Дневник школьника уездного города N

– Правда? А кто это?

– Мой парень… – сказала она и почему-то замялась.

Оставшуюся часть времени до урока мы просидели молча. Меня душили противоположные чувства. Я вроде как ликовал из-за успеха своего предприятия, и в то же время мне будто взвалили на плечи тяжеленые мешки с чем-то зловонным, отчего в глазах щипало, а в глотке першило.

Потом мне пришло в голову, что если Тарас и Аня знакомы с детства, то он может знать этого самого Илью Лядова. Вот почему я и поперся сегодня к Тарасу домой.

– Ну так что, знаешь его? – спросил я у Тараса, показывая профиль Ильи в Инстаграме.

Тарас почесал за ухом, сморщился, будто одновременно учуял бомжа и откусил большой кусок лимона, и сказал:

– Знаю. У этого дебила отец бывший мэр.

От его слов меня затошнило. Я всерьез подумывал перевалиться через балкон и проблеваться на прохожих. С трудом я удержался, и то, что не смогло вырваться из меня наружу, будто лопнуло где-то внутри и ядовитой желчью растеклось по желудку.

«Ну а что ты хотел, Кирилл? Где ты – и где этот Илья», – подумал я.

Оставаться у Тараса больше не хотелось. Я наспех попрощался, стараясь не смотреть в лица друзей – боялся разныться как девчонка – вывалился из подъезда на улицу. По глазам резко ударило светом. Погода, как назло, стояла теплая.

Говорят, весной хочется обновлений, новых начинаний и все такое. Мне хотелось лечь под забором за гаражами, куда примыкал двор Тараса, и провести там остаток своей жалкой недолгой жизни. Руки опускались. Ноги тащили тело машинально, как бездушную тряпичную куклу.

Около получаса я просидел на автобусной остановке. Время нетерпеливо бежало мимо. Автобусы – тоже. Я не спешил. Снял шапку и подставил голову яростному ветру, чтобы он выдул из меня все мысли. Постепенно мне становилось легче. Я старался ни о чем не думать – просто смотрел на проезжавшие мимо машины и считал их про себя: «раз, два, три» – и снова: «раз, два, три» – будто мысленно вальсировал со временем. Потом я встал с холодного сидения, сходил за угол за тремя тонкими белыми розами, вернулся на остановку и, дождавшись автобуса, поехал поздравлять Сашу с Восьмым марта.

Утром я уже поздравил маму маленьким букетом цветов – насобирал его вчера в лесу по берегам Кубани. Весь вчерашний день до самого вечера я искал подснежники и забрел довольно далеко. В лесу, если идти вдоль реки, тяжело заблудиться, но по-над берегом подснежники не росли, так что пришлось свернуть в чащу. Я нашел цветы, перед появлением первых признаков сумерек – они, как маленькие белые кляксы, будто светились на фоне мокрой земли. Темнота приближалась быстро. Я не успел опомниться, как деревья сгрудились вокруг плотным строем, угрожающе нависая толстыми стволами, так что посеревшее небо блеклой простыней лежало где-то далеко на черных кронах. Я испугался. Подумал, что заблудился – заметался в нерешительности: двинуться дальше вглубь, выйти к полям, где когда-то давно дедушка с бабушкой сажали картошку, или повернуть обратно к реке и сделать большой крюк до дома. Решил идти короткой дорогой.

Как загнанный олень, я ломанулся через густые заросли кустов с колючками, изодрал себе всю куртку, но не остановился, будто стоило замешкаться, и рвущаяся по пятам тьма Мордора поглотит меня.

Запыхавшийся от бега, я вырвался из тисков деревьев на просторы полей. Сумерки перешли в ночь. На небе, словно дырочки в черном куполе, проступили звезды. Где-то далеко лаяли собаки. Я смертельно устал. Спина взмокла от пота, а во рту пересохло так, что, казалось, щеки вот-вот потрескаются изнутри. У края полей под одинокой березой протекал родник. Я добрел до него, опустился на колени перед тихо журчащим прохладным ручейком, отложив цветы в сторону, сгреб в грязные ладони чистую прозрачную воду и припал к ней губами, как к последнему источнику жизни на Земле. Мне показалось, что ничего вкуснее этой воды я в жизни не пробовал.

Домой я вернулся поздно ночью, спрятал цветы под компьютерный стол у себя в комнате, а сегодня утром торжественно вручил букет маме. Получилось как в детстве – подарок, собранный собственными руками. Потом мы с отчимом приготовили завтрак – яичницу (кроме нее и пельменей мы ничего готовить не умеем), а дальше я принялся сочинять поздравление для Ани.

Я хотел написать ей в Вотсап – придумать что-нибудь красивое, не слишком пафосное, но с изыском. Ничего в голову не приходило. Я битый час просидел перед экраном телефона, я твердил себе: «Ты же сраный писатель, Кирилл! Так придумай что-нибудь». Дважды, разочарованный и раздраженный, я откидывал телефон в сторону, как готовую вот-вот громыхнуть петарду. Тогда я говорил про себя: «Да какой ты писатель? Что ты опять себе напридумывал?!» Потом я снова брал в руки телефон и пялился на экран в наш с Аней чат в Вотсапе, и опять отбрасывал в сторону.

Поздравление Ане я все же отправил. Не такое хорошее, как хотелось бы, страшно банальное, типа «оставайся всегда такой же красивой, как сейчас» и «будь счастлива и любима», и всякие клише вроде «море любви и океан ласки»… Тьфу… Даже вспоминать противно… Особенно теперь, когда я знаю, что она встречается не просто с каким-то там абстрактным Ильей Лядовым, а с вполне конкретным богатеньким и слащавеньким сыном бывшего мэра…

Тогда же утром я пообещал Саше, что приеду к ней после обеда, часика в четыре. Потом заскочил к Тарасу и от него прямиком к ней.

Она встретила меня у подъезда – как ребенок обрадовалась цветам: захлопала в ладоши и запрыгала на одном месте, будто в этих цветах заключалось все счастье мира. Она пригласила меня зайти, предупредив, что дома родители. Естественно, я отказался. Мы пошли гулять.

Саша, довольная, с широченной улыбкой, взяла меня под руку, и мы, с цветами, будто на параде, прошагали несколько раз вокруг Сашиного квартала. У меня завибрировал телефон. Я взглянул на оживший экран. Пришло несколько сообщений от Ани. «Спасибо! Очень приятно!», – значилось в первом. Так она ответила на мое утреннее сообщение. Затем всплыло: «Что делаешь?»

Саша вытянула шею, пытаясь заглянуть в экран. Я заблокировал телефон, и быстро убрал его в карман. А потом как-то зло и неуместно спросил:

– А что Миша? Поздравлял тебя сегодня?

Саша удивленно посмотрела на меня. Ее слегка прищуренные глаза странно блеснули.

– Почему ты спрашиваешь?

Я тут же пожалел о своем вопросе. Действительно! Какая мне разница?! Я попытался перевести тему, но Саша бойко ответила:

– Да, он мне писал!

Она, улыбаясь, отвернулась.

Мы около часа блуждали по окрестностям Сашиного района. Меня не покидало чувство, будто мы выгуливаем цветы – или точнее, несем их как знамя, всем напоказ. Наша прогулка казалась мне невыносимо унылой. Весь час я искал предлога, чтобы свалить, пока Саша, наконец, не сказала:

– Ну ты какой-то грустный сегодня. Говорить не хочешь. Пожалуй, пойду я домой.

Я не стал ее отговаривать, и мы разошлись.

Через пару часов от Ани пришло еще одно сообщение: «Ау! Ты куда пропал?». Я и на него не ответил. До сих пор.

11 марта 2020. Среда

С Сашей стало непросто. Я не совсем понимаю, продолжаем ли мы встречаться. Она все время ходит под ручку с Мишей. Меня то не замечает, то, наоборот, подойдет очень близко – запах ее духов вскружит голову – она улыбнется и спросит: «Что делаешь?» Потом резко отвернется и зальется смехом над Мишиными шутками. Не знаю, как вести себя в таких случаях. Возникает ощущение, будто меня выпихнули из космического корабля в открытый космос, и я нелепо барахтаюсь в подвешенном состоянии, как в том фильме Кубрика про взбесившийся компьютер.

Я постоянно замечаю, что исподлобья наблюдаю за ними. Не могу заставить себя не смотреть. Я постоянно твержу себе: отвернись, Кирилл, погляди в окно на густое синее небо – такое синее, будто в него вылили океан, или на ровную белую стену школьного класса… Вот! Отличный объект для созерцания. Если немного запустить воображения, она превращается в экран кинотеатра, где я – сам себе режиссер, придумываю собственный фильм – почему-то романтическую комедию или любовную драму, в которой друг главного героя крутит у него за спиной шашни с его девушкой…

Черт, Кирилл! Ну хватит уже! Откуда у тебя такие мысли? Книжек перечитал? Фильмов пересмотрел? Что за собственнические наклонности в мире победившего феминизма? И вообще – разговоры с самим собой попахивают психушкой. Может, тебе пора натянуть смирительную рубашку и явиться с повинной к желтому дому на Свистухе – тут недалеко: определят в шестую палату, подселят рядом здоровенного молчаливого индейца, будешь учить его играть в баскетбол, вырывать умывальники из пола и бросаться ими в решетчатые окна…

А вот действительно: откуда начинается измена? И что это такое? Ну то есть я знаю, как она выглядит. Скажем, жена обязана спать только с мужем, и, если она переспит с другим мужчиной, получится измена. А если не переспит, а только поцелуется? А если не с мужчиной, а с женщиной? А если не поцелуется, а только захочет поцеловать? «Не желай жены ближнего твоего…» Кто знает ответы на мои вопросы? Может, седобородый старец, писавший про бросившуюся под поезд замужнюю женщину? Кажется, он и сам любил погулять по саду со сладострастной надеждой поймать кого-нибудь в кустах… Наверное, ответы не знает никто. Может, их никогда и не было или их забыли придумать, или просто базовая комплектация человека, к которой изначально прилагалась инструкция по эксплуатации, не предполагала, что он зайдет так далеко…

Единственно, я заметил – история повторяется. Когда я смотрю на Сашу и Мишу, на меня наваливается дежавю. Примерно то же самое уже было позапрошлым летом.

Если бы не вся та херня, что тогда творилась дома, и чем все потом кончилось, то это могло бы быть самое счастливое лето. Мне четырнадцать. Мы с Костей – лучшие друзья. И я только что познакомился с красивой девушкой, которая почему-то запала именно на меня – стеснительного невзрачного парня.

Помню, как в животе летали бабочки… О, да! А в штанах стояло колом… После первых поцелуев я разучился ходить: за спиной выросли крылья, и я, словно серафим, порхал над лужами после дождя, ибо ангелам не положено марать ноги в грязи…

Чувства и правда были яркими. Казалось, небо окрасилось в оранжевые оттенки – так сильно меня вмазало стрелой купидона. Хотя, возможно, причина крылась в другом – в том обилии ядов, которые ежедневно перерабатывал мой юный организм. Но так думать не хочется…

Весь мир на какое-то время уменьшился до размеров двух человек: меня и Даши. Где-то там, на периферии, маячил Костя, но я его не видел, зато видела Даша. Как-то она сказала:

– Вы такие разные. Костя вон стены бьет, а ты всегда спокойный. Такие смешные.

Я не придал значения ее словам. Я не заметил, что Костя, как и я, влюбился в нее по уши. Он, может, и не специально добивался ее внимания. Может, так получилось само собой. Не знаю. Он горел ярче меня. Даша не могла не обратить на него внимания. Странно, что она с самого начала выбрала не его.

Бывали дни, когда я по каким-то причинам не выходил гулять: уезжал или болел – не помню – Даша и Костя тогда оставались вдвоем. Я не думал, что Костя, мой лучший друг, попытается увести у меня девушку – так не принято. Никто бы не понял его на районе.

Однажды Даша сказала:

– Ты же не ревнуешь меня к Косте?

Я еще не умел ревновать.

– Ты не думай. Я с ним не целуюсь, – сказала она.

А потом я понял, что целуется. И с Костей они «мутят» уже давно, и не у меня за спиной, а прямо на глазах, и вообще все было как-то странно. Я не знал, что должен сделать: обидеться, рассердиться или кинуться с кулаками. Костя почему-то не выглядел подлецом. Даша не выглядела, как в таких случаях говорят, шлюхой. А я почему-то не чувствовал себя обманутым. То ли мы не встречались, то ли Даша встречалась с нами обоими. Я так и не понял, но большую часть лета мы провели втроем.