Грешница, путь во тьму

В этом доме не было привычным беспричинно наведываться в чужие комнаты. Не врывались, особенно в комнату гувернантки. Она зародила в сердцах девушек уважение.

Эдита села на скупую, узкую койку. Как-то стыдливо сжала колени и покрутила кольцо на пальце с крупным изумрудом. Глядела на свои колени, как провинившаяся маленькая девчушка.

Будь её воля она стянула бы с себя все эти дорогие тряпки, чтобы не выделяться так ярко и абсурдно. Как кровавое пятно на белоснежных простынях в её комнате, после первой брачной ночи.

Но её муж не простил бы ей такую вольность. Уж слишком щепетильно относиться к своему имени.

Эдита не слышала от него, лишь от старушек, что помнили эти времена, что Иоханн происходил из небогатой семьи. Ходил в обносках и был посмешищем, когда же стал торговцем к нему ещё долго, едва ли не десятилетие, относились с каким-то пренебрежением.

Эдита понимала, что из-за этого вытекает его навязчивое стремление бросить людям в лицо свой достаток. Но отказывалась принимать это.

– Что тебя печалит, золотце? – мягко спросила мисс Фрэмптон, приподняв подбородок совей воспитанницы указательным пальцем.

Улыбалась ей с материнской лаской, видя за мишурой дорогой обертки все ту же маленькую девочку.

Когда она только пришла в этот дом, Эдита была ещё совсем малышкой. Выбежала ей на встречу и улыбнулась так ярко, что казалось, наступила весна, хотя за окном стояла вьюга.

Она была растрепанной и грязной. Была сорванцом, что постоянно залезает на деревья и бегает по двору, а ещё скачет по лужам.

Но сердце Маргариты растаяло.

Теперь, когда она смотрела на повзрослевшее личико этой же девчушки, ей казалось, что её сердце разбивается. За маской взрослости была вся та же доброта, храбрость и доля безумства. Желание вскочить на лошадь и мчаться туда куда стремится душа.

– Обнимите меня, мисс Фрэмптон, я так скучаю по материнским объятиям, – едва слышно, как-то стыдливо попросила Эдита.

– О, девочка моя, – со слезами в голосе, шепнула женщина. Она подалась ближе, прижимаясь в объятиях. Гладила по непослушным темным кудрям и едва заметно покачивала девушку, будто старалась её убаюкать, как младенца.

Она цеплялась за свою гувернантку, утыкалась лицом в старые ткани её платья. Они пропитались старостью и пылью, но все равно казалось, что они пахнут чудесно. Пахнут чем-то родным. Мисс Фрэмптон для Эдиты пахла безопасностью.

Когда девушка успокоилась, она забралась на кровать с ногами. По детски развалилась и иногда хихикала, болтая. А после печально вздыхала, упомянув своего мужа.

– Мисс Фрэмптон, почему мы не можем знать своего будущего? – тяжело вздохнула Эдита. Она лежала на спине на кровати, глядя в потолок каким-то пустым взглядом. Он пугал. Такой взгляд, выдавал о слишком больной боли. Такого взгляда не должно быть на молодом и прелестном личике. – Я бы отдала пол жизни лишь бы узнать ждет ли меня счастье. Чтобы узнать имеет ли все это смысл. Чтобы узнать суждено ли мне стать матерью. Пожалуйста, не говорите никому, но я не желаю этого. Я ненавижу этого старого черта. Я не желаю под сердцем носить его дитя.

– Не сквернословь, – привычно, но мягко отругала Маргарита свою воспитанницу.

Девушка же на это недовольно, как-то по-детски надулась.

– Пусть это и звучит как шутка, – отвернувшись от Маргариты, глядя на светлую полос, что падала из под двери, продолжила Эдита, – как что-то детское. Будто я припираюсь и сопротивляюсь из-за упрямства, но это не так. Я не желаю отравить своего ребенка ядом ненависти. Я не хочу его не только из-за заботы о себе, но и в заботе о нем.

– Дитя… – будто не могла поверить своим ушам и глазам, шепнула Маргарита.

Она резко поднялась и подошла к окну. Глядела на чернеющее небо и полосу реки. Сжимала кулаки и хмурила брови, за спиной слышала срывающееся дыхание Эдиты, будто в преддверии слез.

Маргарита была высока и тонка, напоминала деревцо. Всегда прямая спина и красивая линия плеч. Лишь в последние годы её тело исказил возраст, делая очертания более расплывчатыми. Там где были волны молодости теперь были сухие кости.

Изящная хрупкость превратилась в костлявость старой женщины.

Её тень на полу была длинной, скрученной и пугающей.

– Твое сердце добро, – натянув на лицо кривую улыбку, сказала Маргарита. Эдита не повернулась к ней, все так же пусто глядела в другую сторону, чувствуя стыд за свою минуту откровенности, – я понимаю тебя.

Маргарита резко повернулась, её туфли немного скрипнули по полу. Её тело вытянулось в решимости.

Эдита села, испуганно и неуверенно глядя на свою воспитательницу, недоверчиво вглядываясь в её лицо, ощутив изменение в этой женщине.

– Пообещай мне, – серьезно сказала она, вглядываясь в юное личико, – пообещай мне, что все, что произойдет в этой комнате останется в ней. Что даже в агонии боли не произнесешь слов, что приведут меня на виселицу.

Эдита поднялась и в одно мгновение она повзрослела. Казалось, что она больше не шестнадцатилетняя наивная девчушка. Ум преобразил её лицо и тело. Будто она перешагнула черту и стала вне времени, вне возраста.

Сделала несколько шагов к Маргариты, смотря ей в глаза. Будто надеялась, что та прочтет в её глазах искренность.

– Я люблю вас, мисс Фрэмптон. Вы мне как мать. Вы всегда были добры ко мне. Даже если это приведет к меня смерти, я не скажу ничего, что сможет навредить вам.

Женщина печально улыбнулась. В её глазах сверкали слезы, а сердце болезненно колотилось об ребра.

Для неё Эдита всегда была как дитя, которое она так и не смогла родить. С любовью всей своей жизни она мечтала о ребенке. Они мечтали о неугомонной, умной и храброй девочке. Эдита была такой.

Было болезненно-тоскливо услышать с её уст слова, что она относится к ней, как к матери.

– Хорошо. Я верю тебе.

Маргарита отвернулась и медленно побрела к своему сундуку. Открыла его, запустила руку в множество тканей. Искала что-то долго и муторно, задумчиво хмурясь. Уверенно прощупывала пальцами предметы, что лежали на самом дне сундука.

Торжественно вытянула сверток черной, потертой ткани.

Держала его на ладонях и её руки слегка дрожали. Будто она опасалась этого свертка.

Быстро, как-то поспешно, подошла к кровати и положила сверток. Вытерла вспотевшие ладони об подол своего строго платья. На её лбу были крупные капли пота, а шея в испарине. Грудная клетка поднималась в глубоких вдохах.

Эдита молчаливо наблюдала за всем действием. Понимала, что то, что происходит настораживает и вызывает опасения. Но её доверие к мисс Фрэмптон было слишком большим, чтобы уйти, хлопнув дверью.

Женщина подтащила табурет к кровати. Поставила его напротив.

А после подошла ко своему столу, открыла ящичек. В нем что-то позвякивало и перекатывалось. Нитки и иголки лежали с одной стороны, книга и перо с чернильницей в другой. На дне ящика небольшое пятно пролившихся чернил.

Женщина взяла в руки ещё один сверток. Бережно его держала, нервно комкая его ткань в пальцах.

Поспешно села на кровать, напротив табурета, который поставила и кивнула на него, давая Эдите указание.

Девушка боязливо подошла к табурету. Тот скрипнул под ней. Был таким старым и разваливающимся, что казалось, может превратиться в труху в любой момент.

Табурет был близко к кровати, колени Маргариты и Эдиты практически прикасались. Но женщина этого даже не замечала, взволнованная чем-то своим. Она казалась обезумевшей, её руки немного подрагивали.

Но Эдита почему-то не боялась. Она доверительно смотрела на женщину, как пес смотрит на своего хозяина.

Будто уловив в лице гувернантки сомнение, Эдита едва слышно шепнула: «я люблю вас». И лишь тогда женщина откинула все свои тревоги. Она распахнула свертки на своих коленях.

В одном были церковные, длинные, желтые свечи. В другом крупный осколок зеркала. Он был больше ладони. Несколько склянок с какой-то жидкостью. Небольшие, гладкие камешки. Такие бывают на берегу моря, волны их облизывают, сглаживают острые края.