Врачевательница

– Не лгать. Ведь вы не собирались покидать Идвион!

– Разумеется, нет. Так… пустил маленькую сплетню, надеясь, что она дойдет до твоих славных ушек. И дошла.

– Какая я дура! – воскликнула Хенрика.

Некоторое время она молчала, а затем по ее щекам опять покатились слезы. Жалость к самой себе отравляла врачевательнице сердце. Но уже через мгновение на смену ей пришла ярость:

– Лжец! Какой же вы… лжец!

– Я выполнял свой долг.

– Меня чуть не изнасиловали! – закричала Хенрика. – Вы не понимаете, что мне страшно? Есть у вас хотя бы капля уважения к моим чувствам и моему горю? Вы мерзавец. И даже не пытаетесь скрыть своего безразличия.

– Довольно! Ты жила всю свою жизнь с альбиносами, и тебе повезло, что твоя семья серьезно не пострадала. Так, пару раз лишили вас серебра и украшений, немного избили твоего отца. Я спрашивал о тебе у других врачевательниц. Ты выбралась чистенькой из грязи, в отличие от остальных идвионцев. Уж потерпишь, находясь в лагере тех, кто обещает тебе безопасность и, самое главное, спасение.

– Я не верю вам!

– А мне все равно. – Виктигт начинал злиться. Чувства Хенрики не имели ровным счетов никакого значения в масштабах войны.

– Думаете, если я жила бок о бок с альбиносами, то привыкла к насилию? – спросила она, но виктигт промолчал. – Отвечайте!

– Ты страшно меня утомила. Послушай, я лично явился к тебе и просил о помощи. Теперь же я обещаю безопасность. Я сделал все, что в моих силах! У меня нет глаз на затылке, за всеми одертами не углядеть. – Он резко бросил мундштук на карту. – Ведь я думаю лишь о том, как спасти больше жизней. Я хочу объединить народы, и это, на мой взгляд, важнее всего прочего. И если ты считаешь, что я обязан вникать в каждую мелочь, то ты глупее, чем я предполагал. День изо дня мне приходится видеть, как мои воины, мои друзья, мои соотечественники умирают во имя идвионцев. Ты и понятия не имеешь, чем мне приходится жертвовать.

– Это вас не оправдывает.

– Обещание у меня. – Он покрутил меж пальцев колечко, словно подразнивая ее. – Наш разговор окончен. Пройдись по лагерю, увидишь, что я сделал с твоим обидчиком. Может, полегчает.

Хенрика бросила прощальный взгляд на кольцо и вышла из палатки. Она не хотела знать, что произошло с тем одертом, но сегодня все шло наперекор ее желаниям. В нескольких метрах от палатки виктигта Хенрика увидела замерзшую голову насильника, нанизанную на кол.

Легче ей не стало.

Глава 4

После принудительного возвращения в лагерь Хенрика постоянно чувствовала страх перед одертами. Она каждый день молилась Миртлу и просила у него мужества. Сначала врачевательница с осторожностью относилась к кригарцам, даже припрятала нож за голенище сапога, но вскоре убедилась, что это лишнее, и немного ослабила бдительность, хотя все же старалась не оставаться одна. Постоянно искала компанию в лице Доротеи, или Гертруды, или Маргарет, или Стеллы, или еще кого-то из врачевательниц.

Палаточный госпиталь почти опустел после последней битвы при Берготре. Часть войска альбиносов двигалась на восток, к Мховым горам и Коралловому фьорду, подминая под себя целые деревни и города.

На западном фронте, где альбиносам противостояли охроносцы и куда ушла Эверлида, тоже было неспокойно. Из письма подруги Хенрика узнала, что битву на реке Вилфрид идвионцы проиграли. Альбиносам удалось укрепиться в близлежащем городе Эйвиндр, большинство местных жителей убили, остальных взяли в плен и держали в рабстве. Хенрика старалась не думать об удручающих новостях и отвлекала себя, придумывая новые снадобья. Она записывала их в книжке заметок.

Три тюфяка в палаточном госпитале занимали еще не окрепшие одерты – Олави, Эйл и Ульф. Маргарет порхала над ними и строила глазки. Хенрика осуждала ее за такое поведение, ведь она позорила идвионок. Отец Хенрики всегда говорил: «Миртл развратных женщин проклинает и лишает возможности встретить истинную любовь». Хенрика не сомневалась, что Маргарет ожидает судьба одиночки. Но реальность демонстрировала другое.

Маргарет, бесспорно, нравилась одертам, однако Хенрика не находила в ее поведении ничего привлекательного. Она не понимала, чем девушка цепляет мужчин. Ведь внешность Маргарет не соответствовала общепринятым эталонам красоты: широкие икры и круглое лицо, маленькие ровные зубки, как у мыши. Но, видимо, обворожительная улыбка и природное обаяние делали свое дело.

– Хенрика! – позвала Маргарет, остановившись возле Эйла. – Подойди-ка…

Хенрика нехотя отложила чтение книги о лекарственных травах. Эйл лежал без сознания: через его повязку сочилась чуть синеватая кровь. Хенрика была уверена, что Маргарет добросовестно обработала рану одерта. Ее нежные ручки достойно справлялись с врачеванием. Многие даже говорили, будто ладони Маргарет обладают успокаивающим или даже целебным действием. Но откуда тогда этот странный цвет?

– Что это такое? – спросила Маргарет. Хенрика ей не ответила – она и сама не знала, но гордыня не позволила ей признаться.

Двое других одертов, Олави и Ульф, встали с тюфяков и подошли к товарищу и врачевательницам. Хенрика прогнала их, а затем сняла повязку с Эйла. Кровь его впрямь стала синей. Хенрика еще раз обработала рану и перевязала ее чистой повязкой. Потом она расспросила Олави и Ульфа, как Эйл получил эту рану, но они ничего не знали.

Раздосадованная состоянием раненого одерта, Хенрика обратилась к старой рукописной книге своей бабушки. В ней она надеялась найти ответы на все волнующие вопросы: почему кровь синяя? насколько это опасно? чем она может помочь? Но ответов в книге не нашлось.

Болтовня Маргарет о путешествиях злила Хенрику. Недостойное чувство для благочестивой идвионки, но она ничего с собой не могла поделать. Обветренные губы Маргарет неутомимо двигались, а голос в присутствии мужчин становился тонким и звенел сотнями колокольчиков. Маргарет догадывалась о неприязни Хенрики, но предпочитала закрывать на это глаза.

Врачевательница позвала Хенрику присоединиться к разговору: знала, что ту интересуют разные страны и что она благоговеет перед историями об опасных приключениях. И вправду, Хенрика не сдержала свое любопытство, отложила книгу, пообещав себе, что продолжит поиски минутой позже, и уселась на тюфяк рядом с дружной компанией.

– А где очень-очень жарко? Где пустыни? – с горящими глазами спросила Хенрика, услышав обрывок оживленной беседы.

– В Иныоре пустыни, но я там не бывал, – сказал Ульф и подтянул к груди одеяло. – Я вот полюбил всем сердцем Медосей. Там грязно, люди свиньи. Зато щедрые. У них две заповеди: уважай старших и проявляй гостеприимство. Ты хоть в любой дом постучи, тебе везде откроют, впустят, накормят и напоят, предложат ночлег.

– Да уж, – поразилась Маргарет, – идвионцам бы такому поучиться! К нам ведь раньше не стучали – альбиносы дверь выбивали и заходили. Поэтому мы до сих пор вздрагиваем, если кто-то появляется на пороге.

Хенрика пихнула Маргарет локтем. Та, закатив глаза, утихла.

– Приезжали мы туда, помню, по лету, – продолжил с улыбкой Ульф. – Жара невыносимая, смрад в городе, у-ух… Мы по площади идем с приятелем, а вокруг тьма людей, что-то кричат на чужом языке. А он еще посложнее вашего будет, идвионского. Я, значит, рот раззявил: увидел вдали царский замок – позолоченный и большой, на солнце светится, ну, красота! Так и обронил омоньер. Самое интересное, что люди не украли, а вернули мне его.

Маргарет и Хенрика, сраженные честностью медосейцев, переглянулись. Обе были уверены: произойди нечто подобное в Идвионе, с омоньером одерту пришлось бы попрощаться.

– Ох ты! – ахнул Олави. – Эйл! Проснулся!

Врачевательницы обернулись: Эйл стоял к ним спиной, покачиваясь из стороны в сторону и слегка покряхтывая.

– Эйл, как ты себя чувствуешь? Как твоя рука? – спросила Маргарет, вскакивая с места.

Эйл подозрительно молчал. Врачевательницы подошли к нему поближе и взвизгнули: в глазах бель, рот приоткрыт, зубы заострились, по бороде текут слюни. Хенрика схватила Маргарет за руку и потянула назад, подальше от Эйла.

– Обойди меня, Тень, – завопил Олави и бросился к Ульфу, который в ужасе жался к брезенту.

Хенрику поразила реакция Олави и Ульфа. Очевидно, не так уж они и бесстрашны, как о них судачили.

– У него глаза белые! – кричала Маргарет и пряталась за спину Хенрики. – Он заколдован! Это рука Тени! Рука Тени!

Эйл медленно направился в сторону врачевательниц и завыл, словно волк в ночном лесу, предупреждая стаю об опасности, а затем схватился руками за голову и закричал нечеловеческим голосом.

В палатку вбежали двое переполошенных одертов и замерли в предчувствии беды. Эйл снова завыл, упал на спину и принялся извиваться. Кости в суставах хрустели, меняли направление, трансформируя его тело; пальцы рук и ног заметно увеличились, вместо ногтей появились длинные и острые когти, а на лице выросли густые и жесткие, будто проволока, волосы.

Эйл опустился на четвереньки, зарычал и перепрыгнул через пригнувшихся от неожиданности одертов и врачевательниц. Вырвавшись из лечебницы, он набросился на встречного парня, разорвал ему шею и скрылся меж палаток и складских шатров. Караульный затрубил в рог. Труа, труа, труа. Встревоженные кригарцы рванули к Эйлу, однако не смогли с ним справиться, – куда им было тягаться с обезумевшим диким зверем! Остановить оборотня удалось лишь Видару. Он сосредоточил мощь огня в ладонях и направил языки пламени в Эйла. Человек-зверь заполыхал, будто сигнальный костер, заскулил, покатился по снегу, а потом умер.

***

Видар сидел на скамейке напротив Хенрики и Маргарет. Обе будто бы уменьшились в размере от страха. Видару нравилось положение, в котором оказался лагерь и он сам. Эрик отстранил его от руководства полком, но теперь у него появился шанс все исправить и загладить вину перед виктигтом. Что скажет Ингвар, когда узнает, что он смог разобраться с оборотнем, подрывающим дисциплину в лагере? Наверняка будет ему благодарен и вернет звание командира.

– Что за травы вы дали Эйлу, врачевательницы? – спросил Видар, почесывая подбородок.

– Все как обычно, – ответила Маргарет, стиснув руку Хенрики.

– Конкретней! – процедил мужчина.