Последний отзыв
Очень интересная!
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Снег на Рейне
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Не забивай себе голову, дорогая! – услышала она голос Свена из-за неплотно закрытой двери спальни. – Там у них такая неразбериха. Её никто и искать не станет!
– Ну не знаю, не знаю… – задумчиво потянула Мартина. – Выйдут-то прямо на нас.
Лилька с ужасом поняла, что речь идёт о ней, и почти перестала дышать.
– Скажем, что какой-то парень увёз её, – продолжал Свен. – Что якобы она решила вернуться домой! Влюбилась. Учиться расхотела. Больше мы ничего не знаем!
– Её трудно обработать.
– Надо поторапливаться, а то она и правда поступит в свой университет! – не унимался Свен.
– Мы рассчитываем, что через полгода можно её будет переправить, – втолковывал голос Мартины. – Положись на меня. Я её добью. Послушай, просто-напросто на неё нужно будет немножко больше времени, и всё!
– Я бы на твоём месте не был таким спокойным, – сомневался Свен. – Ты знаешь, что профессор не терпит промедлений. Последуют санкции. Нас разжалуют! Ты будешь виновата, если что-то сорвётся!
– Дорогой, будь на своём месте! Ты мне на нём очень нравишься!
Последовала какая-то возня. Воркуют, голубки.
– Подожди, дорогая! Я сейчас!
Лилька удивилась: «А куда я должна поступить?» «Эстонская тугодумность» мешала, но она постепенно начала понимать, что опасность нависла над ней как дамоклов меч!
«Так, по-моему, говорится в таких случаях, – она вспомнила это мамино выражение. – А кто этот Дамокл и почему меч висит?»
В такие минуты всякая чепуха лезет в голову. Лилька опомнилась: «Что за ерунда!»
Скрипнула дверь спальни. Лилька отшатнулась за угол и, зажмурившись, вжалась в стену. Шаги заскрипели в противоположную сторону, вниз по лестнице. Для чего её готовят? Про что они говорят и почему они говорят о ней как бы в прошедшем времени? Куда они её собираются переправить?
Надо было думать, как уносить ноги! Хотя… Мартина так описывала ей прелести одитинга, благотворного влияния электропсихометра: освобождение от мыслей и переживаний прошлого, очищение, облегчение после него. Да и ей было некуда деваться, она согласилась, был уже назначен день. От природы будучи любопытной, Лилька решила всё-таки под занавес сходить «очиститься».
«Ну не убьют же они меня до одитинга? – резонно думала Лилька. – Поджарят, как каннибалы, и съедят?»
Лилька бодрилась как могла. Хотя… Что им помешает? Она нянька-иностранка в чужой стране. Спросят – где? Скажут, что уехала на машине. Дальше всё по сценарию, который она слышала тогда, ночью, из дверей спальни хозяев. Полиция и разбираться не будет. «Господа! Господа, вы звери!» – вспомнилась Лильке фраза из старого советского фильма.
Мартина и Свен каждое утро вставали ни свет ни заря и бегали в парке (это у немцев называется joggen[18 - Joggen (нем.) – бегать трусцой.]), пили много воды, ходили в сауну. По всему дому, во всех ящичках лежали какие-то витамины. Потом Лилька узнала, что всё это лишь пищевые добавки, БАДы, и от плохой экологии и радиации они отнюдь не спасают, но надо признать, что активный и здоровый образ жизни ещё никому не навредил. Они оба были выносливые, жилистые. Лилька никогда не видела их уставшими. Мартина, приехав с ночного дежурства в клинике, могла заехать в магазин и притащить два-три ящика воды, а потом ещё настроить газонокосилку и выкосить газон.
Глава V. Vox humana[19 - Vox humana (лат.) – человеческий голос.]
В каждой музыке
Бах,
В каждом из нас
Бог.
И. Бродский
Незадолго до своего побега от четы Нойманнов она всё-таки познала все «прелести» одитинга. Одитор, лысоватый немец, похожий на крысу, бесцветный, как альбинос, посадил её напротив себя и впился в неё своими глазками-бусинками. Она увидела аппарат со шкалой и стрелкой: «Вот этот пресловутый Е-метр!» В ней происходило в этот момент самое настоящее раздвоение личности. Несмотря на её скепсис, одна её часть – наверное, та самая, «реактивная», – ждала от чудного приспособления чуда! Она с большой надеждой смотрела на странный прибор, но в ней ничего не происходило. Да ещё лезли в голову какие-то посторонние мысли – неуместные, приземлённые…
Ей что-то дали в руки.
«Похоже на банки от консервированной фасоли», – подумала она и вспомнила, как уплетали близнецы за обе щёки чили кон карне[20 - Чили кон карне – блюдо мексиканско-техасской кухни с красной фасолью. Название взято из испанского языка и означает буквально «жгучий перец с мясом».] с красной фасолью из этих банок.
От несуразности мыслей никак не удавалось сосредоточиться и настроиться на серьёзный лад. Первый раз всё-таки… А вдруг и вправду случится чудо и она выйдет отсюда другим человеком: просветлённым, понимающим о себе и о мире нечто большее, чем все окружающие люди? Превратится в божественную сущность?! Откроются двери, оттуда хлынет неземной свет, и – она уйдёт в него, как Христос, оглянувшись и улыбнувшись на прощание миру!
От аппарата тянулись кабели, они соединяли банки с самим аппаратом. Одитор стал спрашивать о событиях из её жизни. Вопросы были нацеленные, как будто о ней уже что-то знали заранее.
«Мартина?» – догадалась Лилька.
Она кое в чём открылась Мартине вначале. Лильке совсем не хотелось отвечать, и она пыталась отделаться общими фразами, но Мартина снова и снова повторяла как бы невзначай те же вопросы, сворачивала в разговоре на то, что Лильке было больно вспоминать, – и поэтому эти настойчивые, прессующие попытки Мартины были неприятны Лильке, но врать она не умела. Приходилось отвечать честно…
Вдруг крыса-одитор спросил её, не подвергалась ли она насилию в детстве? Лилька что-то пробормотала, отрицательно мотнув головой, – и почувствовала импульс. Достаточно сильный. Стрелка запрыгала. Вопросы повторялись, импульсы тоже – до тех пор, пока она не отвечала на них честно. Лилька была как в полусне, и одновременно ей было страшно. Волосы шевелились на голове.
«Может, это от тока?» – затравленно спросила она себя и внутренне вся похолодела от охватившего её ужаса.
Голос одитора звучал как голос металлического робота, фонил и раздваивался, как и его отвратительная крысиная физиономия. Вместо просветления и очищения, как обещала Мартина, она почувствовала отвращение к себе самой и стыд от своей беспомощности, сознание того, что её обманывают мошенники, пытаются подавить её волю, подчинить её разум своим бредовым идеям! Она физически ощущала, как они копошатся в её мозгу, бурят всё глубже и глубже…
Заболела голова. Она словно со стороны наблюдала, как бесцеремонно они манипулируют ею, стремятся своими извращёнными методами в конечном итоге превратить её вот в такого робота-крысу. Она вспомнила крысу на кухне у сумасшедшей бабушки в Тарту. Ей казалось при каждом разряде, что одитор, будто та крыса из несчастливого её детства, стегал её своим хвостом, как кнутом. Она чувствовала дурноту. Состояние тошноты всё ухудшалось, как будто она перекаталась на каруселях, – и вдруг кружение кончилось, карусель остановилась, и нужно опять твёрдо встать на ноги, но земля почему-то всё уходит из-под ног, мир кренится и заваливается набок. Лилька не помнила, как сползала, крепко цепляясь за перила, по лестнице на отказывающихся слушаться ногах, ставших словно чужими, на солнечную, полную голосов и жизни улицу.
Мартина встревоженно открыла ей дверцу машины.
– Ну что? Как ты себя чувствуешь? Ты чувствуешь очищение? – её голос тоже фонил и двоился.
Лилька еле успела отбежать – и её фонтаном вырвало. И пока с ней это происходило, она увидела – каким-то другим взглядом – муравейчиков, ползущих куда-то в спутанной притоптанной придорожной траве, с зелёными свечками подорожника по краям; солнечный зайчик перебегал по ним, то исчезая, то вновь появляясь. Казалось, что он с удовольствием участвовал в этой игре света и теней – переплетении солнечных бликов от колышущейся на ветру листвы ближайшего дерева.
«Как хорошо жить! Как чудесно! Почему я всего этого раньше не замечала? Когда я убегу от них, я буду сидеть в парке и смотреть, смотреть… А потом у меня будет семья, чудесный дом, крахмальные скатерти…»
Вдруг внутри неё возник голос. Как шёпот. Он едва слышно наговаривал ей строчки, как бы утешая, убаюкивая:
Бывают дни, когда душа пуста
И нас совсем не трогает природа —
Холодной прелести бессмертной темнота
В картине вечной небосвода…
И кажется, теряем навсегда
Надежду, веру, почву под ногами,
Меж небом и землёй сучим ногами:
Невмочь – и ни туда, и ни сюда…
Но дни бывают, когда капель дрожь
Запуталась в сентябрьской паутине,
Прозрачны дали, листья на осине
Бестрепетны… И ничего не ждёшь…
И в эту грусть – твой план не угадать —
Мне шлёшь в луче осеннем озаренье,
Как человек велик – Твоё творенье!
Жить на земле – какая благодать![21 - Кеффель-Наумова Л.А. Бывают дни, когда… // Стихи. ру. URL: https://stihi.ru/2020/09/26/8255.]
Мысли путались. Бежать! Бежать! Но куда? Побег надо было ещё устроить. Ей было негде жить, у неё не было никаких прав в этой стране. Её депортируют в два счёта, а как же её мечта?! Первая ступень к счастью – поступить в университет! Надо что-то придумать, но что?
– Ну не знаю, не знаю… – задумчиво потянула Мартина. – Выйдут-то прямо на нас.
Лилька с ужасом поняла, что речь идёт о ней, и почти перестала дышать.
– Скажем, что какой-то парень увёз её, – продолжал Свен. – Что якобы она решила вернуться домой! Влюбилась. Учиться расхотела. Больше мы ничего не знаем!
– Её трудно обработать.
– Надо поторапливаться, а то она и правда поступит в свой университет! – не унимался Свен.
– Мы рассчитываем, что через полгода можно её будет переправить, – втолковывал голос Мартины. – Положись на меня. Я её добью. Послушай, просто-напросто на неё нужно будет немножко больше времени, и всё!
– Я бы на твоём месте не был таким спокойным, – сомневался Свен. – Ты знаешь, что профессор не терпит промедлений. Последуют санкции. Нас разжалуют! Ты будешь виновата, если что-то сорвётся!
– Дорогой, будь на своём месте! Ты мне на нём очень нравишься!
Последовала какая-то возня. Воркуют, голубки.
– Подожди, дорогая! Я сейчас!
Лилька удивилась: «А куда я должна поступить?» «Эстонская тугодумность» мешала, но она постепенно начала понимать, что опасность нависла над ней как дамоклов меч!
«Так, по-моему, говорится в таких случаях, – она вспомнила это мамино выражение. – А кто этот Дамокл и почему меч висит?»
В такие минуты всякая чепуха лезет в голову. Лилька опомнилась: «Что за ерунда!»
Скрипнула дверь спальни. Лилька отшатнулась за угол и, зажмурившись, вжалась в стену. Шаги заскрипели в противоположную сторону, вниз по лестнице. Для чего её готовят? Про что они говорят и почему они говорят о ней как бы в прошедшем времени? Куда они её собираются переправить?
Надо было думать, как уносить ноги! Хотя… Мартина так описывала ей прелести одитинга, благотворного влияния электропсихометра: освобождение от мыслей и переживаний прошлого, очищение, облегчение после него. Да и ей было некуда деваться, она согласилась, был уже назначен день. От природы будучи любопытной, Лилька решила всё-таки под занавес сходить «очиститься».
«Ну не убьют же они меня до одитинга? – резонно думала Лилька. – Поджарят, как каннибалы, и съедят?»
Лилька бодрилась как могла. Хотя… Что им помешает? Она нянька-иностранка в чужой стране. Спросят – где? Скажут, что уехала на машине. Дальше всё по сценарию, который она слышала тогда, ночью, из дверей спальни хозяев. Полиция и разбираться не будет. «Господа! Господа, вы звери!» – вспомнилась Лильке фраза из старого советского фильма.
Мартина и Свен каждое утро вставали ни свет ни заря и бегали в парке (это у немцев называется joggen[18 - Joggen (нем.) – бегать трусцой.]), пили много воды, ходили в сауну. По всему дому, во всех ящичках лежали какие-то витамины. Потом Лилька узнала, что всё это лишь пищевые добавки, БАДы, и от плохой экологии и радиации они отнюдь не спасают, но надо признать, что активный и здоровый образ жизни ещё никому не навредил. Они оба были выносливые, жилистые. Лилька никогда не видела их уставшими. Мартина, приехав с ночного дежурства в клинике, могла заехать в магазин и притащить два-три ящика воды, а потом ещё настроить газонокосилку и выкосить газон.
Глава V. Vox humana[19 - Vox humana (лат.) – человеческий голос.]
В каждой музыке
Бах,
В каждом из нас
Бог.
И. Бродский
Незадолго до своего побега от четы Нойманнов она всё-таки познала все «прелести» одитинга. Одитор, лысоватый немец, похожий на крысу, бесцветный, как альбинос, посадил её напротив себя и впился в неё своими глазками-бусинками. Она увидела аппарат со шкалой и стрелкой: «Вот этот пресловутый Е-метр!» В ней происходило в этот момент самое настоящее раздвоение личности. Несмотря на её скепсис, одна её часть – наверное, та самая, «реактивная», – ждала от чудного приспособления чуда! Она с большой надеждой смотрела на странный прибор, но в ней ничего не происходило. Да ещё лезли в голову какие-то посторонние мысли – неуместные, приземлённые…
Ей что-то дали в руки.
«Похоже на банки от консервированной фасоли», – подумала она и вспомнила, как уплетали близнецы за обе щёки чили кон карне[20 - Чили кон карне – блюдо мексиканско-техасской кухни с красной фасолью. Название взято из испанского языка и означает буквально «жгучий перец с мясом».] с красной фасолью из этих банок.
От несуразности мыслей никак не удавалось сосредоточиться и настроиться на серьёзный лад. Первый раз всё-таки… А вдруг и вправду случится чудо и она выйдет отсюда другим человеком: просветлённым, понимающим о себе и о мире нечто большее, чем все окружающие люди? Превратится в божественную сущность?! Откроются двери, оттуда хлынет неземной свет, и – она уйдёт в него, как Христос, оглянувшись и улыбнувшись на прощание миру!
От аппарата тянулись кабели, они соединяли банки с самим аппаратом. Одитор стал спрашивать о событиях из её жизни. Вопросы были нацеленные, как будто о ней уже что-то знали заранее.
«Мартина?» – догадалась Лилька.
Она кое в чём открылась Мартине вначале. Лильке совсем не хотелось отвечать, и она пыталась отделаться общими фразами, но Мартина снова и снова повторяла как бы невзначай те же вопросы, сворачивала в разговоре на то, что Лильке было больно вспоминать, – и поэтому эти настойчивые, прессующие попытки Мартины были неприятны Лильке, но врать она не умела. Приходилось отвечать честно…
Вдруг крыса-одитор спросил её, не подвергалась ли она насилию в детстве? Лилька что-то пробормотала, отрицательно мотнув головой, – и почувствовала импульс. Достаточно сильный. Стрелка запрыгала. Вопросы повторялись, импульсы тоже – до тех пор, пока она не отвечала на них честно. Лилька была как в полусне, и одновременно ей было страшно. Волосы шевелились на голове.
«Может, это от тока?» – затравленно спросила она себя и внутренне вся похолодела от охватившего её ужаса.
Голос одитора звучал как голос металлического робота, фонил и раздваивался, как и его отвратительная крысиная физиономия. Вместо просветления и очищения, как обещала Мартина, она почувствовала отвращение к себе самой и стыд от своей беспомощности, сознание того, что её обманывают мошенники, пытаются подавить её волю, подчинить её разум своим бредовым идеям! Она физически ощущала, как они копошатся в её мозгу, бурят всё глубже и глубже…
Заболела голова. Она словно со стороны наблюдала, как бесцеремонно они манипулируют ею, стремятся своими извращёнными методами в конечном итоге превратить её вот в такого робота-крысу. Она вспомнила крысу на кухне у сумасшедшей бабушки в Тарту. Ей казалось при каждом разряде, что одитор, будто та крыса из несчастливого её детства, стегал её своим хвостом, как кнутом. Она чувствовала дурноту. Состояние тошноты всё ухудшалось, как будто она перекаталась на каруселях, – и вдруг кружение кончилось, карусель остановилась, и нужно опять твёрдо встать на ноги, но земля почему-то всё уходит из-под ног, мир кренится и заваливается набок. Лилька не помнила, как сползала, крепко цепляясь за перила, по лестнице на отказывающихся слушаться ногах, ставших словно чужими, на солнечную, полную голосов и жизни улицу.
Мартина встревоженно открыла ей дверцу машины.
– Ну что? Как ты себя чувствуешь? Ты чувствуешь очищение? – её голос тоже фонил и двоился.
Лилька еле успела отбежать – и её фонтаном вырвало. И пока с ней это происходило, она увидела – каким-то другим взглядом – муравейчиков, ползущих куда-то в спутанной притоптанной придорожной траве, с зелёными свечками подорожника по краям; солнечный зайчик перебегал по ним, то исчезая, то вновь появляясь. Казалось, что он с удовольствием участвовал в этой игре света и теней – переплетении солнечных бликов от колышущейся на ветру листвы ближайшего дерева.
«Как хорошо жить! Как чудесно! Почему я всего этого раньше не замечала? Когда я убегу от них, я буду сидеть в парке и смотреть, смотреть… А потом у меня будет семья, чудесный дом, крахмальные скатерти…»
Вдруг внутри неё возник голос. Как шёпот. Он едва слышно наговаривал ей строчки, как бы утешая, убаюкивая:
Бывают дни, когда душа пуста
И нас совсем не трогает природа —
Холодной прелести бессмертной темнота
В картине вечной небосвода…
И кажется, теряем навсегда
Надежду, веру, почву под ногами,
Меж небом и землёй сучим ногами:
Невмочь – и ни туда, и ни сюда…
Но дни бывают, когда капель дрожь
Запуталась в сентябрьской паутине,
Прозрачны дали, листья на осине
Бестрепетны… И ничего не ждёшь…
И в эту грусть – твой план не угадать —
Мне шлёшь в луче осеннем озаренье,
Как человек велик – Твоё творенье!
Жить на земле – какая благодать![21 - Кеффель-Наумова Л.А. Бывают дни, когда… // Стихи. ру. URL: https://stihi.ru/2020/09/26/8255.]
Мысли путались. Бежать! Бежать! Но куда? Побег надо было ещё устроить. Ей было негде жить, у неё не было никаких прав в этой стране. Её депортируют в два счёта, а как же её мечта?! Первая ступень к счастью – поступить в университет! Надо что-то придумать, но что?
Последний отзыв
Очень интересная!