Приключения трупа

И вскоре осознали, что заплывали из моря в лужу: что живой Труп, как гнилой дуб, никому не нужен, что ему и враг, и подхалим – что пятна чужой плоти и кожи, а им в охоте на бродяг бесплатно никто не поможет.

И тогда передали в эфире и шире, что потеряли без следа чубатого молодца, творца и любимца женщин, и не проходимца из деревенщин, а бойца, проповедника и богатого наследника – не меньше.

И обещан, мол, за находку и стол с хлебосолием, и сад орхидей, и, более того, вклад на разработку его идей.

Призыв – не допрос: красив и богат!

И принес результат: Трупом назвались лучшие люди, видные и не пьющие.

Однако зависть – орудие, присущее глупым зевакам – исказила правосудие до обидного брака.

2

Голодный ученый принародно, для всего света, провозгласил, что Труп – это он, что не туп и наделен даром, а для старых и облеченных его любовью изобрел эликсир здоровья.

А на раздольный хлебосольный стол и бровью не повел.

Но при вручении направления на работу заглотнул орхидеи и вместо известной идеи изрыгнул на стол рвоту.

Получилось, что едва неуклюжий нахал прибрал к рукам права на особое пособие, тут же доказал, что сам – обреченный на хилость ублюдок, а изобретенный настой – пустой предрассудок.

Ради морали невежде в награде отказали:

– Прежде, – втолковали, – лечи свой желудок, а диплом во врачи и ключи от хором получи потом!

3

Молодой политик признал на демонстрации, что – не юнец, а Труп, отец и пуп нации. И не меньше.

Заверял вдогонку, что – не больной паралитик, а любимец женщин.

И каждую мать своего ребенка призывал, как отважную женку, голосовать за него, а не его противника – циника и подонка.

Обещал за успех гостинец для всех: материал на пеленки и сад.

Но сыграл – невпопад.

Бывшие крали Трупа собрали группу избирателей, поймали говорившего как предателя и клопа и – разодрали на нем одежду до пупа и ниже, а между тем кричали:

– И стати оторвем, и совсем забьем!

– Хватит брюхатить! Кот бесстыжий!

Но раздев пылко, отступали с ухмылкой:

– Не тот!

– Не на дев женилка!

– Не любимец, а проходимец!

– Не кот, а пес!

И хохотали – до слез.

А прогнали – не отдали ни трусов, ни голосов.

4

Ветеран без мундира доложил, не тая:

– Полковник – я. И громила, и любовник, и задира. Сила – моя. А угодил в тыл – от ран, из-за командира.

Предупредил, что суров и зол, раскрыл вещмешок, предъявил наган и попросил кров и стол.

За столом заговорил о привале, схватил котелок и уполовник, но зацепил крючком шиповник в бокале, уронил горшок с борщом на сапоги и обварил кипятком мысок ноги.

Подбежали к нему со сноровкой, сняли сапог, бахрому, носок – и прочитали татуировку:

"Бьют – беги, командиру – клистир, миру – мир".

На ожог наложили компресс и жгут, но интерес к верзиле сменили на слова для простофили:

– Приютили артиста – оголили пацифиста. Катись ты!

И от свиста из нагана ветерана засеменили два таракана.

Подшутили и над ними, игрулями с шальными пулями:

– Кино!

– Аврал!

– Давно не стрелял!

5

И таких самозванцев развелось, как городских собак и голодранцев, которым натощак обещали кость.

И от тоски двойники желали и медали, и коня, и с конем – прыть. И с задором верещали:

– Живьем меня не зарыть! И огнем не спалить!

И воочию развивали волчью сыть.

Чаще других выступали тишайшие с виду, но неряшливые и мычавшие, что сохраняли в груди незряшную обиду.

Среди них бывали и непризнанные таланты, и замызганные коммерсанты, и отважные лейтенанты, и продажные депутаты: осознавали, что небогаты, не попадали в золотую струю и – излагали по чутью чужую повесть, кивали на державу и претендовали на доплаты, но не по праву и не за совесть, а на халяву.