наш король делает все, чтобы одаренным, состоящим на его службе, жилось хорошо и вольно. – Мы с отцом призадумались, а профессор продолжил излагать новые для нас сведения: – Король Фаргоции, к слову, тоже уже ступил на путь привлечения таких людей в Национальный Тализийский университет. И имеет свою квоту в привлечении одаренных при их распределении.

– Не понял. – Встрепенулся отец. – Что это значит?

– А это значит, мой дорогой друг, что в этот университет могут поступать только отпрыски знатных и… или… очень богатых семейств, и без экзаменов берут любых одаренных, даже крестьян. Их обучают по индивидуальным программам. А что касается квоты, то пока в Фаргоцию каждый год уезжает один такой выпускник

Мы с отцом посмотрели друг на друга.

– И со скольки лет туда принимают учиться? – спросил он.

– С десяти, мой дорогой друг, с десяти, – грустно проговорил профессор.

– Но ведь это замечательно! – воскликнула я. – Я смогу получить образование и раскрыть свой дар!

На это профессор лишь тяжело вздохнул:

– К сожалению, имеется одно очень весомое препятствие, моя маленькая анна…

Он с грусть на меня посмотрел, сожалея о чем-то. Ни я, ни отец торопить его не стали, но нам очень хотелось узнать, что же это за препятствие. И, как это ни странно, одновременно хотелось оттянуть этот миг, чтобы не расставаться с только что появившейся надеждой.

– …Туда берут только мальчиков, – оборвал проф все мои надежды одной фразой.

На несколько минут в комнате повисло молчание. Наконец, профессор снова его прервал очень злободневным вопросом:

– Ратмир-аха, а что вы собираетесь делать с этой интриганкой и несостоявшейся убийцей Мирой?

Отец вздрогнул и как-то разом потемнел лицом:

– К сожалению, я ничего не могу ей сделать. Лекарь против нее свидетельствовать не станет, так как не верит в ее виновность и считает все происшедшее простой случайностью. А показания Лейлы, как вы понимаете, не смогут стать доказательством.