Дневник школьника уездного города N

Дальше мы переместились на балкон. Небо посерело – медленно приближалась ночь. Во дворе у соседнего подъезда на лавочке расположилась шумная компания. Мы откупорили по второй бутылке. Накинув куртки на плечи, уселись на пол, так что весенние ветра шумели над головами, и их ледяные пальцы не могли до нас дотянуться. Снизу доносилось жалобное треньканье гитары. Я даже на миг подумал, что там Игорь: сейчас он запоет свои чудные трели, и души наши, всех троих, взмоют вверх, к небу, ибо нет ничего более прекрасного, чем гитарная музыка…

Дима с Мишей схватили меня за свитер – в попытке разглядеть гитариста я наполовину перевалился через перила, и они решили, что я сейчас выпаду. А я и вправду слегка не рассчитал и чуть не свалился с пятого этажа.

– Тебе жить надоело?! – закричал Дима, когда мы снова сидели плечо к плечу на полу балкона.

– Ладно… ничего ведь не случилось, – ответил я.

Гитарист внизу запел. Точнее, запела гитаристка. Поднимаясь к нам от самой земли до пятого этажа, песня теряла разборчивость – оставалась только тональность, и мелодичность, и ритм гитарных струн. Казалось, сами ангелы небесные поют нам хором.

– Вы когда-нибудь думаете о смерти? – вдруг спросил Миша.

Я удивленно повернулся к нему. Меня поразил не его вопрос – в нем как раз не было ничего необычного, но Мишина речь: его язык заплетался. И вообще Миша выглядел изрядно поднакидавшимся. И это после одной бутылки пива! Вторую он крепко держал в руках.

– Очень редко, – ответил Дима, глубокомысленно глядя в серое небо и опрокидывая бутылку.

– А я вот иногда думаю, – сказал Миша и грустно повесил голову.

– Эй! Вы чего? – подал голос я.

Гитаристка, будто подслушав нас, запела: «Прыгай вниз и ни о чем не беспокойся…»

– О! Судьба подает знаки, – сказал Миша.

Мне захотелось вновь высунуться с балкона и повторить свой вопрос тем, кто внизу. Но я не нашел в себе силы подняться – больно хорошо сиделось. Да и потом: голос девушки звенел так восхитительно, что я готов был слушать ее до тех пор, пока солнце не померкнет, луна не погаснет, звезды не спадут с неба, не восплачут племена земные и силы небесные не поколеблются – короче, пока не навернется все человечество из-за своих тупых деяний…

«Прыгай вниз, прыгай вниз, не бойся. Твоя жизнь сплошная ложь…» – продолжала гитаристка.

– Мне иногда действительно кажется, что все вокруг не по-настоящему, – сказал Миша заплетающимся языком, так что у него едва получалось выговаривать слова. – Как будто кто-то заранее все придумал. Построил что-то типа лабиринта, понаставил туда ловушек и всех нас запустил туда бегать…

– О, как тебя расперло, – сказал Дима.

– Ты точно кроме пива ничего не пил?

Миша отчаянно помотал головой. Почти пустая бутылка у него в руках раскачивалась как маятник.

– Я никогда ничего не пил, – выговорил он.

– В смысле ты вообще ни разу не пил ничего алкогольного? – уточнил я.

Миша попытался кивнуть – его голова бухнулась на грудь, потом тяжело вернулась в исходное положение.

– Даже пива? – спросил Дима.

– До сегодняшнего дня вообще ничего, – подтвердил Миша.

Я неумело присвистнул.

– А ты что же? – вскинулся Миша на Диму.

– Ну… Я… Пару раз…

– И ты? – Миша обернулся ко мне.

– Да. Бывало, – как можно беспечней ответил я.

– Алкаши, – без злобы фыркнул Миша.

Получилось как будто с ударением на последнем слоге. Я невольно засмеялся. Дима тоже.

– А что нам остается, когда самая крутая роль – местного Эйнштейна уже занята, – сквозь смех сказал я, кивая на него.

– Пф-ф-ф, – ответил Миша.

Гитара внизу, видимо, сменила руки – послышался сначала быстрый бой, потом пошел перебор, затем гитара умолкла, будто подавилась, и заиграла совсем медленный знакомый мотив. Мужской голос отчетливо и громко, будто стоял на ковре-самолете прямо за перилами нашего балкона, запел: «Холодный ветер с дождем усилился стократно. Все говорят об одном, что нет пути обратно…»

– Это ты у нас в классе самый крутой, – сказал Миша. – Причем с самого первого дня. Пришел такой… самоуверенный… на оценки пофиг… на учителей кладет… ни с кем не разговаривает, типа ни до кого нет дела… подкатил к самой красивой девушке… Как это у тебя получается? Мы с ней одиннадцать лет учились в одном классе… А ты тут такой приходишь, и все сразу становится твоим…

Я, не веря своим ушам и глазам, – не веря, что это происходит на самом деле, переводил взгляд с уставившегося в пол Миши на кивающего Диму и обратно. Казалось, мир сошел с ума – перевернулся с ног на голову и теперь пляшет вверх тормашками на костях здравого смысла. «Что он несет?! Это я самоуверенный? Я? Да я самый неуверенный человек в мире! Неуверенность – мое второе имя, черт побери! Синоним к фамилии Чаадаев!»

Голос снизу воскликнул под аккомпанемент гитары: «О-оу-и-я-и-е! Батарейка! О-оу-и-я-и-е! Батарейка!»

– Вот, например, с Сашей… Вы еще встречаетесь?

«Села батарейка!» – продолжал с надрывом гитарист.

Я подумал: а правда – встречаемся или нет? Мы ведь ни разу не говорили об этом. И слово «встречаться» у нас не звучало. Или я подлец, раз придираюсь к словам? Как сраный изворотливый юрист, ищу лазейку, чтобы не выглядеть моральным уродом?

Очевидно, с нашими отношениями (о, как я люблю это дурацкое слово) что-то не так. Не как в самом начале или хотя бы месяц назад. Почему так случилось? Что произошло?

«О-оу-и-я-е! Батарейка!»

– Встречаетесь или как? – вновь повтори он заплетающимся языком.

Я откинулся назад, затылком почувствовал холодную стенку балкона, мысленно натянул на глаза кепку – как это делают брутальные парни из фильмов про гангстеров или хулиганов – перекусил воображаемый фильтр несуществующей сигареты, пожевал его немного и сказал Мише:

– Нет. Забирай ее себе.

На этом наш разговор кончился. Миша, бедняга, совсем раскис. Видимо, две быстро выпитые бутылки пива для первого раза слишком много. Дима пытался оставить его ночевать у себя, но тот ни в какую. Он с трудом залез на заднее сидение такси, и новенькое китайское авто лихо понесло его за город в ближайшую деревню, где Мишу, по его неразборчивым словам, ждала бабушка. Мы с Димой еще сыграли партию шахмат – я проиграл – и тоже отправился домой.

Всю ночь мне снилась какая-то несусветная ересь. Я от кого-то убегал. Впереди, держась за руки, бежали Миша с Сашей. Потом я вдруг с топором, как Джек Торренс из «Сияния» ломился в женскую раздевалку в торговом центре, где за тонкой ширмой Саша примеряла джинсы. Под утро я превратился в шахматного коня – стоя на черной клетке аккурат перед королем и королевой в образе Миши и Саши, я угрожал белым фигурам шахом, одновременно готовя удар по ферзю.

Проснулся я утром после этого дурацкого беспокойного сна с каким-то жутким похмельем. Разумеется, оно никак не связано с двумя бутылками обыкновенного пива – слишком мало, чтобы от них страдать. Похмельное состояние было следствием вчерашнего разговора.

К середине дня я более-менее отошел. Ощущение чего-то потерянного, чего-то недостающего, как если забыл телефон и карман кажется слишком пустым, или когда привык ощущать рюкзак за спиной, и если его нет, кажется, будто потерял. Это ощущение прошло. Вместо него возникло новое – пока не пойму какое. Как будто теперь вместо рюкзака можно нацепить парашют и взлететь над домами – подгоняемый ветром, пуститься над улицами города, над ДК им. Горького, над Кубанью, над зелеными полями и черными огородами – как у Шагала – и может, как и на его картине: не одному, а с Аней.

18 марта 2020. Среда

Предыдущие два дня до жути хотелось открыть белый лист Ворда и излиться на него своими мыслями, потому что некоторые из них терроризируют меня, как Сарумановские орки зеленые просторы Рохана, но жуткая загруженность в школе – как-никак идет последняя неделя четверти – и эта внезапно охватившая всю школу коронавирусная паника не дали сесть за мою писанину.