Проект Эрешкигаль

Я выглянула в окно и усмехнулась. Молодцы раненного командира мирно дрыхли в двух палатках, даже не додумавшись выставить дозор на случай, если у меня ночью начнется приступ паранойи или сомнамбулизма с жестокими наклонностями. И не смотря на внушительно поднявшееся солнце, однозначно говорившее о том, что время перевалило за девять часов утра, никто не то что не показался из тряпичного укрытия, но и не проявил хоть какой-то признак бодрствования.

– Они у тебя всегда такие, – я задумалась, пытаясь подобрать правильное, но не обидное слово. – Бесстрашные?

– В каком смысле? – удивленно поинтересовался Луншин, пытаясь вывернуться и поглядеть если и ни в окно, то хотя бы на меня.

– В прямом. Солнце на дворе лупит во все окна. А они спят и даже караула не выставили. Будто в турпоход пошли по тропе юного натуралиста.

Лицо командира посерьезнело, в глазах пробежали мысли о предстоящих карах нерадивому отряду. Ему явно не нравилось то, что он услышал, отчего теперь хотелось подскочить, отправиться во двор и устроить разнос. Вот только кое-что сильно мешало ему в этом.

Я усмехнулась, оперлась о подоконник задом и скрестила руки на груди:

– Могу поспособствовать.

– Чему?

– Быстрому подъему и развивающемуся чувству вины.

Возмущенное выражение на лице сменилось злорадным. Сразу видно – идея пришлась ему по душе.

Немного подумав (скорее для виду, чем серьезно), Луншин согласно кивнул.

– Какое у вас подразделение и номер? – тут же уточнила я.

Командир неохотно ответил:

– Отряд Каппа семь.

– Ну, не Фи пятнадцать, что уже неплохо для их возраста, – последовал равнодушный ответ. И я, оттолкнувшись от подоконника, направилась к двери, прихватив с печи тарелку с лепешками. – Могу приоткрыть окошко для твоего морального удовлетворения.

– Жаль, что не увижу все своими глазами, – благодарно кивнул он и искренне улыбнулся.

Усмехнувшись в ответ, я потянула на себя ближайшее окно и вышла, быстро выскочив на крыльцо. Чего бы человека ни порадовать?

Двор окутывала тишина. Мирная, добрая, привычная для округи. Отчего казалось, что если прикрыть глаза на минуточку, то все вернется на свои места. Исчезнут палатки, капканный бедолага, гора сваляных рюкзаков. На площадке снова появится стол и лавки. Все будет как прежде – одиноко, но душевно.

Жаль, что простым зажмуриванием не вернуть все в привычное русло. Оттого мне оставалось только вздохнуть, рефлекторно вытянуться по струнке, прижать тарелку поближе к диафрагме и поставленным голосом заорать:

– Отряд Каппа семь построиться для вынесения взысканий за нарушение дисциплины и несоблюдение правил в режиме боевой готовности!

В ближайшей к крыльцу палатке послышалось сначала медленное, потом ускоряющееся шевеление. Из-под полога показалась взъерошенная голова Костика, она повернулась влево, потом вправо, застыла, пытаясь понять, что вообще происходит.

Уже переполненная боевым азартом и обещанием порадовать Луншина, я продолжила:

– За каждую минуту опоздания на построение наказание увеличивается вплоть до увольнения со службы без права на восстановление!

Сборы в палатке ускорились. Кто-то дал пинка разведчику и тот вывалился во двор в чем и был – в первом слое. Вслед за ним на улицу, почти одновременно выскочили Витька и Андрей. Последний смачно пнул соседей, которые подали ленивый стон, но предпринимать попытки для быстрого появления на этот свет не стали.

Зато бойцы уже выстроились в шеренгу. Длинноволосый парень успел даже убрать свою шевелюру в конский хвост, одернул тонкую майку, служившую ему чем-то наподобие нижнего белья. На ноги он успел набросить штаны, не застегнув все пуговицы в ширинке. Берцы оказались не зашнурованы. Не хватило времени.

Андрей встал по левое плечо от старшего. Взъерошенный, еще не проснувшийся, но уже оделся в камуфляж, правда без куртки и босой. Отчего поджал пальцы на ногах, стараясь все же не подавать виду, что земля похолодела для подобного экстрима. Достаточно оперативно к нему присоединился Костик, все же не решившийся вернуться в палатку, чтобы одеться и привести себя в порядок. Зато глаза его больше не казались заспанными или растерянными. Тело быстро приходило в тонус, несмотря на жалкий вид и отсутствие чего-то теплого или скрывающего весьма приятный глазу рельеф.

Все трое вытянулись по стойке «смирно» и глядели вперед, в пустоту, ожидая дальнейших распоряжений.

Немного обиженная, что мирные проигнорировали приказ, я раззадорено продолжила:

– Опоздавшие на три минуты и более подлежат немедленному расстрелу без права на апелляцию!

Судя по оживленному шевелению в крайней от меня палатке, слова нашлись верно. А на губах бойцов вдруг заиграла злорадная улыбочка. Видать, эти недисциплинированные засранцы порядком им надоели.

Вскоре Мишка и Пашка присоединились к остальным – заспанные, взъерошенные, в камуфляже на голое, тщедушное тело. Выглядели они жалко и смехотворно одновременное. А утренняя сутулость и непонимание, что происходит вокруг, только добавляли комичности хвосту строя.

– Как вы на службе вообще держитесь с такой дисциплиной? – уже спокойно поинтересовалась я и, спустившись по лестнице, прошлась до стола, на который тут же поставила тарелку. – Вы на что надеялись, когда все вповалку отправились спать? Думаете, у меня не хватило бы смелости или силы перерезать вас по очереди, а то и оптом, пока вы мечтаете о звании, бабах и вкусной еде? У вас вообще мысль о карауле появлялась? Или чувство самосохранения атрофировалось на этапе присяги?

Бойцы все также смотрели вперед, выражая своими каменными лицами согласие и принятие моей критики в их адрес. Мирные зевали, понуро рассматривали площадку, занятую ими и их палатками, порой бросали на меня удивленный взгляд.

Наконец, в глазах Мишки появилась осознанность, понимание гипотетической опасности от того, что никто не остался дежурить ночью, когда в доме есть опасный субъект. Он обеспокоенно оглядел соратников, перевел взгляд на меня, надеясь прочитать в моих словах насмешку или хоть пару ноток сарказма. Но я говорила серьезно, без шуток и иронии. Потому что в отличие от него или Пашки отлично знала, что в незнакомой местности может случиться, что угодно.

– Хорошо, допустим, я сама дала вам разрешение встать здесь лагерем. И не особо горю желанием потом избавляться от ваших тел, учитывая Луншина, давно, кстати, проснувшегося и даже позавтракавшего. Хоть и абы как. У меня бы день ушел на то, чтобы вырыть могилы, перетаскать вас по ним, закопать. Это ж надо землю подготовить, урожай собрать, сообразить, кому такое удобрение больше подойдет, – теперь испуганно округлились и глаза Пашки. К парню запоздало приходило понимание совершенной всем отрядом глупости. – Но это же лес. Тут повсюду кусты, деревья и дикие звери. Не какие-нибудь запуганные лисы или зайцы. У меня и медведи имеются в округе. Вы об этом-то хоть подумали?

Витька сделал шаг вперед, не отрывая взгляда от видимой только ему точки, и отчеканил:

– Рекогносцировка местности показала, что данный участок можно считать самым безопасным во всем лесу. За время ночевки посторонних звуков не услышано, скрытой угрозы не обнаружено. Прямой – не выявлено.

– Это ты из своей палатки ночью рассмотрел? – с насмешкой уточнила я и присела перед печкой, чтобы развести огонь. – Ты у нас тут зоркий глаз, чуткий слух?

– Разведка проведена перед установкой лагеря с проверкой прилегающей территории.

– Ну да, еще скажи, что ловушек наставил, на случай если кто решит к палаткам подойти потемну.

– Нет, находясь на мирной территории, было принято решение не создавать потенциальную опасность как для хозяйки, так и для членов отряда, если, – Витька задумался, повел глазами в сторону Хвостика и Прокофьева, не поворачивая глазами, а после многозначительно посмотрел на меня.

– Если кто-то ночью решит выйти из палатки и отправится на поиски сортира, – закончила я за него и встала, удостоверившись, что огонь разгорелся, а печь постепенно нагревается. – Чтоб никому больше ногу не оторвало. Логично, но глупо. Нарушили минимум пять известных только мне правил. И если бы не недуг вашего командира, вас бы и правда уже выстраивали для расстрела. Кто-нибудь из вас задумался, что могло случиться за ночь? Вдруг мне бы приспичило прирезать Луншина, пока тот в бессознательном состоянии?

– Вы не производите впечатления опасного преступника.

– Поэтому вас отправили ко мне вооруженными?

Никто не нашелся, что ответить. Все стояли и продолжали смотреть в невидимую точку, соображая – оправдываться им или терпеть и дальше мои слова.

Выбор сделали в пользу второго. Я вздохнула, чувствуя, что первая троица будет молчать, а оставшаяся парочка продолжит тупить взор и ждать окончания экзекуции, махнула на них рукой и заключила:

– Не будь у вас на руках раненного командира, можно было бы обойтись и без выговора. Да и мне-то самой наплевать, живыми найду вас по утру или нет. Но сейчас уже глубокое утро, Луншин пытается развлечь меня безуспешными уговорами, а вы даже не следите за обстановкой. Как вы вообще выжили до этих дней?

Ответа не последовало и на это. Но в глазах прочитались нотки вины, осознания своей собственной глупости и даже готовность понести наказание.

– Жалко, что он при этом не присутствует, – заключила я и отмахнулась. – В бочке вода, можете умыться, туалет с торца дома. Собирайте палатки, возвращайте стол на место и оденьтесь уже. Прохладно сегодня.

Отряд рассыпался, как по приказу. Костик нырнул в палатку, Витька принялся шнуровать берцы, а Андрей торопливо натягивал свою обувь, активно шевеля замерзшими пальцами. Хвостик вздрогнул, отгоняя остатки сна и, как самый сообразительный, отправился в сторону туалета, ускоряя шаг, чтобы никто не обогнал. А Мишка все еще представлял себе все перспективы, о которых я тактично промолчала.