Тайна трёх подруг

Женя достала из сумки блокнот и принялась было выписывать расположенные в алфавитном порядке фамилии, но Света, быстро проглядев весь список, остановила её:

– Не трудись. Мамы здесь нет!

– Как – нет? – Евгения несколько раз прошлась глазами по листочку сверху вниз и в обратном порядке, перевернула страницу и снова вернулась к предыдущей. – Оля, а у вас нет алфавитного каталога? Может, мы перепутали год? Давайте поищем Смирнову Татьяну Александровну.

Девушка кивнула и выдвинула из стеллажа деревянный ящик и пробежалась пальцами по табличкам, находящихся за картонной буквой «С».

– Вообще-то все данные уже компьютеризированы, но я не знаю пароля, хотя разницы-то в принципе нет. В компьютер все равно вносились данные из каталога… Итак, что у нас тут на букву «С»? Смирнов Валерий Вениаминович, 1980—1985, исторический факультет… Смирнова Анна Алексеевна, химфак, выпуск 1964 года… Фамилия, конечно, распространённая, но Татьяны Александровны вообще ни одной нет… Вы точно уверены, что ваша мама закончила именно наш университет? Вы видели её диплом?

– Нет, не видели, просто она нам рассказывала… Но мы, наверное, что-то не так поняли. Извините за беспокойство. – Света схватила под руку и потащила совсем растерявшуюся Евгению к дверям. – Спасибо вам!

– Не за что, – пожала плечами Оля, провожая сестёр недоумённым взглядом.

А они почти бегом спустились вниз по лестнице и быстрым шагом ринулись к выходу из здания, словно в ожидании возможного преследования или грозного окрика за спиной. Женя опомнилась первой, опустилась на первую же свободную лавку, которая попалась им на пути, вытащила из сумки пачку сигарет, нервно затянулась сладковатым дымом и только потом взглянула на Светлану:

– Ну, что скажешь, Шерлок Холмс?

– Выходит, что наша мама просто-напросто купила диплом за сто баксов на рынке.

– Выходит, что она не училась в ростовском университете. А, может, и вовсе в Ростове не жила! Она же вообще никогда не вспоминала этот город. О Магадане и то чаще рассказывала… Но, Господи, зачем? Зачем?

– Никаких идей, – честно призналась Света. – Только острое чувство нереальности происходящего.

Глава 5

ГЛАЗ, РУКА, ЗАБОР

Сестры сидели за красным пластмассовым столиком летнего кафе и медленно потягивали через соломинки кока-колу из пластиковых бутылочек. Обе были одеты в синие шорты, бывшие когда-то джинсовыми брюками, и белые майки-безрукавки. Девочки уже съели по порции шашлыка – три крошечных кусочка свинины, нанизанных на остренькую палочку, и пребывали в раздумьях, заказать ли ещё этого сухого и жёсткого мяса или ограничиться съеденным. Решили всё же повторить заказ. Просто так занимать столик под огромным зонтом с рекламной надписью «Tuborg bee» им казалось неловко.

Между тем, окружающие их люди, в основном молодежь, часами проживали в теньке перед единственной кружкой пива или чашкой кофе, время от времени отхлёбывая по глотку, лениво покуривая, ведя неторопливые беседы, и нисколько не смущаясь предстоящей мизерной платой за столько удовольствий сразу. Да и работникам кафе не пришло бы в голову ждать особого разгула от своих посетителей в это время суток. Полусонный парень у мангала, он же – официант, и девушка в киоске, пробивающая для него чеки и попутно торгующая мелочёвкой, знают, что настоящий клиент пойдёт вечером. Тогда же, с наступлением благословенной прохлады, начнут делать серьёзные заказы и некоторые из дневных гостей: им непременно захочется выпить нечто покрепче кофе и пива, и закусить чем-нибудь посущественнее чипсов и фисташек. Но у девочек никакого вечера в этом кафе быть не могло. Они уже договорились уехать из города после обеда.

– Знаешь, с тех пор, как я сама стала студенткой, мне неоднократно приходила в голову мысль, что маме было ой как непросто закончить дневное отделение института, имея на руках двоих детей, – заговорила вдруг Евгения. – Она ведь, по идее, и тебя, и меня рожала после очередной сессии, на каникулах. Да и кто позволил бы по тем временам держать в студенческом общежитии ребенка, тем более, двоих?

– Мама говорила, что когда родилась я, она сняла квартиру, жила там с двумя подругами, и они ей здорово помогали.

– То, что она рассказывала, как выяснилось, полная лажа. Скорее всего, если она и поступила в своё время в институт, то вынуждена была его бросить. Не прокормить ей было ребенка на стипендию. Наверное, родила меня и пошла работать. А потом, когда устраивалась в Екатеринбурге, действительно купила диплом, чтобы приняли на инженерную должность… Но ведь тогда в её трудовой книжке должна быть соответственная запись о предыдущим месте работы, а там первым значится наш екатеринбургский завод. И еще. Знаешь, что кажется странным? Что она вдруг рванула с насиженного места и поехала с юга на север именно в разгар зимы.

– Наверное, что-то такое произошло. Может, она даже с работы уволиться не успела, бросила там свою трудовую книжку. А потом, чтобы как-то объяснить, где она болталась с восемнадцати до двадцати четырёх лет, предъявила в отдел кадров этот липовый диплом. Зато получила хорошую работу и малосемейное общежитие.

– Но ведь маму ценили как замечательного специалиста, даже «Почётную грамоту» как-то вручили. А когда завод уже на ладан дышал, она без труда устроилась в частную фирму, и ею там гордились!

– Занималась самообразованием, – решила Светлана и сделала глазами знак, символизирующий, что разговор надо прекратить: им несли шашлык и соус с луком.

– Жень, ты не сильно на меня сердишься? – спросила она некоторое время спустя, съев кусочек мяса и отодвинув от себя бумажную тарелочку.

– За что?

– За то, что втянула тебя в эту авантюру, заставила прилететь в Ростов и выкинуть кучу денег на ветер, а оказалось, что всё зря.

– Чего мне сердиться-то? Я ведь могла и не согласиться, ты ж меня не связанную в самолёт занесла. И потом: нет худа без добра. Посмотрим Ростов, съездим на море. Мне и самой мамино прошлое интересно. Жаль только, не узнать уже ничего.

– Жень, ты только теперь не рассердись на меня, пожалуйста! У меня есть идея, может, и смурная, но если мы её вместе обмозгуем… Ну, пожалуйста, выслушай очень внимательно и не говори сразу: «нет», ладно?

– Ладно, – милостиво согласилась Евгения, хотя умоляющий Светкин тон её насторожил.

Именно после такого рода заявлений и случались всякого рода мелкие и более крупные неприятности. Женя обычно позволяла себя уговорить на очередную проказу, за которую в конечном итоге ей же, как старшей, и доставалось. Но сейчас она была самой старшей. Не было мамы, которая осудила бы или наказала, да и шалости теперь выходили из разряда детских и невинных и могли привести к непредсказуемым последствиям. Бремя ответственности за младшую сестру свалилось на студентку-второкурсницу слишком рано, и она ещё не успела привыкнуть к тому, что нужно самой принимать решения.

– Помнишь, как однажды мы с мамой вдвоём поехали на море? Мне тогда было шесть лет.

– А то как же! Помню-помню, – мрачно отозвалась Евгения. – Вы с мамой – на море, а я на целых три недели – к бывшей нудной соседке с её припадочным внучком.

– Кто тебе виноват, что ты за два дня до поездки умудрилась свалиться с брусьев и сломать ногу? Ну, не в этом дело. Мы же тогда с мамой до Краснодара не доехали! Сошли с поезда в маленьком городишке Тихорецке, и переночевали в частном доме, и только на следующий день добрались до столицы края, а уже оттуда – на автобусе до Анапы.

– Ну и что?

– Вроде бы и ничего. Но зачем-то ведь мама сошла с поезда! Я тебе больше скажу. В этом городке мы ночевали у женщины, у которой не было одной руки и одного глаза!

– Ах, так вот ты о чём! – рассмеялась Евгения. – Что-то я смутно припоминаю твои страшные рассказы в ночи про жуткую тётю. Мама тогда еще рассердилась и отшлёпала тебя, чтобы ты не несла чушь и не пугала меня всякими кошмарами.

– Видишь ли, если бы мама не стала тогда так рьяно убеждать меня в том, что эта тётя мне приснилась, я, может, и забыла бы про этот нестандартный эпизод.

– А на самом деле, эта страшилка тебе вовсе не приснилась, да?

– Конечно, нет! Вот, смотри! – Светка извлекла из заднего кармана шорт изрядно помятый лист плотной белой бумаги и разложила его на столе. – Я нашла этот рисунок в своих старых альбомах, когда лазала по антресолям, и сразу же припомнила всю эту историю.

– Шедевр, – воскликнула Евгения, внимательно разглядывая рисунок.

Большую часть листа занимал раскрашенный зелёным цветом забор. Сквозь распахнутую калитку вдали виднелся крошечный домик с одним окошком на фасаде и одним – на чердаке, из трубы валил густой чёрный дым. А на переднем плане была изображена замотанная по самые брови в чёрный платок женщина, которая, неестественно изогнувшись, единственной рукой то ли опиралась на метлу, то ли мела двор. При этом один рукав разноцветного, словно сшитого из лоскутков, платья был длинным и доходил до кисти руки, державшей метлу. Второй рукав, если бы в нём была рука, пришёлся бы до уровня локтя. Но женщина была однорука. Один глаз у калеки был таким, как обычно рисуют дети: удлинённым, с длинными, загнутыми вверх ресницами, другой – круглым, словно выпученным, и неестественно большим. Узкое лицо искажала какая-то вымученная улыбка, напоминающая скорее гримасу плохо скрываемой боли. Из-за искривлённой верхней губы торчали два явно великоватых для этого лица зуба, выкрашенных почему-то жёлтым карандашом.

– У неё было только два зубика, а одна ножка короче другой? – жалостливо спросила Евгения и, не выдержав, прыснула.

– Да нет, с ногами, у неё, скорее всего, было все в порядке. Не помню, чтобы она еще и хромала, – вполне серьёзно ответила юная художница, но внимательно взглянув на рисунок, вдруг тихонечко запела. – Одна её нога была короче, другая деревянная была, один был глаз фанерой заколочен, другой совсем не видел ни фига…

Светка захохотала безудержно и звонко. Евгения присоединилась к сестре, посмеиваясь более сдержанно, но так же весело. На них стали оглядываться парочки, сидящие за соседними столиками, а один вихрастый парень в яркой «гавайке» с изображением моря и пальм даже хитро подмигнул из-за плеча своей подруги.

– Грешно смеяться над больными людьми, – еле выговорила сквозь смех Светлана.

– Это я-то смеюсь? – парировала Евгения, протягивая сестре пудреницу. – Да у тебя тушь по всему лицу растеклась!

Старшеклассница принялась оттирать извлеченной из пудреницы губкой чёрные полоски, образовавшиеся под глазами, и когда ей это почти удалось, уже вполне серьёзно продолжила рассказ. Повествование лилось легко и гладко, поскольку в последние дни Светлана неоднократно мысленно облекала в словесную форму воспоминания детства, нахлынувшие внезапно, и теперь неотступно преследовавшие её. То, что на долгие годы было погребено где-то в глубинах подсознания, теперь казалось очень важным, и девочка старательно шаг за шагом воспроизводила и в чёткой последовательности выстраивала события десятилетней давности, стараясь припомнить малейшие подробности и нюансы происходивших событий. При этом главной задачей было ничего не переврать и не выдать детские фантазии за реальные факты. Сейчас-то она понимала, что таинственная женщина была давешней маминой знакомой, и Татьяна решила навестить её по пути в санаторий. Наверное, мать хотела сохранить визит в тайне и рассчитывала, что по возвращении с моря маленькая дочка забудет об этом посещении.

В маленьком южном городке они оказались уже поздно вечером, сошли с поезда и пошли вдоль частных домов, которые по сравнению с екатеринбургскими высотками казались Светке непривычно маленькими. Она буквально спала на ходу, и сначала или не заметила, что у хозяйки дома, куда они с матерью пришли ночевать, не было руки, или не придала этому факту значения. Мама завела дочку в крошечную комнатку, похожую скорее на чулан, чем на жилое помещение, раздела, уложила на высокую железную кровать, и усталый ребёнок мгновенно провалился в сон. А ночью вдруг проснулась – мамы нет, место незнакомое, и очень хочется писать.

Они тихонько сползла с кровати, вышла из комнаты в крошечный коридорчик, босиком ступая по холщовым половицам, и тут до неё донеслись приглушённые женские голоса. Заглянула в полуоткрытую соседнюю дверь, и увидела маму и ту женщину. Они сидели за столом, что-то одновременно говорили и обе плакали. Светка и сейчас чётко помнит ощущение охватившего её тогда липкого страха, она просто оцепенела. Во-первых, стало жутко оттого, что мама плачет, а во-вторых, при ярком свете удалось чётко разглядеть полночную хозяйку странного домика. Сразу же бросилось в глаза то, что у неё не было руки: над столом нависал пустой рукав. Голова незнакомки была обмотана косынкой, а левый глаз был круглым и неподвижным, из-под него текла слеза.

Светка почувствовала, что вот-вот описается, и бросилась назад в ту комнатку, из которой только что вышла. Там она схватила с тумбочки пустой графинчик с широким горлышком и написала в него. Хотела выплеснуть содержимое в окошко, но потяжелевший графин выпал из дрожащих детских рук и с оглушительным грохотом разбился во дворе об асфальт. От этого звука, такого резкого в ночи, девочка ещё сильнее испугалась, быстро вспрыгнула на постель, юркнула под белый вышитый пододеяльник, и в то же мгновение мама просунула голову в дверь и спросила: «Зайчонок, ты спишь?». Но Светка не ответила, притворившись спящей, и мама опять ушла.

Утром, когда девочка проснулась, мамы рядом снова не было. Светлана выглянула в окошко и увидела, как та страшная женщина ходила по двору с метлой. Она сметала в кучку осколки графина… Потом в комнату вошла мама, одела дочку, и они сразу же ушли из этого дома. Кажется, хозяйка их не провожала, по крайней мере, Света не могла этого припомнить. Потом они долго ехали на автобусе, и девочка всё ныла: где же море, ну, скоро мы приедем? А когда она спросила, почему у тёти такой страшный глаз, и ручки нету, мама как-то отвлекла её внимание и не ответила на вопрос. Потом, конечно, было море, карусель, мороженое и масса других удовольствий…