Lapides vitae. Изумруд Меркурия

Двери снова открылись, впустив на мгновение шум дождя в тихий холл, и, стуча низкими каблуками по каменному полу, вошла невысокая девушка с коричневыми волосами, ниспадающими на плечи. Пробежавшись по присутствующим серо-зелеными глазами, она села на диван, соседний с нашим.

– Англия. О ней я уже говорил, – произнес мой охранник. – Джульетта Эббс. Ее охрана – Даниэль и Лилит. А вот и Германия, – он указал на входящих следом за англичанами людей. – Ютта Блау. Ее охрана Анна и Маркус (который, кстати, как и его подопечная – кровный немец).

– Я думал, что все охранники, которые сопровождают нас, родом из той же страны, что и мы, – задумчиво сказал я.

– Не все, но часто так и есть, – сморщил лоб Димитрий. – Так сказать, в целях вашего комфорта. – На секунду он замолчал. – Остается француз… ага, вот и он! – двери открылись в седьмой раз, запуская «французскую» группу. – Жак Гарнерен. Охрана – Луи и Нелли. Вот, вроде бы, и все. Вопросы есть? Вопросов нет, – сказал он, хотя не получил ответа. – Теперь – на уроки.

В тот же момент раздался усиленный во много раз эхом звон, и мужчина повел меня в класс языковедения.

Каждый урок по профильному предмету длился два часа. Думаю, что описание их будет очень скучным, ведь темы, которые я проходил в школе, мы начали разбирать заново, но уже более углубленно. За первый день занятий прошли программу первого года изучения языкознания, но по литературе и искусству – и полгода не осилили. Не осилил я; учитель же был готов рассказывать мне о культуре начала времен часами.

После профильных предметов сегодня должно было быть единственное профильное занятие по общему языку на два часа, но преподаватель, поняв, что я свободно говорю на нем, освободил меня от уроков до того времени, пока остальные ученики не начнут говорить на нем хотя бы чуть-чуть. Кроме меня с занятий отпустили так же и Жака, но он ушел из школы так быстро, что я не успел с ним поговорить.

Теперь каждый день я занимался не до шести вечера, а лишь до четырех дня и в освободившиеся часы мог делать все, что душе угодно.

Сегодня же я решил прогуляться по острову – дождь кончился, пока мы были на уроках, и солнце теперь сушило пролитые слезы природы.

Димитрия и Инги дома не было, а потому, переодевшись, я сделал несколько бутербродов, достал из холодильника бутылку сока и, кинув все это в рюкзак, отправился исследовать остров.

Было душно из-за испарявшейся воды, солнце пекло нещадно. Выдохнувшая после ночной бури природа оживала: птицы голосили, ветер гладил блестящие листья деревьев.

Сначала я шел по дорожке, всматриваясь в растительность вокруг меня, останавливаясь возле некоторых цветов и деревьев, потом понял, что исследовать места, где уже протоптаны тропинки, мне не интересно и, посмотрев по сторонам, нырнул в ближайшие кусты, тут же попав в совершенно новый мир.

Все окружающее пространство окутывал зеленый полумрак. Было тяжело дышать, так как воздух, спертый с разных сторон природными стенами, не уносил воду, от чего был гораздо плотнее. Не было ни дорожек, усыпанных искусственным камнем, ни заборчиков, мешающих растениям расползаться корнями и лианами в разные стороны. По пружинистому слою корней и листьев идти было легко, хотя несколько раз я все же умудрился провалиться в грязные лужи, а один раз даже чуть не потерял кроссовок, при всем этом, не переставая чувствовать себя великим первооткрывателем, в которого я играл в детстве, бегая среди деревьев. Раздвигая листья и траву, случайно пугал птиц, которые улетали в небо, и в глубине души мне становилось стыдно, что нарушил их покой.

Я бродил по зарослям долго, но так и не дошел до берега, отчего становилось понятно, что не такой остров и маленький, как кажется.

Подыскивая себе место, где можно было бы перекусить, услышал голос. Говорил парень. Нет, не говорил – кричал. Сделав несколько шагов в сторону, откуда доносился голос, я чуть раздвинул высокую траву и увидел Жака. Парень был в той же одежде, что и на занятиях, и, скажу вам, она не очень-то подходила для лазания по кустам. Стоя у высокой пальмы, он смотрел на запястье, из браслета на котором вырывался в воздух экран телефонной панели.

Лицо Жака побагровело, а голос дрожал.

Кричал парень, явно, на французском, и я автоматически включил режим полиглота, чтобы что-то понять, но, как это бывает с теми, кто не особо старается учить языки, понял мало. Из всего монолога (скажу вам, он был не маленький), разобрал только: «maman», «pourquoi?», «Jeneveuxpas», «cen'estpasamoi», что давало очень мало информации.

«Maman», находившаяся по ту сторону экрана, что-то ответила Жаку, но он остался этим не доволен. Парень хлопнул рукой по панели, погасив экран, и бросился через кусты в противоположную от меня сторону.

Солнце уже село, когда я ввалился в дом. Всю обратную дорогу я пытался понять, что значил тот разговор Жака с его матерью, и отчего француз был так зол. Не найдя более-менее правдоподобного вывода, я отбросил эти мысли.

– Ну, – встретил меня на пороге дома Димитрий. – И где ты был?

– Гулял, – я стянул грязные кроссовки. – По острову.

– Мойся, и иди ужинать, – он сложил руки на груди, отчего мускулы выступили еще больше, и ушел в гостиную. Сейчас он был очень сильно похож на моего отца.

Остров Поррод. 10 августа

Время шло своим чередом.

В школе уроки набирали обороты: за месяц с преподавателем мы прошли всю программу русского языкознания, перешли на древние классические языки и постепенно перебирались на теорию строения языков. В литературе и искусстве дошли до двадцатого века.

Каждый день после занятий я ходил на пляж, если, конечно, позволяла погода, плавал в соленой воде, загорал под солнцем, ложась прямо на горячий песок. Если же на улице были ветер и дождь, я наливал себе чай и садился в библиотеке с книгой в руках или просто слонялся по дому и искал, чем себя занять.

Неизменно, каждый день с пяти до десяти вечера по времени острова, мне звонили родители, и каждый раз я долго и с запалом рассказывал об уроках, о каких-то новых открытиях на острове. Мы не вспоминали о моем самовольном отправлении сюда, но, как-то раз, мама сказала как бы невзначай, что сейчас бы точно дала свое согласие на мое обучение.

Я скучал по родителям, так же как они скучали по мне. А может, и сильнее. Я любил их, а они любили меня. Но, они до сих пор не знали, каким образом их сын попал на остров, а раскрытие им этот секрета грозило новой волной злости и обиды.

Так прошел июль и наступил август.

Прошло почти четыре недели с того времени, как преподаватель общего языка освободил мне время после профильных предметов, и я стал привыкать к тому, что всегда учусь до четырех часов дня. И вот, десятого августа, учитель настоял на моем присутствии.

После культуры и искусства, я вошел в класс общего языка и встретился с шестью парами изучающих меня глаз. У Сюин они были все те же, что и в самолете – карие, но не заинтересованные мной, а голубым глазам француза был не интересен не только я, но, казалось – все происходившее. У итальянца же глаза оказались не черными, а темно-синими с отливом зеленого. Странно, но в них читалась… агрессия?

– Итак, добрый день, дорогие друзья, – произнес педагог, когда я занял свободное место за последней партой. – В течение месяца вы изучали общий язык. Настало время вам показать, чему вы научились.

Я посмотрел на ребят и у каждого увидел наушник, мигающий красной лампочкой в такт словам учителя. Переводчик.

Преподаватель говорил на общем, а в наушнике его слова переводились на родной язык каждого ученика. Это значило, что на общем они свободно не разговаривают. Или просто держат переводчик по привычке?

– Теперь вы можете избавиться от своих наушников. Мы будем говорить на том языке, что вы должны были изучить за это время. – Ученики выполнили требование, а преподаватель тем временем продолжил: – сейчас вам нужно рассказать о себе. Кто вы, из какой страны прибыли, что нравится, а что нет. Буквально два или три предложения. Начнем?

Вопрос остался без ответа, и учитель кивнул:

– Хорошо. Виктор Васнецов. Вы уже знаете общий язык. Начнете?

Я понял, что это далеко не вопрос и не просьба, а потому кивнул.

Учитель сделал приглашающий жест рукой, совсем как это делал Старик. Я вспомнил его добродушное выражение лица, и мне стало страшно. Тогда, в старой школе, мог спокойно ошибаться в ответах, говорить случайно глупости, и меня ничто могло смутить. Теперь же в душу закрался страх, потому что передо мной сидели совершенно незнакомые мне люди.

Все же, пересилив себя, я вышел вперед и начал:

– Эм… – «Что, говорить разучился?!» – Всем привет. – «Да, это шедеврально». – Меня зовут Виктор Васнецов. Я из России. Здесь обучаюсь по литературно-языковедческому профилю. – Снова замолчал.

«Что, гуманитарий, слова потерял?» – ехидно поинтересовался в голове я сам у себя.

Прикрыв глаза на несколько секунд, я представил руку мамы на своем плече, почувствовал это почти физически, а потом собрался с мыслями и снова заговорил:

– Что мне нравится? Читать книги, любоваться природой; дождь и снег. Так же я люблю общаться с друзьями, обсуждать новости, хотя вечеринки высасывают из меня много энергии. Не люблю я, в основном, надоедливых типов, а так же скуку и… физику. Да, я не люблю физику и химию. Никогда не тянуло к ним. А если что-то надо было сделать, то все мысли улетали, а руки становились кривыми – но это только по этим предметам. Да и сейчас все– то же самое.

Кто-то из девушек засмеялся.

Я покосился на учителя, который пристально смотрел на меня.

«Что-то ты разболтался, – сказало подсознание. – То не начнешь, то не закончишь…»

Смутившись, я опустил глаза и скомкано закончил:

– По моей части теория… не по этим предметам. Практику оставляю другим. У меня все.

Мои уши уже горели огнем, а ноги начали трястись.