Врачевательница

– Сомневаюсь, – виктигт поднялся и надел дубленку. – Я обещаю, что больше никто из одертов не тронет тебя или кого-либо еще из твоих подруг.

Хенрика сделала вид, что ненадолго задумалась, но душа ее бунтовала. Никогда, никогда больше она не вернется в лагерь одертов.

– Я благодарна вам, господин Ингвар, за визит и за наше спасение, поверьте. Но я уже все решила.

– Что ж, раз так, тогда я отзову войска. Умирая, мои воины протягивают тебе руку, прося о помощи, но вместо того, чтобы спасти их, ты поворачиваешься спиной, – с ложным чувством возмущения проговорил виктигт. – Если мы не можем рассчитывать на тех, кого пытаемся спасти, – я не стану этого больше делать. Мне даже любопытно, сколько продержатся идвионцы без помощи одертов. Никто из ваших мужчин хорошо не владеет мечом. А, впрочем… какое мне дело.

Хенрика не позволила себе заплакать. Она не могла заставить себя снова вернуться в лагерь и не могла умолять виктигта не отзывать свои войска с земель Идвиона. Пока она тревожно перебирала пальчиками рюши на рукавах, смотря в окно, Эрик Ингвар, не оборачиваясь, покинул ее дом.

***

Тэрон Прэсвуд никогда не бедствовал и не голодал, но одно-единственное, чем его обделила судьба при рождении, – здоровье. Он не имел ни малейшей возможности вступить в ряды идвионских воинов – охроносцев. Если раньше он сетовал на законы Сверра, то теперь жаловаться было не на кого.

Во времена тирании мечи, шестоперы, алебарды, булавы и прочее оружие запрещалось. Кузнецам рубили головы за изготовление чего-то подобного для обычного люда. Дозволялись только малюсенькие ножики. Даже освоение рукопашного боя могли счесть за предательство. У страны сорок лет не было войска из идвионцев, для этого использовались альбиносы. А охроносцев, которых держал при себе Сверр, имелось ничтожное количество. Из-за этого идвионцы и оказались так слабы. К счастью, теперь их обучают одерты.

В отличие от своего друга Винсальда, Тэрон считал, что мужчина обязан защищать свою страну, а не опускаться до крестьян (хотя и неприлично так думать), засеивать поля и заниматься еще какими-нибудь глупостями. Всякий труд, который по плечу слабому полу, Тэрон считал бесполезным. То ли дело орудовать мечом! Такое женщине не дано по праву рождения.

Целыми днями Тэрон упражнялся в амбаре с тупой шпагой из Ведена. Ее подарили ему как сувенир. Зрителями занятий Тэрона были розовенькие поросята, протяжно мычащие коровы, истерично кудахчущие курицы и гикающие лошади.

Тэрон сделал очередной пируэт, не устоял и повалился на тюки сена. Любые, даже самые малейшие физические нагрузки заставляли юношу заходиться кашлем, но прекращать свои попытки овладеть клинком и рукопашным боем он не желал.

Отец не разделял энтузиазма сына. Приходилось свои занятия держать в тайне. Лишь однажды Тэрон поведал ему, что хочет отправиться на войну и бросить все силы на защиту государства. Реакция отца была предсказуемой: он завопил, что здоровье у Тэрона слабое и что на войне ему делать нечего. Больше Тэрон с ним не откровенничал.

Вечером они с отцом ужинали с соседской парой – Глинхальдом и Деборой Ду?ргин. Про себя Тэрон обзывал их снобами, однако иногда они казались ему славными. Например, сегодня. Он даже предложил сыграть партию в шахматы, и Дургин с охотой согласились. Еще бы! Им всегда была приятна компания Прэсвудов, но особенно Дургин приводил в непередаваемый восторг их дом – Байсор-холл. Его они считали образцом стиля.

– Я за черных, – потирая ладони над доской, сказал толстяк Глинхальд.

Отец Тэрона приткнулся в кресле рядом со столом, где расставлялись фигуры на игральной доске, и засыпал в курительную трубку крепкую вернальскую махорку. Чтобы не терять времени даром, Дебора вынула из плетеной корзинки зачаток будущей картины – она вышивала ее на полотне только третий день, – и принялась за дело, одновременно следя за игрой. Пешки отправились в бой, ничего примечательного в игре пока не происходило.

– В прошлом году господин Свенссон устроил в своем поместье шахматный турнир, – надменно захихикал Глинхальд. Его щеки тряслись как желе, поданное к десерту. – Мне хватило часа, чтоб увидеть шахматное невежество молодежи, но вы, Тэрон, меня всегда поражаете.

– Тэрон крайне умный мальчик, – присоединился к похвале отец и приспособил длинную свечу со стола к трубке, желая разжечь махорку. Воск залил трубку. Отец Тэрона недовольно забубнил, выковыривая пальцем воск.

– Вы меня разбалуете, – произнес Тэрон. – Кроме моих мозгов, у меня и так ничего нет.

Отец наконец очистил трубку от воска и снова попытал счастье со свечой. На этот раз удачно. Пешки полетели вон с доски, игра набирала темп. Дебора уколола пальчик и взвизгнула, сбив с толку мужа. Он забормотал сквернословия, а она покраснела. Дебора болезненно переживала подобные выходки мужа.

– Многие люди полагают, что мужчине должно быть сильным и обязательно воевать. – Отец глубоко затянулся, сощурил глаза, а затем выпустил изо рта клубки густого дыма. – Но я так не считаю.

Дебора Дургин вытаращилась на старика и задержала воздух в легких. Она где-то слышала, что курение табака вызывает болезни, но не дерзнула сказать об этом столь почтенному и богатому соседу.

– Ты меня подбадриваешь? – спросил Тэрон глядя на шахматное поле и продумывая свой следующий ход.

– Вовсе нет, сын, – нарочито усердно покачал головой отец. – Ежели некоторым идвионцам угодно помирать в снежных сугробах при Остроконечных горах, то кто им судья? Но полагать, что таким образом они демонстрируют свою мужественность, на мой взгляд, крайне глупо.

– Вы так думаете? – поразилась Дебора и часто заморгала.

– Да, дорогая Дебора, я так думаю.

– Смею не согласиться с тобой, отец. Если мужчина не может защитить свою родину, тогда как он сможет защитить свою женщину? – сказал Тэрон.

– Ныне женщинам не нужна защита! Альбиносы почти сгинули с наших земель.

– Благодаря тем самым мужчинам, которые проявили физическую силу в борьбе за нашу свободу.

– Вы имеете в виду одертов? – пропищала Дебора.

– И их в том числе.

– Ненадолго. – Глинхальд поджал губы и не сводил взор с шахматной доски. – Кажется, они решили покинуть Идвион… или что-то в этом роде.

Тэрон оцепенел, а его отец закашлялся и раскраснелся, подобно карминному платью госпожи Дургин. Глинхальд окинул коротким взглядом Прэсвудов и вновь опустил глаза на шахматную доску.

– Вы уверены, господин Дургин? – спросил Тэрон.

– Да как я могу быть уверенным? – рассеяно ответил Глинхальд. – Понимаете, если бы я услышал это из первых уст, а ведь я услышал это от… От кого же я это услышал? – Дургин почесал лысеющую макушку. – Так сразу мне и не вспомнить. Знаете ли, мы каждый день фланируем по домам благочестивых семей, а бывает, компания собирается занятная и довольно немалая. Всех я просто не в состоянии запомнить.

– Тогда откуда сведения? – еще раз нетерпеливо переспросил юноша.

– Откуда, откуда… Не знаю, откуда. Раз услышал, видать, и правда покидают. Из неоткуда новости не рождаются, Тэрон.

По рассеянности потеряв слона, Глинхальд вновь начал ломать голову над следующим ходом, нервно выдирая из головы последние волоски.

– Если бы они уходили, тогда бы вся страна знала. Верно же? – рассуждал Тэрон.

– Сын, прекрати расспросы. Идвионцы, не обделенные здоровьем и мужеством, справятся с альбиносами сами. Волноваться не о чем, даже ежели слова нашего дорогого Глинхальда правда. Честно говоря, одертам давно пора покинуть чужую страну. Они не выполнили своих громких обетов, а значит, мы не можем и дальше рассчитывать на их помощь.

– Разве справедливо бросаться такими обвинениями по отношению к нашим защитникам? – заговорила Дебора.

Старший Прэсвуд хмуро глянул на нее, покусывая пожелтевшими зубами трубку, а затем так же хмуро ответил:

– Да!

– Может, одерты поняли, что победа над альбиносами не так близка, как они думали?

– Это на них похоже. Я слышал, они чересчур самонадеянные люди, – сказал Глинхальд и сделал ход конем.

Больше к этой теме не возвращались. Но полученная информация настолько взволновала Тэрона, что он не мог сосредоточиться на игре, поэтому партию в шахматы проиграл.

Следующим утром после сытного завтрака, визита старой врачевательницы и пяти стопок различных травяных настоек Тэрон отправился в поместье Ухтредов – Стокфилд-холл. Он взял с собой мешок абрикосов, который Глинхальд привез из Авгэ.

Ухтреды были в родстве с семейством Эсбертов. Мать Хенрики и Винсальда, Астрид, была совсем не схожа умом и обликом со своей родной сестрой – Альмой. Вторая была мудрой и доброй женщиной. Муж ее, Энди, да и старший сын, Томми, много работали, чтобы прокормить семью: восемнадцатилетнюю Авалону, девятилетнего Билли, пятилетнюю Эбби и трехлетнего Люка.

В воскресный вечер, на который пожаловали Тэрон, Винс и Хенрика, хозяева традиционно сами готовили ужин, а служанок и гувернантку отправили отдыхать. Абрикосы тут же растащили дети, но Альме удалось сберечь несколько фруктов для сладкого пирога. Пока она месила тесто, Билли играл с Эбби и Люком в гостиной, а Авалона и Хенрика неумело нарезали овощи к ужину. Томми и Энди отправились выполнить поручение матери, в то время как Винсальд, которому представилась редчайшая возможность хоть немного расслабиться, разместился на уютном диване с кучей крошечных цветных подушечек.

Тэрон застыл в дверном проеме, наблюдая за Хенрикой. Они нравились друг другу и знали, что их семьи договорились поженить их. Но каждый раз, когда наступал подходящий момент признаться в чувствах, оба не сговариваясь переводили разговор на другую тему.

– Тэрон снова таращится на тебя, – проворчала Авалона, не отрываясь от шинкования моркови.