Снег на Рейне

Мартина скептически поглядела на Лилиту так, что та съёжилась. Поняла, что Мартина недовольна. Взгляд её мелких, как семечки, близко посаженных глаз, ставший в одно мгновение жёстким, стальным, выдавал мысли хозяйки, а были они невесёлыми.

Сколько они ни бьются с этой эстонской деревенщиной, толку всё не выходит. Хитрющая девчонка ничему не верит и, наверное, втихую посмеивается над ними. Не так она проста, как на первый взгляд кажется. Они преждевременно зачислили её в новообращённые. Раскрылись перед ней. Профессор Орт, конечно, поработал с Лилитой, но это не произвело на неё должного впечатления, не убедило окончательно и бесповоротно! Пожалуй, её нельзя отпускать. Они уже достаточно рассказали ей. Надо ещё попытаться. А если не получится… Неужели Свен был прав? Надо попробовать одитинг. Добьются ли они этим ожидаемого результата? Мартина была вне себя! Лилька ускользала от них, как намыленная. Тем не менее хозяйка постаралась взять себя в руки и напустила вид умудрённой, доброжелательной, ни к чему не принуждающей подруги, широко смотрящей на вещи.

– Ладно. Сменим тему. У тебя сегодня ведь занятия? – Мартина почти проворковала эти слова приторным голосом, что не вязалось с холодным, несколько презрительным выражением её глаз. – Я тебя отвезу. Будь готова к шести.

– Спасибо.

* * *

Два раза в неделю Лилька ходила на подготовительные курсы в университет. В этот раз Мартина была особенно неразговорчива. Как только Лилька вышла из машины, она дала газ и улетела, не сказав ни слова.

– Ну как тебе твои? Не обижают? – спросила соседка по парте Лена, тоже няня.

– Да нет. Только своеобразные немного.

– А что такое? – заинтересовалась Лена.

Лилита рассказала.

– Ты что, с ума сошла? – ахнула Лена.

– Прошу тишины! – шикнула преподаватель.

– Тебе бежать от них надо! – шептала Лена ей в ухо.

– Почему? Они милые.

– Это же секта!

* * *

Лена где-то раздобыла и принесла Лильке книжку, в которой сайентология жёстко критиковалась и была прямо названа опасной сектой. Лилька ехала в автобусе с близнецами на шахматные занятия, которые проходили в еврейском культурном центре. Обучал древней логической игре «потомков арийцев», как ни странно, старый еврей Лев Маркович – ветеран войны, полковник медицинской службы в отставке. По приглашению немецкого правительства он переехал на постоянное место жительства к тем, кто уничтожил миллионы его соплеменников, да ещё прихватил с собой зазнобу – хохотушку и первоклассную стряпуху (как большинство украинок!), с которой он давно тихонько изменял своей – теперь уже покойной – жене. Они жили на одно его социальное пособие и были счастливы как никогда. Лев Маркович выигрывал все сколько-нибудь значимые шахматные турниры, проводившиеся в округе, и немцы уважительно писали о нём в газетах: «Наш соотечественник…» – хотя приехал он из далёкого солнечного Харькова и, разумеется, никаких в его роду этих самых «соотечественников» не водилось.

Боясь проехать нужную остановку, Лилька глазами пробегала по строчкам, то и дело взглядывая в окно автобуса и отрываясь, поэтому плохо соображала, что она читает. Приходилось перечитывать по нескольку раз.

– Лилечка! Моё почтение! Садитесь, моя вы дорогая! – радушно приветствовал Лев Маркович.

Доброе слово и кошке приятно, а уж Лильке, находящейся в смятении чувств и мыслей, и подавно! Лев Маркович был старый жуир и к тому же остроумнейший человек, который заговорит любого, – недаром украинская краса пала жертвой его обходительности. Он немного погонял детей по дебютным партиям, которые они должны были разучить дома. Потом посадил их играть друг с другом и направился к Лильке, устроившейся с книжкой в другом конце комнаты. Лев Маркович любил потрепаться по-русски, хотя немецкий выучил ещё в молодости, на войне, а затем в Дрездене, где служил в группе советских войск.

– Что с вами, ласточка моя? – он подсел к ней, словно почувствовал плохое настроение девушки.

«Вот медиум! Ничего не утаишь! Сканирует!» – уважительно подумала Лилька.

– Я дико извиняюсь, но что это у вас за книжечка? Наверное, любовный роман? – предположил в прошлом отлично владевший и этим видом спорта старый шахматист.

Лилька показала.

– Боже! Что это вы читаете? – Лев Маркович неодобрительно пожевал губами.

– Это такая религия, сай-ен-то-ло-гия, – по слогам, чтобы понятнее было пожилому человеку, произнесла Лилька.

Лев Маркович отличался энциклопедическими знаниями.

– С чего вдруг вас заинтересовала эта лабуда?

Лилька засмеялась облегчённо, услышав такой вердикт.

– Почему лабуда? Вы знаете что-то о них?

– Вы, конечно, можете спорить со старым Львом Марковичем, кричать, что я говорю сущую ерунду, но вы сильно удивитесь, деточка моя! Я всё ещё немножечко в уме, что бы вы себе там ни думали! Ещё бы мне их не знать! – Лев Маркович неодобрительно покачал головой. – Вам таки сильно повезло, что вы не понимаете – как! Послушайте старого еврея! Этот Хаббард был ещё тот типус! – гроссмейстер начал рассказ, словно подступая к разбору шахматной партии и радуясь, что есть повод в очередной раз блеснуть эрудицией. – Он был писатель-фантаст. В подмётки Азимову, Кларку или Саймаку не годился, но за его еврейский ум я отвечаю!

Лилька вновь рассмеялась.

– Да! Не смейтесь, душа моя! У него точно в роду были евреи. Писал он это, писал, а потом придумал, как из этого всего можно сделать деньги. И дело пошло…

Лильке, в её непонятной ситуации, было как бальзам на душу послушать умного человека, да ещё и с врождённым чувством юмора, особым, замешанным на мудрости тысячелетий (не зря же водил их по пустыне Моисей!), быстром уме, остром языке и необычном этом еврейском говорке.

За шахматной доской тем временем между честолюбивыми учениками внезапно произошла рокировка. Послышались звуки оплеух, стук и треск, затем последовали пинки ногами враждующих сторон. Близнецы звучно и с явным удовольствием обменивались тумаками.

– Кирстен! – обратился шахматист к «старшей» (на пять минут), как она сама о себе говорила.

На том краю затихли.

– Предупреждаю! За неспортивное поведение буду штрафовать! Пятьдесят пфеннигов за раз. Поняли? – проверил он.

– Всё ясно. Поняли! – раздалось с того конца.

– А почему так много? – заныл Торстен, который всегда первый начинал ссору.

– Разговорчики в строю! – гаркнул Лев Маркович и озорно подмигнул Лильке. – Встречаются в Одессе давние знакомые. «Добренького утречка, Абрам Соломонович! Это ваши дети с вами?» Абрам Соломонович: «Тю! А где вы видите детей? Это ж разве дети? Это – сволочи!..»

Лилька и раньше слышала этот анекдот, но ей он казался не грубым, а, наоборот, ужасно смешным и скорее выстраданным и осознанным, как извечное непонимание отцов и детей, как сама жизнь этого народа, полная гонений, истребления и унижений, хотя униженными оказывались в конечном итоге сами же гонители… Через две минуты Лилька совершенно забыла, что ему за восемьдесят, что нос его был крючковатым, соответственно характерным описаниям внешности иудея, и в углу комнаты стояла клюшка, которую он при появлении столь молодой и очаровательной особы быстренько отставил в сторону. Общение с девушками молодит. Глаза Льва Марковича горели. Это были глаза мальчишки. Когда он увлечённо рассказывал что-то, то немножко напоминал Эйнштейна. Вот сейчас дурашливо высунет язык! Пожалуй, Лилька тоже могла бы пасть очередной «жертвой» его красноречия – будь он чуть помоложе и не люби так вареники своей Оксаны Петровны.

– А мне нравится Брэдбери… – продолжила прерванный диалог Лилька.

– Ну, это в вас говорит женское, чувствительное. Брэдбери писал жалостливые и меланхолические романы-антиутопии о душе человека, об упадке цивилизации, в которой нельзя иметь и читать книги, о том, как красива наша Земля из космоса, когда ты летишь к ней и через мгновение сгоришь и у тебя возникают вопросы: а что ты сделал хорошего на Земле, кому ты помог, кого ты любил?

– Я тоже люблю этот рассказ, – обрадовалась Лилька. – Точно не помню названия – «Время, вот твой полёт»? Нет. «Калейдоскоп», кажется… Это там космический корабль терпит крушение? Да? – Лилька вопросительно посмотрела на Льва Марковича, ожидая подтверждения, но её собеседник пребывал в глубокой задумчивости, устремив загадочный взор куда-то, видимо размышляя, а может, перебирая в памяти что-то своё…

Лильке вспомнился этот, на её взгляд один из самых сильных, до мурашек по коже в конце, рассказ Брэдбери.

Космонавт неумолимо летел к Земле, и в эти последние часы, оставшиеся перед смертью, размышлял, подводя весьма неутешительные итоги своего земного бытия. В сущности, он не сделал ничего хорошего в жизни, ничего стоящего, ничего… Если бы успеть! Если бы только сделать что-нибудь хорошее, доброе и знать, что СДЕЛАЛ!

– Он думал только об одном – чтобы в этот последний миг кто-нибудь увидел его… Ах, как бы ему этого хотелось! И всё-таки его последняя молитва была услышана, – восторженно подытожила Лилька. – Помните? Как там было? Мальчик на просёлочной дороге увидел падающую звезду и загадал желание. Вы ведь про этот рассказ?

– Да. Время, время… – непонятно ответил и не ответил Лев Маркович, всё ещё продолжая думать о чём-то. Встрепенулся. – Нуте-с, о чём бишь я? Так вот, выкиньте этот вздор из вашей красивой головки! Ваше время не стоит придумок Хаббарда! Читайте хорошую фантастику, – он помедлил. – Они тоже жгли умные книги. И до чего, спрошу я вас, это их довело? До чего? – он грустно показал головой в сторону близнецов, режущихся в шахматы так, что то и дело звенел шахматный таймер. – Вы меня, конечно, спросите, как этот самый Хаббард, больной на всю голову проходимец, смог сделать всем другим много неприятностей? Деточка моя! Я вам, конечно же, отвечу. И я знаю, что я вам отвечу правду, а вы можете думать себе что хотите, – Лев Маркович на минуту замолчал, видимо раздумывая, с чего начать свой рассказ. – Так вот… Он ещё ребёнком познакомился с неким Томпсоном, офицером медицинской службы США. Тот ездил в Вену к самому Фрейду учиться психоанализу. Знаете, что это такое? – перешёл наконец ближе к делу умудрённый не только шахматными хитросплетениями Лилькин собеседник.

– Да. На кушетке лежать и рассказывать.