Ночные бдения

– Не пугайтесь, – успокаивающе сказала она, остро напомнив мне свою внучку, и осторожно присела в стоящее напротив кресло. – Вот уже сорок лет я мучаюсь с глазами, сорок лет, как я потеряла зрение. Яркий свет я не могу переносить, только свечи. Врачи поставили мне диагноз – немотивированная потеря зрения, или, как они говорят, амавроз. Глупцы! – бабушка язвительно рассмеялась и продолжила. – Ни один из них не взялся вылечить мой недуг. Они удивлялись и разводили руками: я вижу свет, но не могу его переносить, я не вижу предметы, но точно могу сказать, что предо мною – благодаря проницательности ума, а они не верили мне и называли меня шарлатанкой, – бабушка снова рассмеялась и продолжила. – Десять лет мучили они меня опытами и лекарствами, десять долгих лет вселяли надежду на возвращение зрения, но только убедили в том, что люди, по большей части, сами не знают того, в чем уверяют других. Десять лет это очень долго, если ты живешь в стремлении и движении, но что стоят три десятка, прожитых в одиночестве и неподвижности! О! милый мальчик, как это долго! Мне кажется, я прожила не тридцать лет, а три столетия; я научилась мыслить, понимать, я внимала тишине и бесконечному движению мельчайших частиц мира, ведь у меня не было больше возможности заняться чем-то иным. В своем углу я знаю вещи до такой степени, что мне порой чудится, будто я вижу… Не сыграть ли нам в шахматы? – вдруг спросила она.

– Можно и сыграть, – удивленно ответил я, не совсем понимая, как это будет выглядеть.

Люда подкатила к креслу небольшой столик с шахматной доской и расставленными на ней фигурами.

– Я старая ведьма, буду играть за черных, – усмехнулась бабушка, – а ты, воин света, – за белых. Твой ход.

Бабушка оказалась сильным противником. И очень умным. Все мои ходы цитировала Люся, и старушка умудрялась в своей слепой голове держать постоянно меняющуюся картину боевых действий. Это произвело на меня должное впечатление.

– Поразительно! – не выдержал я. – Как у вас получается все запоминать?!

– Тренировка, мой мальчик. Если старательно тренироваться, получится очень многое.

– Но опыт подсказывает мне: это не все, что нужно для успеха.

– Ты о способностях говоришь? – спросила бабушка, безошибочно съедая моего коня. – Какие способности есть у тебя?

– Меня привлекает бизнес, – ответил я, подозревая ловушку и сомневаясь, стоит ли говорить об этом с непредсказуемой особой, так напоминающей свою всезнающую внучку.

– Ого! – удивилась бабушка. – Часто мы предпочитаем не слушать голос сердца, и идем за модой. Сейчас модно быть богатым.

– Я не ради моды, просто мне это нравится, – чуть раздраженно ответил я, но тут же смутился, глупо поддаваться на эти психологические уловки!

– Что ж, убеждение – великая сила.

Бабушка нахмурилась на мгновение, но тут же лицо ее приняло обычное спокойное и умиротворенное выражение.

– Моя внучка знает, в чем убеждает. Вообще-то, она мне не настоящая внучка. Когда ее родители умерли, она пришла ко мне, чтобы выплакаться, и обрела утешение в мудрости. Наверное, теперь она даже умнее меня, и я очень рада, что Люда вернулась в этот город, который покинула так неожиданно и нелепо. Я всегда говорила ей: молодая девушка не должна думать о таких вещах, что терзают ее разум, но все бесполезно. Давно она сказала, что не придет без тебя, и вот вы здесь – вместе. Я хорошо знаю людей, и совсем не уверена, что она поступает правильно, но, надеюсь, ей понятно, чем она рискует. Однако я чувствую, что навожу на вас скуку, дети, – продолжила она после небольшой паузы и убиения моей туры. – Увы, все мы, старики, такие. Мы живем прошлым, вы – будущим, а это так же далеко, как отсюда до солнца. Люда, угости мальчика печеньем, ты знаешь, где оно.

Люда легко соскочила и, держась за стены, чтоб не споткнуться в темноте, ушла на кухню. Я вывел свою пешку на линию противника и сообщил об этом старушке. Она недобро усмехнулась и сказала:

– Трудно быть пешкой. Что, интересно, она чувствует?

Меня это нисколько не интересовало, я промолчал и сделал свой ход.

– Да, трудно. Но еще труднее быть тем, кто двигает пешку, хотя и не так грустно, видимо.

Бабушка с наслаждением поводила ладонью над шахматной доской и поставила мне шах.

– Ты, мой мальчик, слишком легкомыслен, в тебе нет сердцевины, ты пустой орех. Ты живешь для наслаждения, живешь, как хочешь, и тебя мало интересуют переживания других, ты не засоряешь себя чужим горем. Может быть, ты и прав, – задумчиво проговорила она, – но это пустая жизнь, слишком легкая жизнь, и я ее не одобряю. Я, мой мальчик, гадалка…

Возвращение Люды прервало мысль бабушки, и она на минуту закрыла глаза. Люда сунула мне в руки тарелку с печеньем и устроилась рядом.

– Как тебя зовут? – спросила бабушка.

– Андрей.

– Хорошее имя Андрей, по-моему, оно означает «мужественный». Но так ли это! Редко можно встретить по-настоящему мужественного человека, все вы предпочитаете ходить дальними путями, а мужчина, если он, конечно, настоящий, не боится преград и опасностей. Мужественен ли ты, Андрюша? – спросила бабушка.

– Да вроде, – неуверенно ответил я, потому что не знал, как правильно себя вести с этой удивительной бабкой.

– Вроде… – усмехнулась бабушка.

– Бабушка, – тихо сказала Люся, – ты хотела что-то рассказать Андрею.

– Да-да, конечно… так вот. Я, говорят, предсказываю будущее, – продолжала старушка, поставив мне шах и неминуемый мат. – Но, пожалуй, это не дар, а логическое размышление, основанное на простой цепочке целесообразностей. Я могу точно сказать: жизнь твоя будет очень трудной и легкой одновременно. Ты еще юн душою, но скоро повзрослеешь, потому как столкнешься с проблемой или с человеком, который изменит самое тебя, заставит сделать выбор. Не знаю, что это будет, но будет обязательно. А потом все будет зависеть только от тебя; миллион путей откроется пред тобой, и весь миллион будет неверными путями. И ты сломаешься, как стрела, пущенная в сталь…

Бабушка рассмеялась и тихо добавила:

– Я говорю, как истинная гадалка, да? Не обольщайся, по образованию я математик, профессор. Я в свое время хорошо пожила, но мало видела счастья, – совсем уже слабо добавила она.

Люся осторожно вынула тарелку из моих замерших рук и вывела из квартиры, ничего не сказав бабушке на прощание.

Как только свежий ночной воздух коснулся моей головы, я почувствовал, будто очнулся ото сна, тяжелого свинцового кошмара. Я удивленно озирался вокруг – был уже поздний вечер или даже ночь.

Сказать вам, что я думал в тот момент? Вы не поверите. В голове стояла какая-то сумятица мыслей и ощущений, я был растерян и смят, слепая старушка вселила в меня чувство нереальности происходящего, она вымотала меня морально. Я устало опустился на лавочку и закрыл глаза руками, пытаясь прийти в себя.

Люся ласково коснулась меня и сказала:

– Бабушка очень тяжелый человек, даже я долго не могу выносить ее общество, она слишком умна и проницательна и хорошо умеет заставлять слушать себя, а это всегда неприятно.

– Зачем ты меня к ней притащила? – слабо спросил я, пытаясь овладеть собой.

– Прости. Я думала, тебе будет интересно с нею пообщаться, хотя нет, мне было интересно, что она тебе скажет.

– Сколько время? – тревожно спросил я, вспомнив, где сейчас должен быть.

– Пол двенадцатого, – ответила Люся, мельком взглянув на часы. – А что?

Я в отчаянии застонал и схватился руками за голову. Боже мой! Опоздал! ведь в десять я должен был прийти на свидание к Лене. Уверен, она ждала долго, звонила мне на забытый мобильник, а потом зашла ко мне домой, спросить, где я, и Маринка ей наверняка ответила, что я ушел с какой-то девушкой в неизвестном направлении. Мне стало худо от одной этой мысли, воображение услужливо нарисовало картины сердечной разборки; а Люся стояла и смиренно смотрела на меня. Я готов был разорвать ее на части, но меня сдерживало сознание того, что я сам был виновником всего, я добровольно пошел и добровольно сидел. Мне надо было сорваться и бежать скорее к своей любимой девушке, а вместо этого я сидел и злобно взирал на невинную Люсю.

– Я опоздал на свидание со своей девушкой, – раздраженно рявкнул я в ответ на ее вопрос.

– Так что же ты раньше не сказал, – грустно проговорила Люся, присаживаясь рядом со мной. – Я бы тогда не задерживала тебя.

Мысленно я расхохотался: никто меня не задерживал! Я сам, как болван, поплелся за нею, хотя мог уйти, ничего не объясняя, вечно легкомысленность подводит меня! Я оценивающе глянул на Люсю: ну что ж, не повезло с одной, повезет с другой, а с проблемами как-нибудь разберусь, мне это не в первой.

Я хищно улыбнулся своим соображениям и, нарочно сладким тоном, спросил Люду:

– Ну, и чем мы теперь займемся? Если у тебя хватило глупости испортить мне вечер, так, может быть, у тебя хватит ума его скрасить?

Честно говоря, я ожидал пощечины или чего-нибудь похлеще, но ничего не произошло: Люда не дала мне затрещины, не заорала, затопав ногами, не расплакалась (хотя я хотел бы увидеть на ее глазах слезы); она все так же молча и спокойно, с каким-то странным выражением нежной тревоги на лице, сидела.

Люся помолчала еще минут пять, затем встала и протянула мне руку. Я недоуменно уставился на нее, не зная, как расценивать этот жест, но подал ей ладонь. Она крепко обхватила ее тонкими пальцами, и я почувствовал то, что никогда раньше не ощущал при рукопожатии: это было как-то странно, удивительно, это невозможно было сравнить ни с чем другим, столь же сильным и поразительным. Я легко поднялся и посмотрел на Люду сверху вниз: девушка казалась мне хрупкой и беззащитной. Она выдернула свою руку, несмотря на то, что я достаточно крепко держал ее, и, не глядя на меня, сказала:

– Проводи меня домой, Андрей, а потом можешь вернуться к своей девушке.

И опять мои старания оказались тщетны: ни капли обиды не услышал я в ее голосе, ни намека на злость и огорчение, лишь какую-то обреченную уверенность.