Сталкер. Влюбляя тебя

– Ты не знаешь моего отца. Я предлагал ему и выйти на пенсию досрочно, и купить дом, и нанять помощников по хозяйству, но всё напрасно. Он хочет жить в своём доме, доработать на своей работе, которой отдал полжизни и даже не опасается возможного увольнения.

– А ты рассказывал ему об условиях старшего Уэзерли?

– Конечно! В тот же день и рассказал.

Теперь настал мой черёд удивляться. Разве так бывает, что дети, вступившие во взрослую жизнь, приходят со своими проблемами в первую очередь к родителям? Это какое же взаимопонимание должно царить в семье… Видимо моё недоумение стало заметно Эдриану, что он решил внести ясность.

– Я люблю своего отца, Лили. И дорожу его мнением. Он никогда не подводил меня и нашу семью. Поэтому именно к нему я обратился за советом, хотя слушать о грязном шантаже ему было в разы тяжелее, чем мне. Ведь он не мог должным образом защитить нас от того, кто ходил в гости к сенатору и пинком открывал дверь кабинета мэра Нью-Йорка.

– Ни за что бы не поверила, что ты не из прослойки высшего общества, если бы не твой рассказ. Но что посоветовал тебе отец?

– Я уже принял решение на тот момент и отступать не собирался. Он, конечно, предлагал вступить в бой с семейством Уэзерли, но мы оба прекрасно понимали, что эту войну нам не выиграть. Поэтому я стал изображать друга младшего Уэзерли, а отец был крайне осторожен на работе, чтобы не дать ни малейшего повода придраться к нему, избегая любых конфликтов и провокаций.

– Выходит, ты действительно сдружился с …, – я замялась, ругаться нельзя, Авокадо в животе всё слышит, но называть по имени «не-человека» не могла. Хорошо, что Эдриан понял моё затруднение.

– Не в буквальном смысле, конечно, но в мои обязанности входило, чтобы он не нажил себе крупных неприятностей. А в том, что он просто магнит для них, учитывая, что сам ходячая проблема, сомневаться не приходилось. Вот я и вытаскивал этого…, – затруднения с запретом на ругань не только у меня, но и у Эдриана, – этого дебила из разных передряг, чтобы не пострадали невинные люди, и заодно, чтобы мерзкого мажора не пристрелили раньше времени.

– Ясно, – я потёрла кисти рук друг о друга. Мужчина тут же обошёл кругом и опустился передо мной на корточки, накрывая своими широкими ладонями мои.

– Замёрзла?

– Не особо. Но думаю, папа Роберт скоро позовёт ужинать. Он не любит, когда опаздывают к столу.

– Тогда мне стоит поторопиться с рассказом, – хитрая ухмылка, – о моей тайной девочке из Принстона.

– Какой ещё тайной девочке? – внутренняя женская суть сделала стойку, на упоминание о возможных соперницах. Но тихий смех, с касанием пальца кончика моего носа легко приструнил всколыхнувшееся возмущение. Эдриан поднялся и вновь встал позади, откидывая меня на себя, и продолжил:

– Слушай и не перебивай. Возвращаясь к твоему вопросу, почему я не подошёл к девочке с печальными глазами и не заговорил с ней. Причина проста – Стентон Уэзерли и его дружки. Я слишком хорошо знал, как развлекаются эти подонки. Одно дело, когда бестолковые шлюхи сами накачиваются наркотой и затем с азартом поощряют любые сексуальные извращения зажравшихся мажоров. И совсем другое, когда невинная девочка могла не по своей воле оказаться на пути безжалостных отморозков. Я не мог подойти к приглянувшейся красавице-малышке, чтобы никто из компании ублюдков, с которыми приходилось общаться, не заметил мой интерес. Ибо, не приведи Иисус, кто-то бы прознал о моей симпатии, то у врага появился бы лишний рычаг давления, а что могли сделать с небезразличной мне девушкой даже представить не берусь.

Именно тогда моя жизнь превратилась в настоящий квест: как проследить за грустной малышкой, но при этом не попасться на глаза никому из прихвостней Уэзерли. Ведь помимо двух друзей у него имелась целая армия подпевал, которые за подачку с барского стола готовы были вылизывать его вонючий зад. Прости, сладкая. Но по-другому тут не скажешь.

Наверно именно тогда я и пристрастился снимать каждый момент жизни девчонки, будоражащей моё любопытство, чтобы потом в одиночестве рассматривать её фотографии и представлять, как могло бы сложиться у нас двоих, если бы на одном корпоративном отдыхе Уэзерли Индастри я не спас жизнь неизвестному пацану…

Эдриан внезапно притих.

М-да, к такому повороту событий я точно не была готова. Но сделанного, как известно, не воротишь:

– Не кори себя. Ты поступил правильно. И я не смогла бы тебя уважать, если бы ты прошёл мимо, как… Уэзерли.

Я произнесла ненавистное имя, и немного прокашлялась, прочищая пересохшее горло.

– Ты точно не замёрзла? Не заболеешь?

Я активно помотала головой в стороны и улыбнулась заботе. Сама удивляюсь, но рядом с ним ветер давно перестал казаться колючим и противным.

– Значит ты снимал её каждый день, а потом втихаря под одеялом разглядывал фотки, так что ли?

– Выходит так.

– Ты маньяк?

– Не знаю, может ты мне скажешь? Это ведь ты увлекаешься сериалами про расследования преступлений.

– Точно утверждать не возьмусь, но очень похоже на маньяка.

– Пусть будет маньяк, – удивительно безропотно согласился Эдриан с вынесенным диагнозом.

Я хотела задать главный вопрос, но так и не осмеливалась. Зато мужчина видимо подготовился к полному исповеданию. Он вновь опустился передо мной на корточки и сцапал одну ладошку. Поцеловал с обеих сторон и, как я люблю, приложил к чисто выбритой щеке, попутно ввинчиваясь карими глазами в душу.

– Дальше будет тяжело слушать, сладкая. Если станет совсем невыносимо просто останови меня.

Я вздрогнула телом, но не душой. Всё-таки посещения психолога неплохо подготовили меня к сегодняшнему разговору. Но, по большей части, именно ответственность за растущего во мне малыша не позволяла поддаваться панике или гневу. Моя боль должна остаться только моей. И какой бы сильной и подавляющей она не была, ни за что в жизни я не позволю ей влиять на Авокадо.

– Я справлюсь, продолжай.

Эдриан, не разрывая взгляд, проделал мою любимую прелюдию со второй ладонью. Поцеловал с обеих сторон и прижал ко второй щеке, удерживая мои ладони своими.

– Моя храбрая девочка.

После чего поднялся во весь рост и началась заключительная, но самая трудная часть его повествования:

– …

Я была готова услышать тяжёлые для меня слова, но оказалась не готова к тишине… Мужчина сбоку от меня застыл ледяным изваянием и видимо был не в силах вытолкнуть слова, которые впились в горло крюками, раздирая плоть до глубоких, кровоточащих ран. Я обхватила его кисть ладонями и крепко сжала. Он вздрогнул, перевёл на меня взгляд полный застарелой боли и отчаяния, кивнул в благодарность и резко выдернул руку.

– За прошедшие два года, пока девчонка посещала колледж, я научился мастерски скрывать её от ненужного внимания. Мне можно выдать олимпийскую медаль за то, как я ловко пресекал любые разговоры между парнями, если всплывало упоминание о моём секретном увлечении. Иной раз приходилось играть грязно. За это прости, сладкая. Но порой даже взрослые опытные парни вели себя хуже озабоченных прыщавых юнцов.

Возможно, в какой-то момент я потерял контроль, расслабился, ведь оставался последний год до моего выпуска и шайки Уэзерли, один долбаный год. Ты не посещала вечеринки, а те, которые посещала больше походили на детские утренники. Поэтому я уверился в твоём здравомыслии, преисполнился чувства собственного превосходства, что в одиночку способен обвести компанию подонков вокруг пальца. И… просчитался. Очень жестоко… Одна ошибка взяла слишком дорогую плату с меня и моей девочки.

А ведь я уже мечтал, что после окончания университета, когда Уэзерли вернётся под крыло папаши я спокойно вернусь к тебе, поселюсь где-нибудь поблизости или же поступлю дальше в магистратуру, но в любом случае окажусь рядом с тобой. Я представлял, как буду водить тебя на свидания…, – его голос надломился, – чёрт…, извини, сладкая. В общем, я погряз в мечтах и переоценил сам себя. Когда ты оказалась на вечеринке, на которой категорически быть не должна, я едва сдержался, чтобы не выгнать тебя взашей. Мне пришлось буквально таскаться за тобой по пятам, странно, что ты меня не заметила. Но я убедился, что ты хвостиком ходишь за Харпер и мог более спокойно следить за теми, от кого надлежало тебя охранять в первую очередь. Я отвернулся всего на минуту, Лили. Всего на грёбаную минуту. Когда обдолбанные в хлам подонки проскочили мимо меня. Зато ты не проскочила мимо них.

Когда зашёл в комнату, где ты сидела с выпученными от страха глазами, кровоточащей губой и в порванной одежде, клянусь Лили, я умер в ту минуту. Мои мозги лихорадочно искали выход, но как бы я не старался просчитать ходы, всякий раз понимал, что живым из комнаты не выйду. Все четверо были накачаны наркотой и алкоголем под завязку, они как раз собирались отчалить с вечеринки и поехать в бар за взрослыми развлечениями. Не хватило одного долбаного мгновения, чтобы уроды разминулись с тобой.

Я бы справился даже с четырьмя, но загвоздка в том, что двое из них при себе имели стволы. А против огнестрела с двух сторон я бессилен. Даже вырубив одного, я никак не успевал разделаться со вторым, не принимая во внимание ещё двоих. Сколько бы я ни крутил расклад, в любом случае мне светил лишь один финал –дырка в башке. Но пугала меня не смерть, малышка, как ты могла подумать. По-настоящему меня пугало то, чтобы они могли сделать с тобой, если бы я словил пулю или меня вырубили в драке. Сумасшедшие агрессивные наркоты с жаждой крови и мяса, уже знавшие наверняка, что я вступился исключительно за тебя.

Бл*дь… Ты бы не выжила после такого, Лили. Тебя бы не просто изнасиловали и оставили скулить на кровати или в бессознательном состоянии. Тебя бы рвали…, насилуя, жестоко рвали на куски. Если бы ты не скончалась в процессе, то скорей всего погибла от потери крови. В лучшем случае пустили пулю, устраняя возможного свидетеля, или же просто выбросили в ближайшую канаву. А я ничем бы не смог помочь.

Они не люди, они хуже зверей, Лили.

Поэтому как бы тяжело и противно не было, как бы я ненавидел себя в тот момент, но я принял самое жесточайшее и паскудное решение за всю свою жизнь, расплачиваясь твоим здоровьем, твоей невинностью, только ради того, чтобы сохранить тебе жизнь и возможность в будущем вести полноценную жизнь и родить детей.

Знаю, что ты меня ненавидишь, считая подонком. Я сам ненавижу себя так долго, что и не помню какой бывает жизнь, в которой нет места ненависти.

– Почему не позвал на помощь? – не верю, что способна говорить, но глухой, скрипучий голос однозначно мой.

– Некого было звать, кругом пьяные, обдолбанные озабоченные студенты. Пока я бы сбегал до ближайшего соседа, мне можно было уже не бежать обратно. Да и чем бы сосед мне помог. Я думал позвонить в полицию, пока патрульные приехали, уроды как раз были бы в разгаре процесса, их скорей всего поймали с поличным. Но что в таком случае произошло с тобой дальше? И что сделал бы с тобой старший Уэзерли? Огласки не избежать. Возможно даже пришлось бы выступить в суде… Я, разумеется, свидетельствовал в твою пользу, но много наши с тобой слова значили бы для таких как они?

Я знаю, насколько трудно слушать то, что я сейчас говорю. Прости, милая. Но я действительно пожертвовал тобой в ту минуту, посчитав что изнасилование, которое я мог хотя бы частично контролировать, не давая превратиться в кровавое жертвоприношение с тобой в главной роли, – меньшая плата. И я принял горькое решение за тебя, распоряжаясь твоим телом и здоровьем. Попутно молясь о том, чтобы тебя не замучили до смерти.