Никто не знает Сашу

– Да я уж как-то отпустил всё это.

– В смысле?

– Пою как пою. Наверное, моя музыка уже неактуальна.

– Ты о чём?

– Ну устарел этот жанр.

– Устарел?

– Ну, пою, как пою.

– Ну не знаю, Сань. Но спасибо тебе.

– Тебе спасибо.

– Концерт огонь.

– Ага.

– «Пожар! Пожар!»

– Ха-ха!

15. Екатеринбург, такси

Вот ты, москвичи злые. А я тут одного. Подвозил. Ну с вокзала. Парнишу. С гитарой. С шестичасового, да. Ну такой, немного. Ну видно по нему. Не выспался. Давно не высыпался. Да не зачуханный. Сам ты зачуханный. «Зачуханый!» Ну, зачуханный, да. Но не в смысле, чухан! Не чухан – вот именно, что зачуханный. Ну помотало его, видно. Нормальный парень. Адекватный. Одет скромно. Но я-то вижу. С Москвы пацан. Ну, думаю, ща начнёт. Ни закурить не даст, ни музыку послушать. Я таких знаю. Мне что – жалко? Я что – насиловать человека буду? Если ему дым-то противен? Если ему музыка-то моя не нравится? Я что мучать буду? Если ему противно? Ну я думаю, скажи мне хоть слово, сука. Я и сижку подготовил, и музыку зарядил. Так он это. Поздоровался. И такой, приветливый парень. Устал, но приветливый. Я говорю, ты откуда. Он такой помолчал-помолчал. И говорит с Москвы. Ну, будто извиняется. Ну понимает парень. Хоть и с гитарой. Ну я говорю – ничего это. Что я закурю. Он говорит, да курите на здоровье. А я говорю, ничего это. Что музыку. Он говорит, да включайте. Ну, едем. Слушаем. Курю. Я говорю, а что с гитарой. Сам или это. Передать попросили? Он говорит, сам. Я говорю, а что играешь. Он говорит, бард. Я говорю, серьёзно. Барды ещё живы. Ну барды – это нормально. Не пидорастия же какая. Бард – нормально. Солнышко это. Лесное. Собрались мы все. Я говорю, и как популярен он, бард. Он говорит, нет. И улыбается. Я говорю, а денег что. Много приносит. Он говорит, нет. И ещё улыбается. Я говорю, а чё не бросишь. А он говорит – я больше ничего не умею. И ржёт. А я говорю, да. Да. Да. Ну, понимаешь? Он ничего не умеет больше. Я говорю, да. Я говорю, я вот тоже ничего. Только крутить бублик. Вот уже год который. Подвожу. Он говорит, и как. Я говорю, да нормально. От пассажира зависит. Бывает сядет с кислым лицом. И всю дорогу молчит. Закуришь – цокает, это. Вздыхает. Москвич там. Или пьянь какая. И убить могут. И не заплатить. И драться лезут. Или пары пьяные. По выходным. Ссорятся. То едут в клуб. То не едут. Подвозишь – туда-сюда. Он говорит, а часто пьяные-то. Да каждые выходные. И в будни тоже. По ночам, спрашивает. Да, говорю. По ночам. Самое опасное время, знаешь какое, говорю. После трёх. Я после трёх вообще не подвожу. Самый неадекват после трёх. Самый неадекват. Не вожу! Пьяные, там. Перепившиеся уже. Вот от таких ждать можно. Я таких не подвожу. Или этих, знаешь. Солевые. Ищут эти. Как их. Закладки, говорит. Да, закладки, точно. Они ж вообще это. Отбитые. Роют там себе в лесу. А ты жди. Ещё тебя с ними примут, да. Оно мне надо, да. Это с Китая всё идёт. Наши всё с рук спускают. Полстраны под Китаем. А по телеку что? Что Крым, тех победили, этих победим. Ну Путин же может всех этих пидорасов пересажать. Нормальный же мужик. Он просто не знает, да. Что тут творится. Ему ж там тоже это. Не всё доносят. А мы тут. Бублик крутим. Тоже денег немного, говорю. Комиссию оператору, да. Норму выполни, да. Закуришь в машине, так тебе какой-нибудь потом это. Звезду влепит одну. Раньше в фирме работал, шефа подвозил. А теперь всё. Подвожу всяких. Бывает сутки не спишь. Заснуть за рулём так можно, да? В том году ехал с Казахстана – не спал почти сутки. На Новый год хотел успеть. К жене, к ребёнку. Так это, засыпаю – выходил на обочину и босяком по снегу. Минуту походишь – бодряком! А? Успел, конечно! Вот ты женат? Разведён? А женщина есть? А. Ну хорошо! Тебе сюда, да. И ты вечером здесь это? Играешь? А как послушать-то тебя. На радио есть? Эх. Ну может и приду. Диск? А почём? Да ты брось. Серьёзно? Ну давай. А что ты сразу не сказал, так поставили бы по дороге. А! Эт я понимаю. Я тоже стесняюсь, когда жена говорит, что я таксист. Ну всё, давай. Хорошо выступить. Спасибо.

А вы говорите, все москвичи это. Пидорасы.

16. Екатеринбург, после концерта

– Алексей, здравствуйте, молодёжный портал Екатеринбурга «Новая волна»

– Здравствуйте… меня Александр зовут.

– Ой, простите.

– Да ничего.

– Александр, вы сегодня так вдохновлённо выступали для Екатеринбургской публики. Скажите, а что вас вообще вдохновляет в жизни? Откуда берётся вдохновение на новые песни?

– Ну. Разные изменения в жизни. Новые люди. Больше всего вдохновляют люди, наверное.

– Вы имеете в виду музу?

– Ну. В том числе.

– Александр, вы мастерски владеете словом. Скажите, а кто ваши любимые барды? Может быть поэты? На какие вершины вы равняетесь в своём творчестве?

– Спасибо… Да, по-разному. Раньше всего, наверное, Высоцкий. Окуджава. И потом, я вырос в семье барда, такого классического. Меня много таскали по всем этим барным слётам, там я как-то это впитывал. Из более современных, наверное, «Калинов мост» повлиял. Из поэтов, не знаю, у Бориса Рыжего мне стихи нравятся.

– Александр, вы сегодня исполняли такие проникновенные песни в жанре авторской песни. Но сейчас авторская песня и поэзия, наверное, не так популярна, как в 60-е, 80-е. Как вы думаете, есть ли у авторской песни шанс вернуть себе былую популярность? И снова занять место в умах и сердцах людей?

– Ой, не знаю. Честно говоря, я как-то за последние годы отпустил это всё. Ну в плане, я и представителем жанра-то себя не считаю. Если кому-то нравится он слушает, нет так нет.

– Александр, вы сегодня много общались со зрителями и под конец программы даже исполняли песни, которые просили вас слушатели. Скажите, вы всегда готовы идти на такой диалог со своим слушателем?

– Ну нет, сегодня был такой эксперимент. Я как-то почувствовал, что сегодня подходящее настроение. Это не было запланировано. Ведь концерт он всегда идёт не так, как хочешь. Сначала один порядок песен выбираешь, но видишь, как реагирует зал, выбираешь другие. Сегодня я почувствовал, ну, какую-то свободу, что ли. И решил сделать так.

– Здорово! Скажите, а что с группой «Зёрна»? Когда ждать новых песен, быть может альбомов, концертов? Или вы теперь всегда будете выступать один?

– Честно говоря, не знаю. Мы пока с ребятами взяли паузу. Небольшой перерыв. Но я буду рад играть с ними в будущем, если возможно.

– Александр, спасибо за честное интервью. И такой душевный концерт. Творческих успехов!

– Спасибо

– Саш, давай ещё отфоткаемся вот тут.

– Ага.

17. Пермь, квартира организатора Совина

Яна, я дома. Дома, грю. Я. Да. Да всё прошло ништяк. Ни-штяк! Ну немного. Ну что сразу. Потому что пра-здник. Праздник, любимая. Я и тебе винца притаранил. И цветы. Ну да-да. Далю дарили, Даль не взял. Оставил, точнее гря. Куда он их, в самолёт что ли. Какая разница, цветы и цветы. Дома цветы, разве плохо?

Ой да как всё прошло – всё прошло отлично! А-тли-чно, я считаю. Всё пошло не так с самого начала, милая. Треш и угар, хардкор, рок-н-ролл, всё, как и должно быть. Я его с вокза…эп! ла не встретил. А налей водички? Води-и-ички, эп. Ладно, я сам…

Не встретил. Потому что забыл. А когда вспомнил, понял, что опаздываю. Ну, ничего. Он подождал меня там в зале тридцать минут. Ну может сорок. Не больше часа, Ян. Потом мы приехали. Звукореж опоздал. Он сам всё, эп! он – в смысле – его величество Даль, сам всё отстроил. Но попрошу заметить, он с самого поезда был в прекрасном настроении. Я те грю. Он мне ни сло-ва! я ору?! т-с-с-с-с! ни-сло-ва не-ска-зал. Ни слова. И вообще улыбался и был такой. на пози- эп!-да что ж такое – зитиве.

Потом концерт. Ну мы там с ребятам в гримёрки, того. Тыры-пыры, надо как-то волнение у – эп!– ять. Уняли. Он, кстати, маэстро – ни разу. Так и не пьёт. Но сигаретку со мной после выкурил, забегая вперё-ё-д. Но! концерт был жесть. Он, короче, поёт – и тут эта кофе-машина. Он останавливается, пережидает и просит пока кофе не заказывать. Ну народ весёлый, где-то пьяненький, они ему – да! Да! Саша Даль, никакого тебе кофе. Он дальше и-эп! поёт. Поёт-поёт, песни свои, новые, старые, душевно так, хорошо, ну, народ уже раскочегаривается, и тут какая-то вонь. Представляешь? Не. Не кальяны, кальяны внизу-у. А там же в клубе сцена сразу за кухней, то есть, кухня сразу за сценой. И что-то там сгорело к е-эп!-беням. И понесло прям таким облаком, знаешь. Ж-и-и-р-р-р. А ты уже стелешь? Да я сниму сам, что я, штаны, не сниму! Не сдирай последние штаны с по-эп!-та. Ну хорошо, сдирай… Ну короче, жар, то есть, жир, то есть дым, вонь, я думаю, Даль меня убьёт. А он поёт, как ни в чём не бывало, прикинь. А потом останавливается и грит, мы тут порядочно зажгли. Ну все ржут. Ну типа выкрутил ситуацию в свою пользу. Он грит ещё песня и пере-эп!-рыв. Но ни-ху-яшечки. Тут пожарная сигнализация заработала. Писк посреди песни такой, пунктиром ПИ! ПИ! Т-с-с! не ору: пи!..пи!… Всех на улицу. Проветрили… Ну потом вторая часть вроде без экцес… эксесц… ёб твою мать, без происшествий. Ну я к нему в перерыве подходить даже побоялся. Подхожу после. Думаю, щас он мне как пред-эп!-ъявит. А он улыбается, грит, весело прошло. Руку пожал. Поблагодарил. И про долг не вспомнил. Ну тут меня совесть заела, я грю, Саш, а помнишь, я тебе денег должен был. Помнишь? Так вот у меня – нету… А он грит – забудь. Ложусь-ложусь. Его величество Александр Даль меня… Эп! простил.

18. До аэропорта в Перми. Саша Даль

Ему было легко. Впервые за много лет ему было легко. Весна была сумасшедшей, прозрачной, как сны. Он не замечал, как просыпался. Просто открывал глаза после четырёхчасового сна – на вписке, в вагоне, дома перед ранним самолётом – и вставал, почти не чувствуя тела. Целовал её на прощание в след от подушки, сонную, в прихожей, ехал в аэропорт. Рюкзак, гитара, всё было невесомым. И река людей в метро была плавной и несла его с Щёлковской на Павелецкую, с одной пересадкой, вверх по эскалатору, вниз по эскалатору, где женщина в будке словно тренировалась в инверсиях – занимайте левую сторону, левую сторону занимайте, левую занимайте сторону, и ему было легко. И красно-синяя колона в центре зала, обросшая толпой китайцев. И выход к Павелецкому, и гитара дожидалась на ленте, пока ему проверяли рюкзак, ему было легко. И это детское предвкушение дороги, и сэндвич с собой, и ожидание аэроэкспресса, где недовольный терминал надолго задумался, а потом выплюнул ему в руку чековую ленту билета, ему было легко. Платформа в подтаявшем снегу, и чистота вагона и мягкое кресло на втором этаже, и плавный ход, и полузнакомый силуэт девушки с каре на перроне, что удалялась из его жизни со скоростью 57 км/час согласно табло над дверью. И реклама S7 на спинках, горький кофе в стакане, взятый у развозчицы, и радостное ожидание полёта, ему было легко. Безвременье аэропорта, и привычный спор про гитару на регистрации, проход сквозь рукав, запах керосина, место в хвосте, ему было легко. Соседка через ряд медленно выводила губы кисточкой с блеском, расписывалась в полученной красоте. Женщина с телефоном слева, секретарь справа. Взлёт. Ему было легко. Он легко засыпал на время полёта, и просыпался только на стакан томатного сока и сэндвич, засыпал, а потом просыпался от звука выдвигающихся закрылок, похожих на звук принтера. Будто пилот распечатывал будущую землю, посадку, город, концерт.

Ему было легко сменять поезда и города, и вписки, и давать очередные идиотские интервью с теми же вопросами, и трястись в плацкартах, такси, сидеть в торговых центрах, ожидая опаздывающих организаторов. Он просто закрывал и открывал глаза, он засыпал и просыпался, в другом месте, другом дне, городе, он выходил и пел, он почти не чувствовал своего тела, он был невесом. То ли это была лёгкая, солнечная весна, то ли – ниточка из СМС, что связывала его с ней. Она была его незримым ангелом-хранителем, она спасала его из всех передряг, и ему было легко. За всеми этими городами был дом. И она была с ним, голосом в телефоне, сообщением, смайлом.

Иногда они пели. Он давно это заметил, когда только начал ездить с гитарой по городам, десять лет назад. Они пели. Не везде. Иногда, на отдельных отрезках пути. Громыхали вагонами, гудели гудком, да, но иногда они ещё пели. Стальные колёса тёрлись о железо рельс и слышался этот звук. Что-то между скрипом и воем, между органом и хором. Да, это было как хор. Десяток стальных голосов. В пении этом было так сложно расслышать мелодию, цельный изгиб, поворот – она всегда ускользала, всегда была почти, и тем это пение было слаще. Словно какой-то потусторонний хор пел ему, и он вслушивался, вытянувшись на верхней полке. Он мечтал расслышать эту мелодию, но она всё ему не давалась, он мечтал расслышать её который год. Поезда пели между Челябинском и Пермью, между Волгоградом и Астраханью, на отдельных участках дороги, и он жадно ловил эти звуки. Он чувствовал, он всё ближе к тому, чтобы расслышать мелодию, разгадать её и, может, спеть. Может быть, вся его горькая плацкартная судьба была нужна только, чтобы он смог расслышать эту потустороннюю мелодию, которую лучше всего было слышно в промёрзшем сортире. Может, он затем только и таскался по городам с гитарой, чтобы расслышать это пение. Расшифровать его, перепеть. Может, после смерти от него и останется только голос, что станет частью хора. Он слышал в этом пении всех, кто был до него, кто трясся в этих вагонах, с юга на север, с запада на восток, в обледенелых теплушках, погибая в дороге, тысячи и тысячи, безумная русская судьба, что никак не сложится в мелодию, и он – очередной из вереницы, кому выпал шанс расслышать её.

У него была мечта просто раствориться в музыке, не быть ничем, кроме как гитарной струной, голосом, нотой, аккордом, строчкой, запёкшимися губами, где губы и связки – максимум человеческого и телесного, чем он хотел быть. Он не хотел старости, уставшего тела, похмелья, он не хотел даже аплодисментов, он хотел полностью отдаться музыке и быть ей, и только ей, чтобы всё его стало общим, и его «я» – сутулого, неловкого, нелепого, смешного – не было.

Как она отреагировала, когда узнала, что они теперь вместе с Алиной? Он теперь думал о ней без злорадства. Он хотел, чтобы всё разрешилось хорошо. Пусть она будет счастлива. Он думал написать ей большое сообщение или даже позвонить. Попросить прощения, объясниться. Может, она не захочет слышать его голос. Но письмо можно. Она всегда может удалить, не дочитав. Он напишет ей просто и честно. Он сидел в аэропорту Перми, и уже набирал первые строчки, когда подумал про Риту.

Дреды, Индия, трава. Он добавил её в чёрный список. Нужно написать ей коротко и ясно. И затем уже написать Ксюше.

Он помнил, что Рита очень хотела с ним связаться, и было какое-то письмо на почте. Саша тогда не глядя отправил его в спам.