Ловушка для Боба

– Как думаешь, отец ничего не затевает, чтобы меня удержать дома?

– Зря ты о нем такого невысокого мнения, Богдан, – мама укоризненно качает головой. – Он, конечно, хотел бы, чтобы ты был рядом и участвовал в работе компании, но принимает твоё упрямство. Говорит, что перебесишься, сам к нему придёшь.

Слова мамы не успокоили, я полночи ворочался, прикидывая, что может сделать отец, но так ничего и не придумал. Утром выехали рано на двух машинах. Мы с Мишкой сидели в вездеходе отца, во второй ехали охранники. В посёлке, расположенном в нескольких километрах от зимовки, пересели на снегоходы.

Солнце весело освещало верхушки елей, на синем небе не было ни облачка, от белоснежной равнины слепило глаза, и настроение постепенно поднималось.

– Эх, хорошо! – кричит Мишка.

– Ага! Здорово! – отвечаю я.

В доме ярко пылает камин, над баней вьётся струйка дыма, чувствуется, что загодя сторож готовился к приезду хозяина.

– Владимир Викторович, – суетится вокруг отца дядя Ваня, – сразу в лес пойдём или сначала чайку пофурындуем?

Отец привёз сторожа из карельской глубинки, и тот иногда вставлял в речь местные словечки.

– Пофурындуем, Иван Михайлович, обязательно пофурындуем, но позже. Душа горит, хочется разрядки.

Через полчаса мы выезжаем на охоту. Пробираемся лесными тропами на специальных лыжах, стараемся не зацепить ветки кустов и деревьев, чтобы не спугнуть зверя.

– Слушай, Боб, – догоняет меня Мишка. – Я вчера читал, что охота на матёрого кабана разрешена только до тридцать первого декабря, а сегодня уже третье января. Твоему отцу ничего за это нарушение не будет?

– Смеёшься? – кошусь на него взглядом. – Батя из тех людей, что сам устанавливает правила. Я потому и спорить с ним не стал. Накосячил с журналюгой, теперь вот расхлебываю.

Но все завершилось довольно быстро. Лесник привёл нас к лежбищу кабана, охотники встретили свирепого зверя дружным залпом из ружей. На обратном пути подстрелили еще несколько глухарей.

От вида крови на снегу мне стало дурно, и я отвернулся. Не понимаю уничтожения ради забавы животных и птиц. Такие развлечения не приемлю, поэтому батя считает меня слабаком и помыкает, как хочет. Из-за него я когда-то сбежал из дома в спортивный интернат, да и сейчас появляюсь в родительском особняке по особому случаю.

И все равно возвращаемся на зимовку довольные и возбужденные. От переизбытка кислорода закрываются глаза и шумит в голове. После сытного обеда, который приготовила жена сторожа, Лидия Фёдоровна, маленькая, но очень шустрая женщина, нас вообще разморило.

– Отдохните, – приказывает нам отец. – Я же вижу, как вы морщитесь от вида крови. Михайлович свежевать кабана будет.

Мы с Мишкой сбегаем на второй этаж. Он вытаскивает телефон и разочарованно бросает его на кровать.

– Связи нет.

– Конечно, мы далеко от вышки.

– А сколько километров до посёлка? Может, сгоняет туда по-быстрому.

– И что тебе приспичило? – смотрю на него подозрительно. – Темнеет уже. По лесу пробираться в такое время – так себе удовольствие.

– Жаль. И что делать будем?

– С кем вдруг поболтать захотелось? С Полиной? Ты смотри, с ней надо быть осторожнее. Сеструха – красотка, но совсем безбашенная. Не заметишь, как голову потеряешь и в ручного питомца превратишься. Тяв-тяв!

– Да ладно тебе! – друг смущенно отводит глаза.

Мы немного поболтали и не заметили, как задремали: день в лесу на свежем воздухе, впечатления и вкусная еда выключили нас обоих.

Когда открываю глаза, не понимаю, где нахожусь. В комнате чернота, хоть глаз выколи, и через окно не проникает свет.

Неужели ночь? Мы столько проспали?

– Мишка, подъем! – я вскакиваю и тормошу друга, который заснул на диване.

– А, что? Где мы? – он сонно трёт глаза. – Почему темно?

– Не знаю, – щелкаю выключателем, но не загорается ни одна люстра. – Надо проверить. Вдруг генератор загнулся.

Ощупывая все вокруг, мы спускаемся на первый этаж. Здесь тоже тихо и темно.

– А где все? – глухо спрашивает Мишка.

– Может, в бане? Папа, дядя Ваня, вы где?

В полной тишине мы пробираемся по дому. От скрипа деревянного пола по коже бежит мороз: жутковато. Я нахожу подсобку, где спрятан генератор и поднимаю рубильник. Оба вздыхаем от облегчения, где свет, там жизнь, не зря так говорят.

Но по-прежнему в доме пусто. Трогаю на плите кастрюли, они ещё тёплые. Такое впечатление, что все поужинали и вышли во двор. Одеваюсь, Мишка повторяет за мной. Вылетаем на крыльцо – пусто.

– Погоди, – хлопает себя по лбу друг. – А собаки где?

Точно, не доносится лай собак, а они обычно чутко реагируют на чужака, которыми сегодня являемся мы. Не сговариваемся и бежим к вольерам – никого.

– Ничего не понимаю, – теряюсь я.

– Слушай, пока мы спали, может, апокалипсис какой-нибудь случился?

– Не болтай лишнего! Конечно, за два часа все вымерли, и только мы в бункере отсиделись.

Отвечаю резко, а в душе уже зреет подозрение. Несусь к бане – в баке горячая вода, на столе в комнате отдыха – пышет паром самовар, на блюде лежит нарезанный пирог. Мы хватаем по куску и запихиваем их в рот. На обоих нападает нервный жор.

– Рация. Ты видел рацию? – вдруг вспоминает Мишка.

– Да. На столе в кухне.

Мчимся обратно, сразу набираю координаты отца. Он отвечает мгновенно, словно ждал звонка.

– Батя, куда вы все исчезли? – кричу я.

– Уехали домой, – спокойно отвечает он.

И от этого ледяного тона становится не по себе. Судорогой стянуло шею, я не смог ее повернуть.

– Как домой? – хором вопим мы.

– Сын, поживи на зимовке немного. Еда, вода, тепло – все есть. Свежий воздух, природа, чем не отпуск.