13.09

Покалывание в онемевших пальцах – сигнал от промерзшего тела. Рассеяно обвожу вокруг себя взглядом: вот дверь в ванную комнату. Там должно быть очень тепло. Надеясь, что сегодня не будет проблем с горячей водой, иду туда.

Что-то произошло со мной от усталости, в голову лезет навязчивая ерунда. Нужно согреться, расслабиться, отключить на время воображение. София скоро вернется, нечего волноваться. Наверное, спустилась на пару этажей ниже, в давно заброшенную, почти пустую квартиру: там мы хранили кое-что из вещей; а еще в каком-то смысле и память о бывшем хозяине…

Щелкаю выключателем. В секундной вспышке, разделяющей смерть темноты и рождение света, мелькают два силуэта. Извивающиеся тени, едва слышные стоны. Замираю, несколько раз включаю и выключаю лампочку в ванной – конечно же, ничего. Лишь во рту легкий привкус мороза, а в зеркальных сегментах в стене мое отражение. Всклокоченный параноик.

Вхожу в комнату, закрываю дверь и кручу смеситель, жду появления горячей воды. Сегодня, кажется, повезло. Стаскиваю с себя свитер и джинсы, белье; все это летит в дальний угол. Перелезаю через край ванны, приседаю на корточках, ощущая, как вода начинает обступать щиколотки. Протягиваю руку к стене за собой. Там клавиша в нише. Из невидимых, встроенных в потолок колонок начинает литься музыка: фортепьянный этюд; сочиненный и записанный в другой, забытой жизни моей старшей сестрой; она успела оставить такое наследие; ее тихая страсть. Медленно ложусь на дно ванны, закрываю глаза, вслушиваясь, как ноты и шум от воды сплетаются в голове в четкий узор: звуки – витые линии, блестящие капли, взрываются изнутри и вновь наливаются тоскливой гармонией. Вода превращается в музыку, а музыка превращается в воду. Тело погружено в осязаемый звук; сознание отключается.

На самой границе слуха, сквозь этот тоскливый узор слышен металлический скрежет. Где-то неподалеку появляется черное пространство, и порыв холодного воздуха обжигает кожу лица. Легкое дыхание возникло неподалеку, родился мой самый любимый запах. Запах Софии.

София вернулась.

Слышу, как она раздевается. Как идет к дверям ванной комнаты. Открываю глаза. Куда-то исчез весь свет, лишь голубое свеченье из ниши.

– Наконец-то ты дома… – вижу над собой фигуру. Внезапно осознаю, что это фигура обнаженной Софии. В замешательстве протягиваю ей мокрую руку.

– Софи…

Теперь в сознании новые узоры – к музыке и шуму воды доминантой врывается запах ее тела.

Пальцы сплетаются. Она садится на край ванны, свободную руку погружает в воду, проводит по моему животу.

Композиция в колонках меняется. Я приподнимаюсь, облокачиваясь спиной о стену. Мириады капель устремляются по коже вниз, туда, где медленно движутся пальцы Софии.

– Ты опять так меня называешь, – задумчиво говорит она. – Странно, но мне это нравится…

Тихонько вздыхает:

– Думала, ты вернешься пораньше. Прости, не дождалась…

София касается моих губ пальцами, повторяет изгиб линий нежным движением.

– Куда же ты уходила? В сто тридцать девятую?

Она переступает через край ванны и оказывается стоящей прямо передо мной. В полумраке вижу вибрирующий от дыхания низ живот, тонкую темную полосу. Девушка на пару секунд встает вполоборота, изгиб спины вспарывает пространство изящной линией. Соблазнительная красота притягивает к себе – и София это прекрасно знает. Мы делаем движение навстречу друг другу одновременно: она – стоя, я – сидя на корточках. Пальцы Софии погружаются в мои влажные волосы. В сознании исчез шум воды, остался лишь запах и отголосок тоскливых нот. Не вижу ее лица, но улыбку, вдруг появившуюся, ощущаю. Улыбка не для смеха, не для шутки. Острые линии полных губ тянутся вверх, приоткрывая белую твердь. Мне и головы не нужно поднимать, чтобы увидеть кончик языка, прикоснувшийся к верхней губе. Медленное его движение в сторону, к уголку.

– Нет. Я пыталась помочь тебе с поиском работы.

– Расскажешь?..

Мой язык прикасается к ее плоти; совершенно естественно, так, будто мы не вернулись с промозглой улицы порознь, я – минут десять назад, а она только что.

– Я постараюсь…

Чувствую – дрожь пронзает изящное тело. Ощущаю пальцы, ведущие медленный бой с влажными волосами. Проходит минута-другая, и ладони скользят по бедрам Софии, по ягодицам, по спине. Медленно поднимаюсь с корточек. Осыпаю вновь и вновь поцелуями живот, грудь и шею. Вода, темная и горячая, наблюдает за нами. В голубом свечении микроскопические капли дрожат от возбуждения.

В колонках меняется композиция.

Мельком вижу отражение света в серебристых глазах. Они призывно щурятся. Ее язык проник вдруг в мой рот, обжигая нестерпимо щекотно нёбо.

Поцелуй длится долго. Сладкую вечность.

– Слушай, – громким шепотом говорю я. – Пойдем отсюда.

Она медленно тянет меня из ванны к себе. Осторожно перешагиваю через край. На ощупь нахожу регулятор громкости, и музыка вырывается прочь из тесного жара, заполняет собой всю квартиру.

– Иди ко мне…

Подхватываю легкую Софию на руки. Она не перестает целовать. Губы покрывают трепетной влагой шею. Аккуратно продвигаюсь по темному коридору.

– Почему женщин так некрасиво хотят?

София задает пространный вопрос, но я понимаю, что она говорит о себе. Ее желает каждый половозрелый мужчина, что только-только видит ее, и это совершенно естественно. Но удивительно, вслух ей лично об этом никто говорить не осмеливается, так как практически сразу замечает на ее пальце золотой блеск кольца. В отличие от меня, она не скрывает его под тканью перчаток (кроме совсем уж холодных дней) – это осознанный метод защиты. И метод срабатывает – такая молодая красавица может быть женой лишь влиятельного, а значит опасного мужчины, и связываться с ним себе дороже – так считали практически все. Лишь один осмелился проявить свою похоть, но это было до нашей свадьбы, и это был…

– Николас, глупый мальчишка, все не может оставить надежд на мой счет. Все еще хочет меня, неумело притворяясь другом.

– Это к нему ты ходила помогать мне с работой?

София кивнула.

Я испытал некое подобие непонимания вкупе с застарелой ревностью. Ревность слабо помаячила перед моими глазами, пытаясь найти в них хоть искорку гнева или капельку негодования, но без толку. Это чувство, а заодно и все приличествующие ему эмоции, я сейчас посчитал лишней блажью. А вот непонимание вдруг подняло голову и принялось пристально всматриваться в лицо обнаженной Софии.

– О-ох…

В спальне будто сделалось холоднее. Я обнял Софию, натянул на нас темный прямоугольник одеяла.

– Что ты вздыхаешь? Он и твой приятель. Приятель с возможностями. Он как никто другой может тебе помочь.

– Да пойми же, любимая: Нико обладает ничем. Возможности есть у отца-консула. Но этот напыщенный сноб и пальцем не пошевелит для нас.

– Почему? – спросила Софи, прекрасно зная ответ.

– Потому, что его сын практикует со мной странную на его взгляд дружбу. Странность заключается в том, что именно я увел у него из-под носа некую девушку – то есть, тебя. А то, что сынок похотливый кобель, это папашу не особо волнует. Как и то, что я тебя защищал; ему наплевать. Такая вот ситуация: пришел, увидел и оставил бедного Колю без новой игрушки.

София усмехнулась.

– И такой вот уводитель не достоин ни помощи, ни внимания, ни тебя. Ты же все это знаешь. Так зачем унижаться, ходя к ним в дом? Я никак не пойму, а уж понимание и ты для меня синонимы.

София взяла меня за руку.

– Просто мы должны помогать друг другу. Почему ты думаешь, что обязан продираться сквозь холод и снег, зависть и равнодушие для нас в одиночестве, а я должна сидеть в блаженной лености? Я так же, как и ты ответственна за наше счастье. За материальную его составляющую в данном случае.

Я сощурился.

– Счастье…

– Да ты просто ревнуешь, – с ироничной улыбкой сказала София. – Я права?

Мои пальцы провели линии чуть ниже хрупкой ключицы: бледная кожа порозовела.