Из записок мага

Мальчишку покоробило от приказания Родерика, он замотал головой, пытаясь прогнать наваждение, и попросил:

– Отправьте меня лучше весельником.

Родерик вскинул брови в немом вызове и улыбнулся в бороду, улыбнулся нежно и зло.

– Будь по-твоему! Ватх!

Прибежал служка.

– Заковать его в цепи и отправить на мое судно! – приказал он и ушел.

Служка злорадно осклабился, за что немилосердно получил в зубы.

В тот же день мальчишку заковали в цепи и с несколькими несчастными пленниками, еще более дикими, чем люди Родерика, отправили на большой трофейный дромон, с одним парусом, на котором было намалевано восходящее солнце и лучи, разбегающиеся от него. Рабов спустили в весельное и приковали к скамьям. Отныне и до самой смерти они должны были влачить жалкое существование, которое, как правило, оказывалось недолгим.

В весельном отвратительно воняло, было сыро, и бегали полчища крыс. Эти животные особенно сильно отравляли жизнь брезгливому рабу. За две недели простоя они изгрызли его сапоги, и ноги мальчишки оказались беззащитны от холодной воды, всегда бывшей в изобилии в весельном. Но он не простудился и не заболел, как его сосед по скамье, которого вынесли на пятый день, холодного и разбухшего.

Мальчишка дрожал от холода, но лишь крепче стискивал челюсти, чтобы не стучать зубами, он всегда хотел есть и, в конце концов, снизошел до охоты на крыс, он привык к сырости и вони, и большой волосатый Мильгар проиграл кухарю свою жену, к огромному удовольствию последней.

Две недели простоя тянулись, как век, пока не пришел приказ мочить весла: бравый Родерик и его дикие подданные собирались совершить набег на караван купцов, поднимавшихся вверх по реке Индъяха. Это было первое испытание для бывшего пажа.

Работа в весельном оказалась, действительно, не для него, ибо он не имел столько сил, чтобы ворочать многопудовым веслом. Это не понравилось Мильгару, и он с удовольствием прошелся плеткой по тщедушной спине раба, по его белой прозрачной коже и острым лопаткам. И так повторялось до тех пор, пока на плечах мальчишки не забугрились настоящие мускулы, не вздулись вены на крепких предплечьях, и не загрубели руки, не стали мозольными пальцы музыканта.

Так продолжалось несколько лет. Давно умерли от водянки дикие пленники, которых привели вместе с Рабом, умерли те, кого привели раньше и позже, а Раб все жил. Он стал очень крепок, хоть и не избавился от худобы, но плетка все реже и реже касалась его спины, несмотря на то, что Мильгар не знал жалости.

Однажды Мильгар спустился в весельное хмельной и бледный, он принес мех с вином.

– Ну все, ребята, – сказал он. – Конец нам всем. Завтра мы уходим в Большое море, Родерик идет плаванием к берегам Эльдеры, вы подохните через неделю бесконечного махания веслами, возможно, подохну и я, так и не увидев золотого берега. Вот, пейте, – и он кинул рабам мех с вином. – Порадуйтесь.

Все рабы с удовольствием и жадностью приникли к меху, только Гордый, как его стали звать между собой, отказался. Он сидел и скалился на отребье, сосавшее северную брагу, он так и не снизошел до того, чтобы стать рабом. Он сидел и ухмылялся в лицо матерившему его Мильгару, который к скорби последнего, не захватил с собой кожаную плетку.

И они отплыли. Погода и ветер благоприятствовали. Дромон сам, подгоняемый попутным ветром, легко шел по волнам, поэтому для весельников это была хорошая пора, они мало работали и много ели – их кормили как следует. Но все хорошее быстро кончается, ветер стих, небо затянули серые тучи, и судно шло, будто по меду. Раб с удивлением заметил: вода, залетавшая брызгами, стала соленой. Он знал, что это называется морем, и удивлялся: зачем разбойный Родерик предпринял такое дальнее и опасное путешествие, которое могло закончиться его погибелью, ведь даже смелые и опытные мореходы часто не возвращались домой, и все считали их проклятыми.

Мильгар был постоянно пьян и, можно было предположить, что все остальные мореплаватели не слишком отличались от него, это удивляло раба: в опасном путешествии не стоит пить крепкое вино.

Первым вынесли худосочного старика, который не выдержал напряжения и фактически безостановочной работы. На его место привели молодого здорового раба, бывшего кузнеца, который легко ворочал большим веслом, будто бы не ощущая его тяжести. И так продолжалось долго: уносили одного выпустившего весло в полумертвом виде и запоротого Мильгаром до мертвого, а на его место приводили нового раба, которого в итоге постигала та же участь. А Гордый все не умирал, он со спокойной монотонностью, уставившись в одну точку, ворочал веслом, и только эта отрешенность спасала его от общей доли.

Но настал день, когда место умершего раба никто не занял. И в этот же день над дромоном разразилась буря. Сначала Мильгар пытался заставить рабов грести на один борт, но это не помогло, судно швыряло, как пушинку по бурным неверным волнам. Тогда он приказал убрать весла, и дромон отдался на волю бога. Кидало и крутило так, что вода через отверстия для весел заливалась бурными потоками. Мильгар не выдержал и убежал наверх.

Положение рабов становилось отчаянным, они не могли уйти от своих скамей, прикованные цепями, на них хлестала холодная соленая вода, судно скрипело и готовилось стать общей могилой.

Буря продолжалась несколько дней, никто за это время не спустился в весельное, не принес рабам еды и воды, и через три дня в живых осталось только пятеро рабов. Остальные, прикованные к лавкам, разбухшие, плавали на поверхности соленой воды, которой было в достатке. Но и по окончанию шторма никто не спустился в весельное, словно не осталось ни одного человека, которого могла бы заботить судьба дромона.

Мальчишка (только теперь его уже нельзя было так назвать) постучал кулаком в переборку, но лишь молчание услышал он в ответ. Тогда заорал кузнец, колотя веслом по скамье:

– Да есть ли хоть кто живой там, наверху!

– Наверное, их всех унесло бурей, – сказал один раб, пожилой уже мужчина, в бороде которого серебрились седые волоски. – А если они все подохли, то мы свободны.

– Ты сначала попробуй освободиться от цепей, – усмехнулся молодой раб, его привели последним, поэтому он был бодрее всех.

Пятый раб уже умирал: он наглотался морской воды, не вынеся мук жажды.

Тогда голос подал Гордый:

– Доски, в которые вколочены цепи, разбухли от морской воды, если использовать весло, как рычаг, железный штырь может легко поддаться.

Он взял весло, зацепил за него свою цепь и протянул конец весла кузнецу.

– Навались на весло, – велел он кузнецу, а сам что есть силы ухватился за цепь чуть подальше от кандалов, окольцевавших руки музыканта.

Цепь натянулась от двойных усилий, несколько секунд поборолась, и железный штырь, скрипя, вышел из подгнившего от постоянной влаги дерева, и впервые за многое время Гордый сделал шаг, его ноги едва не подкосились от непривычки. Таким же образом он помог освободиться остальным рабам, и вскоре все четверо были свободны, отковали и умирающего, который все равно не понимал, что происходит.

Освобожденные рабы, гремя цепями, выползли на свет Божий, и свет этот ударил им в глаза. Яркое солнце поливало пустынную палубу, только сказать, что палуба была пустынна – значит, врать немилосердно. Возле сломленного и изорванного паруса лежал человек, или останки его, весь обсаженный крысами, выползшими из весельного на пир. При появлении людей они резко кинулись в разные стороны, открыв их взорам почти совсем обглоданные останки человека. От качки по палубе катались пустые бутылки, зловеще бренча, слабый ветер трепал остатки паруса. Жалкое судно окружала зеленая вода без всякого намека на близость земли, небо было чисто и прозрачно.

Гордый с вожделением смотрел на это небо, будто бы не замечая ужасной картины, поразившей его товарищей.

– Великие боги! – прошептал Пожилой. – Никак это Мильгар, цепь-то его.

– Зверю – звериная смерть, – сплюнул Кузнец.

– О чем вы толкуете! – насмешливо бросил Молодой. – Вас-то самих, какая участь ожидает. Смотрите: вокруг вода.

Все прониклись этими словами Молодого, они лишь ненадолго отложили свою гибель, или они уйдут ко дну при очередном шторме, или умрут от жажды и голода.

Гордый, наконец, очнулся от лирического созерцания чистого неба и сказал:

– Давайте-ка для начала избавимся от цепей и мертвецов, мертвецы несут заразу.

Его собратья по несчастью презрительно уставились на Гордого.

– Зачем? Какая разница? – спросил Молодой. – Все равно мы погибнем.

– Зачем тогда ты родился, все равно ведь погибнешь? – спокойно ответил Гордый и обратился к кузнецу. – Пойдем, найдем, чем сбить колодки.

И они сбили колодки, они спустили за борт всех мертвецов из трюма и троих с палубы, которых нашли у руля, а еще они нашли Родерика, бесконечно пьяного, погрызенного крысами и почти выпавшего за борт. С помощью ведра воды его привели в чувство. Родерик открыл глаза и зачем-то одновременно рот, но увидел, или смотрел только на Гордого.

– Ты жив еще? – как-то сумел он удивиться.

– Чему дивишься, ведь и ты жив! – сказал Гордый.

– Меня спасло то вино, что эти недоумки зачем-то наливают в дорогие стеклянные бутыли.

– Куда ты плывешь, Родерик? – спросил Гордый, и Родерик наконец-то увидел злых и нетерпеливых рабов за спиной у Гордого.

– Скажи лучше, где у вас еда и вода, – зло рявкнул Молодой.

Родерик хотел, было, ответить, но Гордый, уверенный, что его ответ не понравится Молодому, сказал последнему так властно, что рабу оставалось только послушаться: