Живущий в тени

– Это хорошо, пусть так и останется. – Странно довольный моим признанием, он усмехнулся. Усадил меня, поднёс к губам стакан воды. – Пей, самогонщица буйная!

– Она и выпила-то всего ничего, – раздался виноватый голос Антоныча. – Это её так с непривычки развезло, наверное. Или от усталости. А за что она тебя так невзлюбила, а, Тём? Никого, говорит, грубее в жизни не встречала. Противным тебя назвала, потому что пренебрегаешь… чем он пренебрегает, Тамар?

– Правилами личной гигиены, говорит, пренебрегаешь. Ты, дескать, грязный и вонючий. Вы что, обнимались?

– Боже упаси! Я с охоты пришёл весь в грязи. Встретил туристов по пути, у них машина застряла и пришлось помочь. Но это к лучшему, пусть Эмма держится от меня подальше.

– Боишься, что Танька заревнует? – Антоныч фыркнул.

– Была бы причина ревновать. Эй, фотограф бедовый, на ноги вставай! Не собираюсь тебя нести, сама пойдёшь. Тебе в туалет надо?

– Конечно, надо. Зубы почистить перед сном, смыть макияж, нанести увлажнище… няще… – Язык заплетался, онемевшие губы еле двигались.

– Писать хочешь?! – проревел прямо в ухо.

– Нет… наверное.

– На «наверное» полагаться не будем, – усмехнулся, вздёргивая меня на ноги.

– Спасибо тебе, Тёмочка! Дотащи её до комнаты, а дальше мы сами как-нибудь. – Тамара Степановна шла следом за нами, причитая.

В туалете я справилась сама. Руки-ноги помнили нужные движения, выполняли их машинально, а я следила сверху, как сквозь туман.

Артём подождал пару минут, потом распахнул дверь, не спрашивая, готова я или нет. Я как раз сражалась с пуговицей джинсов. Хорошо хоть он не вызвался помочь, но и терпения не проявил, так и потащил меня к раковине в расстёгнутых штанах. Еле дождался, пока умоюсь и почищу зубы, а потом швырнул меня на кровать, по-другому и не скажешь. Не помощь, а олимпийское толкание ядра. Ну, то есть меня.

Тамара Степановна поставила у кровати ведро и стакан воды.

– Не злись на неё, Тём! Она не виновата, выпила совсем немного. Кто знал, что так сильно подействует. Слышал бы ты, как она рассказывала о Галине Максимовне! Эмма хорошая, добрая девушка, только…

– Только пьяница.

– К самогону непривычная.

Я так и заснула с этим словом в голове. Самогон. С ним же и проснулась, злая и страдающая. С такой головной болью, что хотелось выть, но от шума только хуже. Так и лежала до полудня, боясь пикнуть и пошевелиться, даже глаза открыть страшилась, потому что от яркого дневного света в голове взрывалась боль.

Я бы ни за что не тронула самогон, а вот домашнее вино показалось безобидным напитком. Хотя никто и не говорил, что это вино, мне вообще предлагали покупное. А я хватанула самогона. Пахло приятно, цедрой и мятой, а на вкус я не обратила внимания. Ела и запивала, утомлённая стрессом и сменой часового пояса.

Иными словами, отличное начало отпуска.

Потребовалось полдня, пара литров воды и обезболивающее, чтобы привести меня в норму. Но как только полегчало, сразу запрыгнула в обувь и понеслась к Артёму. Мне есть что сказать. Наболело!

Распахнув калитку, прошествовала к его дому. С каждым шагом решимость испарялась, но я запретила себе трусить. В дверь я стукнула кулаком… и в ответ громыхнуло моё сердце. Легко воображать себя смелой и отважной, а на деле становится боязно. Однако я должна высказаться. Галина Максимовна меня обманула, но и Артём повёл себя некрасиво.

За дверью не слышалось ни звука. Потоптавшись на месте, я снова постучала. Тамара Степановна сказала, что Артём сегодня дома. Не иначе как утомился ночью, таская на себе пьянчужку. Однако не уверена, что, увидев меня на крыльце, он откроет дверь.

Прошло несколько минут, и я уже собиралась уйти, когда щёлкнул замок.

Артём скрестил руки на груди и загородил массивным телом проход, словно опасался моего вторжения. Губы сжаты, глаза сощурены. Здороваться не спешил, но по сравнению со вчерашней встречей это королевский приём.

Изогнув бровь, он ждал моих претензий и, конечно же, дождался.

– Ты знал о моём приезде заранее. Ты многое обо мне знаешь, даже то, что я закончила институт. Я слышала, как вы обсуждали это ночью с Тамарой Степановной. Так что не притворяйся, что мой приезд – это неожиданность. И ты наверняка в курсе, что я едва знакома с Галиной Максимовной и делаю ей любезность. Ты обо всём знал, но выгнал меня и вёл себя как дикарь, даже ружьём пригрозил!

Начало прозвучало вежливо, однако к концу монолога я повысила голос и даже пританцовывала от гнева. Хорошие манеры вышли из меня вместе с самогоном, и я не могла сдержаться. Судя по скучающему выражению лица, Артёма это разоблачение не впечатлило, однако его взгляд скользнул к висящему в прихожей ружью. По закону жанра оно должно выстрелить. Будем надеяться, что не сейчас и не в меня.

Отвечать он не спешил, а я уже не могла остановиться. Понятия не имею, откуда взялась эта смелость, плавно перетекающая в наглость, но… я на краю света. В лесу. И раз уж обещала выполнить бабушкину просьбу, то сделаю всё возможное.

– Если вы враждуете с Галиной Максимовной, она меня об этом не предупредила. Да и вражда не имеет значения, когда речь идёт о скорой… – Споткнувшись на слове «смерть», я вытерла вспотевшие ладони о джинсы и продолжила. – Тяжело больная женщина хочет увидеть дом, в котором родилась. Речь идёт о десятке фотографий, которые никто, кроме нас с ней, не увидит. Неужели ты такой чёрствый человек… Неужели откажешь…

Артём слушал, не перебивая, даже не моргая, и эта неестественная неподвижность настораживала. Обвинения и недобрые эпитеты застряли в горле, по спине пробежал холодок.

– Спасибо, что не оставил меня в лесу, а поселил у соседей, – прошептала я внезапно ослабшим голосом. – Если передумаешь насчёт фотографий дома, то знаешь, где меня найти, а я пока сфотографирую деревню и окрестности.

Артём молчал. Не спешил соглашаться, но и не схватился за ружьё, а это уже прогресс в наших отношениях. Однако радостным он не выглядел. Пальцы в карманах потёртых джинсов сжались в кулаки. Наклонив голову, он смотрел на меня исподлобья. Нет, не смотрел, а таращился, пристально до неприличия. Нагло. Дерзко. Знающий взгляд, так смотрят маньяки, следящие за тобой из темноты.

Я с трудом сдержалась, чтобы не поёжиться. Сглотнув, откашляла хрипотцу.

– Ну… тогда я пойду, – сказала, пряча неловкость за резким тоном.

Артём коснулся взглядом моей щеки, спустился к шее, потом по плечу к руке, и я ощутила покалывание в пальцах. Всё дело в непростительной силе его взгляда, в его фамильярности.

Отвернувшись, направилась к калитке. Хотелось гордо поднять голову, но боялась споткнуться о корень и рухнуть носом в землю. Я и так уже подпортила репутацию вчерашней пьянкой и усугублять не хочется.

Хотя нет, не пьянкой, а отравлением. Меня отравили самогоном, именно так я предпочитаю запомнить вчерашний вечер.

Пристальный взгляд Артёма следовал за мной. Казалось, мои ноги связаны путами, тяжёлые, словно врастают в землю при каждом шаге.

– Тебе полегчало? – вдруг спросил он. Весело, с нотками подавляемого смеха.

Остановившись, я посмотрела на него через плечо.

– Да, полегчало. Иногда полезно высказаться. Я не знала о вашем конфликте с Галиной Максимовной, а ты набросился на меня…

– Я имел в виду другое, – перебил. – Тамара сказала, что после пьянки тебя с утра мучило похмелье. Тебе полегчало?

– Не пьянки, а отравления! Я не знала, что это самогон, и думала…

– Ты протрезвела?

Судя по всему, Артём не терпит развёрнутых ответов, предпочитает да/нет и сугубо по теме.

– Да, протрезвела.

– Вернёшься через час, и тебя пустят в дом сделать фотографии. Ничего не трогать, поняла?

– Спасибо! Ты не пожалеешь…

– У тебя будет пятнадцать минут на фотографии в доме и ещё пятнадцать в саду. Всё ясно?