Врачевательница

– У всех раненых одинаковые порезы или царапины. Только кто-то обращается в оборотней, а кто-то нет. – Хенрика остановилась и скрестила руки на груди. – Я обнаружила кое-что еще. Раньше кровь только едва сочилась из порезов, но один из последних зараженных блевал синей кровью.

Виктигт убрал мундштук в карман и сложил руки в замок. Не хватало ему еще оборотней в лагере! И помочь избавиться от них могла врачевательница в серой юбке и жилетке, это взбалмошное и эгоистичное создание. Виктигт не любил зависеть от других, он привык сам решать проблемы.

– Есть какие-то мысли по этому поводу? – спросил он.

– Может, их кто-то порезал отравленным клинком, – пожала плечами Хенрика.

Виктигт засмеялся. Хенрику рассердила его насмешка, она сжала губы, брезгливо взяла со стола окурок и выкинула его из палатки.

– Не заявляйтесь сюда больше с пирлатой! – сурово сказала она, угрожающе нависая над одертом.

– Это мой лагерь, – спокойно ответил виктигт.

– Раз ваш, тогда сами и лечите одертов.

– А мне говорили, идвионки покладистые.

– Здесь я врачевательница. – У Хенрики порозовело лицо – обстоятельства явно складывались не в ее пользу.

– Я помню, и, надеюсь, ты тоже. Потому что сейчас я вижу перед собой лишь испуганного ребенка. Значит, ты полагаешь, альбиносы так разумны, что могли придумать, как отравить моих воинов?

– Да, именно так я думаю.

– Но альбиносы тупые. Твоя теория неверна.

– Знаете, господин Ингвар, есть такое растение – «улыбчивый цветок». Он выглядит невинным. Обыкновенный однолетник на тонкой ножке с нежнейшими лепестками голубого цвета и дугой, напоминающей улыбку, в сердцевине. Так вот, этот цветок ни у кого не вызывает тревожных мыслей. – Хенрика опустилась рядом с виктигтом на лавку. – Но улыбчивый цветок – растение-паразит. Его корни легко перемещаются под землей, медленно подбираясь к здоровому растению. Цветок убивает все, к чему приблизится. Это я к тому, что вы можете ошибаться насчет некоторых вещей, кажущихся очевидными. Может, альбиносам помогают.

– Раз такая умная, может, сама со всем разберешься?

– Вы возложили на меня столько надежд, а Видар – обязанностей. Мне не справиться! Что я могу? Я всего лишь врачевательница.

Какое унижение! Слезы рвались наружу, но гордыня не позволяла ей разрыдаться при виктигте.

– И что? Не нужно быть кем-то особенным, чтобы изменить судьбу тысяч, миллионов людей. Обычные воины спасали города, выдерживали осады, восстанавливали справедливость в мире. Обычные люди сильнее, чем нам кажется. И опаснее. – Одерт поднялся со скамьи. – Ты обещала оберегать и лечить моих воинов, и в твоих интересах следовать своим словам. Передавать все, что выяснишь, станешь моему фактотуму – Йозефу. Я его пришлю чуть позже. – Он бросил прощальный взгляд на врачевательницу и покинул палатку.

Хенрика вцепилась руками в лавку, ее переполняла злоба. На смерть. На виктигта. На Видара. На себя. Она не воин, не в этой жизни, она врачевательница – та, что не может спасти людей. Сомнение в себе – худшее проклятие, которое человек насылает на себя. Его яд медленно растекается по венам, отравляя тело с каждым мгновением.

***

Доротее прошлой осенью исполнилось тридцать четыре года. Карие глаза глядели строго и требовательно, а остренький носик «смотрел в рюмочку». Маргарет так говорила.

Никто из семьи Доротеи уже не ходил по этой земле. Всех убили альбиносы. Мужу размозжили череп, вспороли ножом живот, а кишками украсили забор. Мать Доротеи изнасиловали десять альбиносов, а затем сожгли безжизненное тело в домашнем камине. Отца пинком сбросили с утеса. Так Доротея осталась одна. Со временем она примирилась со скорбью и заново полюбила жизнь.

Лечить Доротея взялась с юного возраста, надеясь, что в ней есть сила настоящей врачевательницы и стоит ее лишь пробудить. Но чуда так и не случилось. Она не могла интуитивно почуять раны, ожоги или переломы, однако относилась к своей работе гораздо серьезней, чем многие из девушек. Скрытые же болезни не распознавал никто. Считалось, что хворь приходит от Бога для какой-то цели и исцеление находится в душе человека. И только Миртл должен решать кому жить, а кому умирать.

В лагере проживало немного врачевательниц. Некоторых идвионок приглашали, когда не хватало рук и была необходима помощь в обеззараживании ран или еще какой-то работе, не требующей большого опыта и знаний.

Доротея собрала в своей палатке десять врачевательниц, тех, кто хоть что-то понимал в травах и лечении. Она обратилась к ним с просьбой о поддержке, поскольку одерты умирали от неизвестной болезни и необходимо было с этим что-то делать. Но ее слова девушки восприняли с возмутительным безразличием.

– А у врачевательниц забота какая? А такая, чтоб лечить ранения, а не спасать от проклятий. Ну, верно ведь, девочки? – обратилась Этель к врачевательницам. Те с готовностью закивали.

– Я согласна! – пропищала, словно котенок, Маргарет.

– Так значит, если кто-то заболеет… ну, не знаю… простудится, то вы не поможете? – подбоченилась Доротея.

– Нет… или…

Маргарет растерялась и замолчала. Бывало, она говорила быстрее, чем успевала все хорошенько обдумать. Хенрика считала, что ее узкий лоб указывал на скудность интеллекта. У Этель был такой же. А выражение лица девушки всегда демонстрировало протест. Хенрика никогда не понимала мотивов Этель врачевать одертов.

– Да мы здесь ишачим с утра до ночи! – возмутилась Этель. – Одертам ли на нас наговаривать и спрашивать о неясной болезни, которую сами же занесли в лагерь?

– Бесстыжая! – проворчала Доротея.

– Хочешь заразиться, Доротея? Дело твое. Я здесь не за этим. Как и все мы. Да, девочки? – Этель снова посмотрела на врачевательниц, которые в ответ одобрительно замычали.

Хенрика поняла, что зря уступила Доротее и позволила организовать всеобщее собрание. Этель, Маргарет и другие врачевательницы, в отличии от Хенрики, не давали обещания виктигту и могли покинуть лагерь в любую минуту. Только она была по-настоящему привязана к этому месту.

– Чтобы не терять времени, обращусь сразу ко всем с одним вопросом, – сказала громко Хенрика. – Кто намерен помочь одертам справиться с этой новой болезнью?

Руки подняли Доротея и Гертруда и она сама. Остальные врачевательницы пристыженно опустили головы. Все, кроме Этель, разумеется. У нее совести за душой водилось немного.

– Раз так, вы свободны, – произнесла Хенрика, постукивая пальцами по бедру.

Врачевательницы одна за другой покинули палатку. Хенрика с грустью смотрела им в спины.

– Нет, вы видели, какие бессовестные?! Рвут они жилы с утра до ночи! Ну-ну! – ругалась Доротея.

– И пусть. Забудь о них, – махнула рукой Хенрика.

Доротея бушевала и металась из стороны в сторону, сетуя на невежество и безразличие людей к чужой беде. Гертруда, наблюдая за ней, разглаживала пухленькими пальчиками на коленях передник.

– Ну, право, – заговорила девушка, – не держи на них зла. Давайте не будем с врачевательницами ссориться.

– Не будем ссориться? А как иначе, Гертруда? В лагере Тени завелись, а Этель и Маргарет затряслись от страха, как заячьи хвосты. Да и другие тоже. Напролом действовать надо! Вот из-за их трусости другие люди и гибнут. Из-за таких, как эти наглые морды, никогда в мире союза не будет. Это предательство.

– Нет-нет, – затараторила Гертруда, – не горячись! Боятся они, ну, чего уж за то их винить.

– А мы не боимся?

– Забудь про них, – попросила Хенрика. – Давайте лучше подумаем о том, что уже знаем.

Немного поостыв, Доротея подошла к Хенрике и Гертруде и заговорщически произнесла:

– Я думаю, одертов заразили альбиносы.

– В этом я уже сомневаюсь, – покачала головой Хенрика. – Ну, посудите сами. Эйл получил, предположим, рану в битве. После ранения прошло пять дней. Эйл перевоплотился самый первый, но почему остальные кригарцы не обернулись в тот же день? Они ведь вместе сражались. Нет, заражение случилось уже после битвы.

– Именно! – воскликнула Гертруда и вскочила с лавки. На ее щеках от волнения проступили алые пятна. – Некоторые одерты почти одновременно обратились в оборотней, так ведь? – Хенрика кивнула. – Значит, их заразили всех вместе.