13.09

– БАБУБЫ!!! БАБУ! – заорал неопределенного возраста мужик в кожаной рваной куртке с бородищей в стиле Робинзона Крузо, выполняя элементы одному ему известного дикого танца. – БАБУБЫМНЕ!!!

Стало зябко, невесело: ведь и я здесь ради того же, пусть и в другом смысле. Я пришел за женщиной, и все эти люди пришли за женщиной; будто адепты тайного учения мы собрались здесь в поисках женщины, и общий наш лозунг – Cherchez la femme[21 - (фр.) – ищите женщину] – превратился в грубое, но жизнеутверждающее «БАБУБЫ!». Не желая быть заодно с таким толкованием вечного поиска, я оттолкнул бородача подальше, в толпу леших и водяных, в самое сердце плесневелого хоровода.

– БАБУБЫЫЫ!!! – провыл Крузо, оседая в объятиях страшилищ, конвульсивно начиная блевать своим новым друзьям на штаны и ботинки. Те радостно и хрипло заржали, угощая бородача коротким тычком под ребра, и уже лежачего принялись методично знакомить с содержанием его собственного желудка. Крузо все продолжал звать «бабубы», но уже тише, равнодушно принимая один нелепый удар за другим. Вокруг этой теплой компании крутились, вращались, визжа, улюлюкивая, десятки других, и каждый такой омерзительный коллектив был малой частью орущей, пьющей, испражняющейся людской массы, имеющей лишь одно общее на всех желание – обрести БАБУ.

Разумеется, ни одной «бабы» в толпе страшил не было. Анна являлась (но существовала ли?) единственной представительницей прекрасного пола в этих руинах, скрытая ото всех, тайная и недоступная. Ее местонахождение было известно моему проводнику – отцу Василию, – который остановился у хлипкой на вид двери, что приютилась в стене кирпичного дома в одном из углов двора. Серая краска на двери облупилась, болтаясь рваными струпьями. Ни ручки и ни звонка. Я нагнал старика, взглянул на него с немым вопросом.

– Глядим себе под ноги
И оставляем угли!
Наполненные болью
Когда-то были люди! —

это грянул то ли второй, то ли третий куплет. Вокруг с новой силой заорали, заохали. Я повернул голову в сторону невидимой сцены – отсюда, сквозь колышущееся море рук и голов, вихров, ирокезов и лысин, я увидел треугольное навершие крыши и огромный баннер с аршинной надписью на латинице: «AEGER».

– Я стучу, нам открывают, и мы заходим.

Наконец осознал, что цель моего нелепого задания совсем рядом. От этого открытия стало не по себе. Что же за дверью? Кто там? Что делать дальше?

Василий Борисович, как и обещал, постучал в дверь. Стук растворился в оглушающей музыке, но отчетливо щелкнул замок, и я отшагнул, предоставляя старику право быть ключевой фигурой в нашем дуэте. В дверном проеме показался внушительный силуэт. Облаченный в черные блестящие куртку и штаны, обутый в высокие шнурованные ботинки цвета переспелой хурмы, новоявленный человек разительно отличался от встреченных ранее обитателей трущоб. Половину его лица закрывали кричащие абсурдностью солнцезащитные очки-авиаторы. Характерный красно-синий гребень венчал голову незнакомца, а его губы и уши были пронизаны серебристо-черными кольцами. Гладко выбритое лицо было будто бы лишено возраста; однажды уже постарев, оно решило стать навсегда молодым.

– Ого! – открывший нам дверь здоровяк заговорил на удивление четко, несмотря на весь арсенал в губах, легко перекрикивая звуки творящейся кругом вакханалии. – Это ты, старый хер? Кажется, я говорил, что спущу тебя с лестницы, если ты еще раз придешь…

Он не договорил, вдруг замечая меня в тени.

– А ты что за чучело? – панк потянул на лоб очки, являя дикие глаза: левый будто бы накачали кровью, а правый – пронзительно-синим морем. Зрачки дыбились и норовили проткнуть радужку острыми полосами. Скорее всего, это были линзы, но эффект они производили самый ошеломляющий.

Миролюбиво вскинув перед собой руку, глядя то на панка, то на старика, я собирался сказать хоть что-то, но Василий Борисович, к моему облегчению, взял ситуацию под свой контроль.

– Погоди-ка. Я сам все объясню. Слушай, Ска…

Дикие глаза здоровяка сощурились.

– Хера ли тут объяснять! Привел дружка для моральной поддержки? Никак вы, блядь, не научитесь! Неужели вам не понятно, что все, сладкой сказке конец? Никакой больше Анны вам, мудакам с Петроградки! Развлекайтесь теперь друг с дружкой!

Панк по кличке Ска (странное, очень знакомое слово) явно начинал заводиться.

– Я ж местный, сам знаешь, а вот этот вот пассажир не пойми кто и откуда! – заверещал вдруг старик, перекрывая высоким противным воплем и музыку, и беснующуюся за нами толпу. – Он заявил, что знает Давида, что Анну ищет, он сюда с Невского влез, а солдаты даже не почесались!

Резким движением здоровяк схватил меня за ворот пальто, дернул в темное пространство, захлопнул дверь. Он держал меня как беспомощного кота, а снаружи доносилось возмущенное блеяние отца Василия. Темнота окружала нас; ручища панка были воистину огромны и наделены непреодолимой силой; если бы он только захотел, тело мое было смято в тот же миг. Я даже и не думал сопротивляться. Хватка имела свойства паучьей сети: чем больше трепыхаешься, тем сильнее увязаешь в ловушке.

– Эй!!! – разорялись за дверью. – Да погоди ты, открой!!!

Не обращая ни малейшего внимания на крики, панк тряхнул меня и с высоты своего роста сказал отчетливо и негромко:

– Веди себя хорошо.

– Да я ведь…

Тряхнули снова, заставляя молчать. Поволокли за собой, не ослабляя хватку. Мы продвигались сквозь абсолютную темноту с уверенностью кометы, что чертит свой путь в космосе по хорошо известному маршруту, отточенному миллионами лет блуждания во тьме. Если я попытаюсь освободиться, меня превратят в космический мусор, попробую заговорить – участь уготовлена та же. Двуличный псевдоотец Василий сдал меня, этого следовало ожидать, но только вот я не ожидал, что произойдет это так скоро и в такой форме. То есть, я вообще ничего и не ждал, не имел ни малейшего плана действий; все это было сплошной глупостью. Еще сегодня утром я был в объятиях любимой жены, а теперь оказался в объятиях опасного незнакомца. Из балагана я попал в клетку с тигром – по собственной воле.

– Жди здесь.

Процессия наша остановилась. Темнота стояла непроглядная, но моего пленителя это, кажется, не смущало. Несколько секунд не происходило ничего, но вдруг повлекло куда-то вперед, тело толкнули в бездну, и я приземлился на мягкое боком. Где-то сзади хлопнули дверью.

Пахло засаленной шерстью, будто в давно непроветриваемом жилище одинокой сумасшедшей старушки. На ощупь, медленно, заторможено, поднялся на ноги. Открывать рот, звать кого-либо не имело ни малейшего смысла. Смысл имело желание осмотреться вокруг. И такая возможность была; святой Жан-Батист определенно что-то знал, отправляя меня в эти трущобы.

Мягкая резина податливо провалилась под напором большого пальца, фонарь в руке ожил, мощным тонким лучом прорезая мрак. Луч уперся в стену из красного кирпича, огромным кругом освещая все большую и большую область вокруг. Медленно повел столбом света вправо и влево, вниз и вверх: кирпич, сплошной кирпич, и более ничего. Наконец, обнаружилась нечто, напоминающее собой ложе из старого тряпья Василия Борисовича. Видимо в эту гостеприимную кучу я угодил из заботливых крепких рук панка.

Приблизился к бесформенному монстру. У них здесь какой-то культ барахла? Снова месиво из рубашек, кофт, одеял, домашних халатов, вязаных шапок, черте чего. Нескончаемая распродажа на огромной вонючей свалке.

В затылке кольнуло. Растеклось вниз по черепу холодной волной. Приятный в первую секунду холодящий импульс обернулся обжигающей тяжестью. Пол под ногами качнулся, луч от фонаря повело вверх, хищным зверем метнулся обратно в кучу тряпья. И тут я разглядел это: волосы цвета ржавчины, на самом верху чертового месива. Точно такие же рыжие волосы, подобие парика, снятого с вымороженного манекена, что то и дело наглаживал двуличный старик.

Захотелось вырубить свет.

…Нет! Остаться в полной темноте с этим монстром из старой одежды еще хуже, чем разглядывать его!

Сердце забилось так часто, что луч света из рук стал подрагивать. От этих движений рыжие волосы приобрели еще более инфернальное зрелище. Будто кто-то или что-то ожило в этом коконе из старого барахла, и теперь медленно, но верно желало покинуть свое жалкое убежище.

– Хватит! – громким шепотом воскликнул я, обращаясь то ли к своему разуму, то ли и впрямь к неведомому страху внутри кучи тряпья. Хотелось схватить это ржавое недоразумение и затолкать как можно глубже внутрь породившего его чрева.

С ужасом вдруг обнаружил, что именно это я и пытаюсь сделать. Оттуда, изнутри, появилось встречное движение – что-то разрасталось, обретая форму. Локоны устремились вверх, и под ними внезапно возникло бледное пятно, исчерченное ломаными линиями. Пятно улыбалось.

Я сфокусировал изумленный взгляд. Рядом из ниоткуда появилась молодая женщина. Большие светло-зеленые глаза, украшенные густыми рыжеватыми ресницами, тонкие линии пшеничного цвета бровей, возмущенно вскинутые и изогнутые к вискам, небольшой прямой нос, и невероятно соблазнительные, ярко накрашенные алым пухлые губы. Это красивое, чуть ли не идеальное лицо обрамляло спутанная рыжая грива волос, принятая мною за парик. Девушка смотрела прямо в глаза. Малахитовый взгляд соблазнял; соблазнял все, что мог видеть. В темной комнатке, чуть прикрытая жалким подобием платья, босиком, девушка разрывала реальность, превращая ее в бредовый восхитительный сон. Обворожительная улыбка блестела, и она была в разы белее метавшегося над городом снега. Незнакомка наклонила набок прелестную голову, в воздухе прозвенел хрустальный высокий голос:

– Я так рада нашей встрече! Хочешь, я согрею тебя?

В голосе было столько искренней заботы; соблазна…

Замер. Это она? Анна? За каким чертом ей согревать меня? Почему была посреди этой кучи?

Несчастный мой разум вдруг отупел. Луч света бил в женскую фигуру – тень от нее застыла черным пятном на красной кирпичной стене. Девушка чуть развернулась, являя полуобнаженную спину. Сквозь лохмотья были видны острые лопатки: вот-вот из хрупких плеч вырвутся два белых огромных крыла, взметнутся в пыльном воздухе, разламывая, сметая прочь красный кирпич…

– Ты Анна?

Голос был тусклым, потерянным. Вопросы жирными мухами, что в летний зной налетают на сладкое, атаковали девушку.

– Знаешь, что тебя ищут? Знаешь отца Жана-Батиста? Почему ты здесь? Тебя обижают? Эй?

Зеленоглазая незнакомка тряхнула головкой, волна рыжих волос вновь ожила. Я прикусил нижнюю губу от грациозного изящества. К своему удивлению и вдруг ужасу понял, что испытываю нечто, похожее на тянущую истому. Какое-то древнее чувство, забытое желание обладания.

Обладание ей.

Отшатнулся. Спиной почувствовал стену. Случайно ли, намеренно, но палец с силой вдавил в фонарь, и комната погрузилась во тьму. Бешеный стук сердца бился в висках.

– Я хочу тебя, – пропела темнота бархатным голосом.

Что происходит?