– Я приехала сюда, как только освободилась, была уверена, раз ты не позвонила, значит, все еще здесь.
– Спасибо… я знаю, что ты получила права, но машина…
– Это папина.
– Он разрешил ее взять?
– Нет, я сама взяла, я и так уже за что-то там наказана, – пренебрежительно махнула рукой Кэтрин.
– Ладно. Тогда езжай на набережную к маяку.
Кэтрин подпрыгнула на водительском сиденье, явно собираясь обрушить на меня град вопросов, но я ее осадила:
– Езжай, по дороге расскажу.
Кэтрин осеклась, но согласно кивнула и тронулась с места.
– Поедем через Изумрудный лес, по развилке к шоссе 606, там нам никто не встретится по пути.
Я слегка взвинченно поддакнула, так как эта поездка казалась опасной уже не только для возможных пешеходов, но и для нас. Дворники едва справлялись с ручьями воды, я орала на Кэтрин, та орала на меня, чтобы я не кричала на нее, – мы еле тащились и рисковали добраться до набережной к сумеркам. Я отбивала входящие от мамы, а потом и вовсе отключила телефон, с ужасом представляя, чем мне это грозит. Но после находки подвески и разговора с мистером Уайтом встречу с Джонатаном Муром нельзя было отложить. А смотритель завтра отчаливает в Сиэтл на две недели, за это время может произойти что угодно. Сомневаюсь, что мама поймет.
Мы въехали в Изумрудный лес, укрылись от дождя под высокими плотными кронами деревьев, и видимость стала сносней. Мы спокойно и уверенно, разве что все еще медленно, двинулись дальше. Я отрывочно объяснила Кэтрин, куда и зачем мы едем.
– Теперь я понимаю, к чему такая спешка. Главное, чтобы Джонатан Мур на самом деле знал что-то важное, чтобы мы не погибли напрасно, когда наши родители убьют нас за эту импровизированную поездку.
– Думаю, моя мама сначала устроит пытки.
– Я не понимаю, наши пятнадцать лет какие-то шутки для них? Не маленькие уже.
– Может, это потому, что буквально вчера у нас убили человека?
– Ну, даже не знаю, – Кэтрин возмущенно дернула головой. – Ладно, перескажи ваш с мистером Уайтом разговор поподробнее…
Узнав, что добытая ранее информация и кое-какие наши догадки верны, она вцепилась в руль, повторяя, что уже ничему не удивляется. Но когда услышала про Анну, притихла, замкнувшись в себе. Я тоже нуждалась в том, чтобы переварить слова мистера Уайта.
Мы все ближе подъезжали к набережной с маяком. Лес зловеще простирал свои худые ветки вглубь чащи, дождь уныло стучал по стеклам, напоминая тревожную музыку, во время которой в хорроре убивают главную героиню. Густая вязкая кровь льется из ее многочисленных ножевых ран, узорами растекаясь по мокрой земле. Девушка хрипит, отхаркиваясь внутренностями, сходит с ума в агонии боли, а тело умирает. Убийцу, разумеется, не найдут, он просто скроется в черном лесу, вместе со своим острым ножом и ответом на вопрос, зачем он это сделал.
Я такие фильмы не любила. Раньше мы с девочками (как давно это было!) смотрели их только потому, что нам запрещали. Эмбер все время сидела с закрытыми глазами, Анна возмущалась глупостью главной героини, Кэтрин вещала о смысле бытия как мотиве убийцы, а Моника лениво жевала попкорн. Я же мониторила инстаграм Алекса. Были времена.
– Приехали. Вот и набережная, нужно обойти сосны справа, и покажется маяк. Туда мы не проедем – посмотри на песок впереди. Это каша, с которой мы потом не выберемся.
– Тогда пешком…
– С ума сошла?! Да ты дальше руки ничего не увидишь под таким ливнем!
– Зачем мы тогда, по-твоему, приехали? – вспылила я. – Давай так, я быстренько сгоняю поговорю со смотрителем, а ты запрись в машине, как только увидишь, что я возвращаюсь – заводи мотор…
– Это даже не обсуждается, ты сама не пойдешь!
– Мистер Уайт ясно дал понять: с двумя Мур разговаривать не будет!
– Плевать! Каждый раз, когда мы теряем друг друга из виду, происходит что-то ужасное!
В голосе Кэтрин появились истеричные нотки, и я взяла ее за руку. Оставлять ее одну в машине на выезде из леса мне хотелось не больше, чем ей отпускать меня в дождь. Но как по-другому мы получим ответы?
– Мне тоже страшно, Кэтрин. На самом деле страшно. Только вот тянуть мы с делом не можем.
– Ты права… да, черт подери, ты права! Просто… будь осторожной, хорошо?
– Разумеется.
– Беги туда и обратно как можно скорее, а то получишь пневмонию. И долго не задерживайся. И если увидишь что-то подозрительное в поведении этого Мура…
– Все будет хорошо, – вяло улыбнулась я, напомнив Кэтрин запереть машину.
Свежий воздух леса и дождя одурманивал. Мокрой до нитки я стала сразу же, холодные капли били по лицу, я бежала, смутно разбирая дорогу. Достигнув набережной, тут же провалилась по щиколотки в вязкий песок, от неожиданности заорав. Раскатистый гром поглотил мой возглас, привел в чувство. Последний раз такой сумасшедший дождь был в день исчезновения Моники. Странно, теперь мне это показалось до абсурдности нормальным – пропасть в такую погоду. Лунное озеро вышло из берегов, волны яростно неслись к берегу, разбиваясь в молочную пену. Вот так утащит тебя волна на съедение рыбам и кто потом найдет? Но я не верила в такую судьбу для Моники. Слишком просто для Эмброуза.
Ледяными руками держась за поручни, я поднималась по щербатым ступенькам к невзрачному домику у маяка. Сам он величественно и одиноко возвышался над Лунным озером и набережной. Красно-белый. Это самое красивое и одновременно ужасное, что я когда-либо видела.
Стучала в двери я неуверенно – меня трясло от холода, я будто сама стала дождем. Знакомый голос заорал из-за двери:
– Кого там принесло, Посейдона трезубец мне в глаз!
Дверь открыл пожилой худой мужчина со свисающими из-под капюшона косматыми патлами. Коричневый плащ грозно развевался на ветру, мутные зеленые глаза с бешеным блеском стреляли из темноты, колючая борода недовольно дрожала, тонкие губы были поджаты. Разглядеть его полностью было сложно, но я уже понимала, что, кроме голоса, ничего в Джонатане Муре мне незнакомо.
– Кто такая?!
– Я Элисон Блэк…
– Я вижу, что не водяной. Чего приперлась в такую погоду?!
Казалось, говорить спокойно он не умел.
– Я хотела спросить вас, – онемевшие пальцы плохо слушались, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы достать фотокарточку 4?4 из внутреннего кармана курточки, – эта девушка, Моника Джонс, вы ее видели?
Я сунула ему фотографию под нос, дрожа как осиновый лист, вода стекала по мне в три ручья. Этот снимок я ношу с собой уже четыре месяца, не расставаясь с ним, в надежде найти человека, способного что-то рассказать.
Прищурившись, Джонатан Мур рявкнул «нет» и уже собирался закрыть дверь, но я подставила в проем ногу. Смотритель аж надулся от злости:
– Ты чего себе удумала?!
– Простите, но это очень важно! – я боялась, что поднявшийся ветер заглушит мои слова, и что есть силы орала. – Я знаю, вас тоже допрашивала полиция, но…
– У меня для всех одна правда!
Я разревелась. От дождя, холода, ветра, но больше всего из-за нежелания Мура сказать мне, знает ли он что-то, ведь я остро ощущала: ему что-то известно. Я не убирала фотографию Моники с уровня его глаз, хрипло продолжая говорить:
– Просто честно скажите, да или нет, вы ее видели? Это все, о чем я прошу. Иначе я отсюда не уйду!