Дьявол носит… меня на руках

– Зачем ты борешься со мной? – спрашивала муха. И многозначительно потирала лапки, готовясь к новой атаке.

– Я сильнее, – неуверенно бросал я в ответ, смахивая капельки пота со лба.

– Усилия ради усилий? – ухмылялась она.

Отвечать бессмысленно, спорить тоже. Да и внутренний голос слишком ослаб от постоянной борьбы с её навязчивым присутствием. Требовался кто-то извне – сильный и настойчивый, чья неумолкающая речь, вливаясь терпким вином в мой мозг, смыла бы её к чертям.

Как Анна – Анечка, Аннушка, – которая была ещё настойчивее, чем муха. Иначе как объяснить, что уже через шесть месяцев после нашей встречи я осознал себя глубоко и беспощадно женатым, спящим рядом с беременной женщиной, к которой, кажется, ничего не испытывал, кроме безграничной благодарности за то, что она спасает меня каждый день, каждый час.

Но муха появилась снова. Не могла не появиться. Одурманенная длинными речами моей Аннушки, она сначала едва поднимала крылья, но вскоре уже вовсю трепетала.

Я потерпел поражение. Я погиб. Глядя в зеркало, я видел пустоту. Теперь я был той самой мухой, сидящей в мозгу какого-то неудачника, еле волочащего ноги с работы до дома, чтобы и там продолжать ненавидеть своё жалкое существование. Я наблюдал за некогда своим долговязым телом в отражениях тёмных витрин и глаз прохожих. Тянул за проводки, чтобы некогда мой рот произносил нужные слова, или руки делали нужные движения, доведённые до автоматизма.

– Эй, ты меня слышишь? – хмурилась Аннушка и, кажется, плакала. Почему?

– Нет. Я слышу только её, – вдруг, сидя за воскресным ужином, признался я.

– Её?

– Муху.

Глава 2

Привычка отключаться самопроизвольно, повинуясь нетерпению тела забыться от кошмара реальности, выбивала почву из-под ног, заставляя Джейдена кувыркаться в приторно-сладких забродивших мыслях. Эти мысли складывались в на удивление занимательный сюжет – без всяких надрывов и пыток. Всё потому, что перед глазами не белел пустой лист, не суетился обгрызенный кончик ручки.

Джейден даже попробовал проверить свою догадку: скатился с дивана, на котором ему пришла очередная гениальная фраза. Но как только добрался до книги… Всё исчезло, растворилось. Словно организм требовал передышки, хотел надышаться первым успехом – или провалом.

Его метания прервал телефонный звонок. Настолько необычно было услышать хоть что-то в кромешной тишине квартиры, что звук показался раскатом грома. Вот-вот польёт первый летний дождь, и капли ударят по кажущимся влажными листьям, потекут ручьи, перебивая друг друга в попытке проникнуть в каждую щель заброшенного дома.

Джейден готов был поклясться, что учуял запах размокшей глины и вековой пыли, собравшейся на чердаке с одной единственной целью: стать свидетелем его внезапного появления.

– Да.

От молчания, длившегося неделю с того последнего произнесённого вслух имени в пустоте квартиры – «Несса», – голос хрипел, раздирая горло, привыкшее за последнее время изрыгать наружу только непереваренную еду.

Звонила мать. Лепетала какую-то чушь про соседей и могилу отца, задавала вопросы, не ожидая ответов. Звуки её голоса вытекали из динамиков и пронизывали застывший воздух давно непроветриваемой квартиры живым теплом.

И сами собой перед глазами полезли картинки: тот самый дом, тот самый подлесок, тот самый дождь. Только на много лет раньше. И запах свежей сдобы, и знакомая нотка перегара – так пах отец.

– Ма, а ты помнишь… у соседей собака жила. Такая… страшная. Помнишь?

Динамик замолчал, насторожился, словно не ожидал, что с другого конца разговора кто-то подаст голос. Было слышно влажное дыхание и скрип старого дивана.

– Собаку? Какую собаку, сынок? Не было никакой собаки.

Как не было? Была собака. Подойдя ближе к столу и книге, Джейден перелистнул на первую страницу и подслеповатыми глазами, из-за полумрака, пробежал по скачущим строчкам. Вот же она. Как живая.

– Такая, лохматая. Морда в колтунах. Бок в репейнике.

– Не было, сынок.

– Не было?

– Не было.

Разговор запнулся об одну фразу, перескочил через невидимое препятствие и понёсся дальше на знакомой волне вопросов без ответов к заросшей могиле отца.

– Так ты поедешь? Завтра.

Мать ждала, что Джейден согласится, хотя знала: откажет. Он отказывал всегда, и не было причины думать, что что-то изменилось за эти пятнадцать лет.

– Поеду.

«Может, и отца тоже не было?» – толкнула в спину непрошенная мысль. Рука дрогнула, закрывая назойливую страницу, испещрённую словом «собака».

Хорошо, если не было. Значит, не было детства, в котором отцовская радость приравнивалась к паре рюмок водки, в котором выгоднее было стащить у матери двадцатку, чтобы купить бате пива на опохмел. Без брезгливости – тоже с радостью.

– Я заеду за тобой, ма. В десять.

– В десять поздно, сынок.

Она никогда ни на чём не настаивала, но дьявольски сложно было отказать, проигнорировать, преломить ситуацию в свою пользу.

Договорились на восемь.

Восемь – чертовски рано, если на часах уже почти полночь, в бутылке пусто, а в глазах ни намёка на сон.

***

«Какая поганая весна», – начала новый день случайная мысль, едва Джейден выглянул на улицу, размашисто отодвинув давно нестираный тюль на середину окна. Жена бы уже ворчала: «Почему нельзя открыть нормально или поправить всё за собой?», но вот уже неделю он мог по праву считать себя холостяком. А значит – пусть остаётся так. И хоть рука, по привычке, навязанной нежеланием лишний раз выслушивать заунывный «голос совести», потянулась было к мятой бледно-серой ткани, в последний момент пальцы лишь скользнули вниз, зацепившись обломанным ногтем и оставив зацепку.

Пора выходить.

Светало в районе семи, но в такое пасмурное утро, как сегодня, глупо было рассчитывать, что природа соблаговолит поддержать отчаянную попытку стать хотя бы на одно воскресное утро примерным сыном. Возможно, виной тому было желание хоть в чём-то стать чуть лучше: раз роль «идеальный муж» с треском провалена, а роль «популярный писатель» только забрезжила на горизонте – неясно, удаляясь или приближаясь. Да и вряд ли хоть кто-то прочтёт тот бред, что он вымучивал из себя слово за словом целую неделю.

Внедорожник с заляпанными грязью боками блестел в ночной росе. Джейден застыл на секунду, пытаясь вспомнить, почему так и не отвёз его на мойку, но ничего приличного и хоть сколько-нибудь объясняющего в закромах памяти найти не удалось.

– Кто это у нас такой чушок? – пробубнил он, даже не пытаясь подражать голосу матери, которой жутко не нравилась грязь в любом проявлении. Но слово «чушок», вероятно вольное производное от «чушка», раньше чаще относилось к самому Джейдену, стоило только в детстве притащиться домой с грязными коленками или перепачкаться вареньем, которое словно нарочно вытекало из кое-как сооружённого бутерброда.

Пустые бутылки, пакеты, невесть откуда взявшиеся прошлогодние листья и молодая трава перекочевали в чёрный пакет, предусмотрительно оставленный за сеткой на спинке сиденья, и полетели в мусорку. Спидометр ожил, свет фар попытался пробиться сквозь слой грязи, но быстро сдался, и на испещрённый трещинами, заполненными бурой водой, асфальт легли неуверенные тусклые лучи. Джейден бросил захваченный с собой высокий термос с крепким кофе на переднее пассажирское сиденье, подумал, что неплохо было бы выпить баночку пива, хотя бы безалкогольного, но вовремя вспомнил, что раньше, когда он ещё доставлял матери удовольствие сопровождать её до могилы отца, она всегда разливала водку по трём стопкам: одну ставила рядом с памятником, две другие они выпивали вместе. Наверное, скучала по тем временам, когда кто-то воровал у неё двадцатки.

Он заметил её издалека, как только свернул на очередном повороте петляющей по пригороду улицы. Здесь стояли частные дома на один или два этажа, окружённые крохотными участками не больше четырёх соток, но, кажется, всем хватало.

Мать стояла у калитки, теребила в руках нелепую раздутую сумку с потрёпанными ручками на золотистой цепочке и смотрела себе под ноги, словно не решалась поднять глаза и убедиться, что сын не обманул. Приехал.

– Сынок, привет.

Ей было уже за семьдесят. Чуть расплывшаяся фигура, короткие волнистые, заляпанные сединой волосы, заправленные за уши, уставшие и почти прозрачные, но бесконечно добрые глаза. Глядя в них, Джейдену каждый раз хотелось удавиться от одной мысли о том, как такой мудак, как он, мог родиться у такой, как она. Невольная свидетельница его первых самых жестоких попоек. Немая участница жутчайшего похмелья. Она бесчисленное количество раз умоляла, заклинала, упрашивала, грозила, требовала…