Теория поля

Козырев всю свою энергию тратил на поддержание баланса сил, при малейшем намеке на его нарушение тут же оказывал поддержку временно ослабевающей стороне. У Корнейчука был единственный шанс: поочередно, одного за другим, убрать всех родственников, организовав тактические союзы с остальными. Вывести аутсайдеров из совета директоров, отстранить от управления компанией и в конечном итоге вынудить их продать свою часть акций. Причем средства для этого планировал привлекать из самого «Меркурия», над которым властвовал теперь безраздельно. Члены семьи это прекрасно понимали, но слишком уж велик был соблазн уничтожить ближнего, чтобы самому выйти в следующий тур этих безумных игр. А там уже надеяться на что угодно, на собственные силы, на удачу, на выздоровление главы семейства. Как ни странно, но скорая смерть Михаила Леонтьевича спасала положение, ибо в этом случае можно было легко избавиться от Корнейчука. Тот сразу же терял управление над активами, которые наследовались родственниками.

В бесконечных интригах и противостоянии членов совета директоров родственники все больше отдалялись друг от друга, а Козырев оставался единственным, кто еще сохранял интерес к управлению организацией, а не только к попыткам ее раздела. К счастью, те преобразования, которые затеял Линерштейн-старший, наделили его достаточными полномочиями, чтобы иметь возможность все еще поддерживать компанию на плаву.

Расклад сил представлял следующую картину. Из тридцати трех с половиной процентов акций, которыми владел Михаил Леонтьевич, двадцать он передал в управление Корнейчуку, а тринадцать с половиной процентов получались временно замороженными. Козырев не имел ничего. Оставшиеся 66,5 процента пять членов совета директоров делили поровну между собой. Таким образом, даже при условии привлечения на свою сторону двоих, Семен Денисович не добирал необходимого количества голосов. Нужно было искать третьего, но в этом случае возникало два явных аутсайдера, на чью защиту яростно бросался Арсений, пытаясь хоть как-то примирить дружную некогда семью. С другой стороны, чтобы избавиться от Корнейчука, необходимо было договориться четверым из пяти, что при текущем положении дел представлялось задачей практически неразрешимой.

После эмоционального периода взаимных выпадов и оскорблений в «Меркурии» сложилась патовая ситуация. Неустойчивое равновесие. Каждый страстно жаждал победы, но при этом не имел необходимых ресурсов. Боясь попасть в число двоих лишних, все вели себя чрезвычайно осторожно, не решаясь на открытое выступление. А вдруг в последний момент незначительная деталь изменит расстановку фигур на доске? Тогда и самому можно легко оказаться за бортом. Линерштейны выжидали, заботясь больше о сохранении собственной части влияния, нежели о претензиях на чужой кусок пирога. Но в то же время за спиной держали кинжал наготове и не преминули бы им воспользоваться, подвернись удобный случай.

Поняв, что блицкриг не увенчался успехом и опасаясь возможного изменения ситуации не в свою пользу, Корнейчук начал предпринимать попытки вывода актив компании, предлагая сомнительные проекты и откровенно убыточные сделки. Причем заметить коварный умысел было довольно сложно, особенно занятым подковерной борьбой родственникам. Но Козырев внимательно следил за всеми действиями Семена Денисовича. Иногда даже незаметно прибегая к помощи расположенной к нему Светланы. А затем нещадно и публично разоблачал очередные авантюры.

Арсений очень переживал. Переживал за некогда дружную семью, за их успешную компанию, ставшую теперь жертвой нечистоплотного пройдохи. Ведь они так поддержали его в трудный момент жизни, да и он успел за годы работы сильно привязаться к «Меркурию». Но он не сдавался. Однажды ему даже удалось собрать совет директоров без участия Корнейчука. Предварительно он долго убеждал всех членов, что такая встреча необходима, что пора прекратить бессмысленную борьбу за власть, забыть распри и ссоры, объединиться на борьбу с общим врагом. Ведь это для него было так очевидно!

Во время совещания самым сложным фактором оказалась огромная личная неприязнь, очень быстро накопленная за период противостояния. Козырев просил, умолял каждого не переходить грань личностных оскорблений, думать только о фирме, об общих интересах. При возникновении любого малейшего упрека тут же пытался вернуть разговор в конструктивное русло. И ему это почти удалось. Почти. Под самый конец эмоции возобладали над разумом и многообещающая встреча завершилась грязной базарной перебранкой.

Но Корнейчук узнал о переговорах, прошедших за его спиной. Присутствие Козырева в компании давно превратилось из незначительного неудобства и мелкого раздражающего фактора в серьезную опасность для всей его затеи. Семен Денисович решил раз и навсегда разрубить этот узел проблем. Вызвав Арсения, он предложил ему огромную компенсацию за выход из совета директоров и увольнение из «Меркурия». Но тот с возмущением отверг грязное предложение. Тогда председатель прибегнул к угрозам:

– Знаете что, Арсений Павлович, вы умный человек, давайте говорить начистоту. Ваше упрямство просто вынуждает меня пойти на радикальные меры. Неужели вы не понимаете, что я не могу из-за вас отказаться от своих планов? Зачем вы ввязались в эту возню? Вы же даже не представляете себе, какие силы заинтересованы в «Меркурии»! И все равно с упрямой настойчивостью барана продолжаете вмешиваться туда, куда… – он запнулся, подбирая слова. – Я даже не знаю, как вам объяснить, чтобы вы осознали весь масштаб игры, в которую вы, уж не знаю, по неопытности ли, по неосмотрительности ли, ввязались. И упорно не желаете замечать очевидного. Ну что вам до Линерштейнов? Что вам до «Меркурия»? Взяли бы деньги и жили безбедно до конца дней своих. Нет, вы упорно лезете на рожон. Поймите, Арсений, я не враг вам. Я где-то даже уважаю вашу принципиальность. Но я ничего не смогу для вас сделать, если вы немедленно не уйдете с дороги. А ведь у вас жена, дочка. Разве можно так безответственно рисковать своими близкими. Они ведь ни перед чем…

Корнейчук неодобрительно, но сочувственно качал головой, глядя на Козырева. Но при словах о ребенке тот настолько изменился в лице, что председатель в ужасе замолчал. Кровь отхлынула от головы, за секунду перед Арсением снова промелькнули все события, связанные с потерей сына, он стал белым как мел, на потерявшем краски лице ярко вспыхнули два бешеных глаза, сверкающих испепеляющей ненавистью. Гримаса неподдельного, уничтожающего гнева исказила внешность до неузнаваемости. Он встал, медленно, но с несгибаемой уверенностью двинулся по направлению к врагу. Он ничего не видел вокруг себя, ничего не понимал, кроме необходимости физического уничтожения угрозы. Эта непоколебимая решимость, выжженная на лице, не оставляла сомнений в его намерениях. От ужаса Корнейчук обмяк в кресле и потерял всякую способность к сопротивлению. Арсений дошел до стола, перегнулся через него, взял председателя за грудки и с силой дернул на себя. Семен Денисович перелетел через стол, сметая за собой массивный письменный прибор, телефон, настольную лампу и все остальное, что попадалось на пути. Потом приземлился на ноги, по инерции, пытаясь поймать равновесие, сделал несколько шагов в направлении недавнего полета, но задел за ножку гостевого кресла, споткнулся и свалился на пол. Уже на полу он спешно развернулся лицом к Арсению и на карачках пятился задом до конца кабинета, пока не уперся спиной в угол между стеной и креслом. Арсений шел на него с тяжеленой бронзовой статуэткой наперевес. Корнейчук закрыл глаза и приготовился к худшему.

Услышав грохот, в кабинет вбежала испуганная Светлана. Громко вскрикнула и замерла в дверях, пораженная открывшимся зрелищем. Арсений обернулся. Вид девушки произвел на него отрезвляющее действие. Он поставил статуэтку на пол, снова взял председателя за грудки, приподнял над полом и плюхнул в кресло. Склонился над ним. Четко выговаривая слова, произнес:

– Жена и дочь – это то, ради чего я живу! Если с ними хоть что-то случится – мне терять будет нечего! Я уничтожу тебя и всех вместе с тобой, включая всю твою родню и всех твоих друзей! Не вздумай даже пытаться! Ты пожалеешь, что родился!

На этих словах он быстро вышел из кабинета, слегка задев плечом остолбеневшую секретаршу.

* * *

Несмотря на то что отношения Козырева с начальником испортились окончательно, со Светланой, его помощницей, он напротив, стал общаться намного больше. Марина, его секретарша, при появлении Светланы даже перестала спрашивать у него разрешения, и та часто заходила к нему, как к себе домой.

После драки Арсения с Корнейчуком, свидетельницей которой она стала, Света еще больше зауважала своего избранника. То, что Козырев женат и открыто признается в верности своей жене, казалось, ничуть ее не смущало. А Арсений постепенно привык к тому вниманию, которое она оказывала ему и демонстрировала всем окружающим. Но он никак не мог отделаться от подспудного ощущения некоторой наигранности, неискренности ее чувств. Такая откровенная, беззастенчивая публичность оказываемого ему внимания хоть и была приятной, но невольно заставляла задуматься об истинных целях этой любовной атаки, и результаты таких размышлений вовсе не добавляли ей очков в его глазах.

Кроме того, он внимательно наблюдал за манерой ее общения с другими мужчинами, а она, то ли по простоте душевной, то ли желая понравиться, часто рассказывала ему о своих очередных победах. Но рассказы эти вместо пробуждения с его стороны дополнительного интереса к девушке вызывали обратный эффект и приводили к потере уже было набранных ею баллов.

Светино кокетство было чем-то неотделимым от ее натуры, сопровождало ее постоянно. Такое поведение действительно многих мужчин вводило в заблуждение, но Арсений совершенно не жаждал оказаться в роли ее очередного трофея. Света любила говорить комплименты мужчинам и не стеснялась делать это прилюдно. Она мило улыбалась, заразительно смеялась, умело строила глазки и располагала к себе открытостью и необычайной дружелюбностью. Однако завоеванных ею мужчин совершенно не стеснялась использовать в своих корыстных целях. Если ей поручали передать что-то важное в другой офис, расположенный на окраине города в противоположной стороне от ее дома, она могла запросто назначить свидание в центре кому-нибудь из сотрудников, работающих там. Причем, с ее точки зрения, ни о каком свидании речи не шло, формально она была чиста, но и построение фразы, и интонация голоса не оставляли у мужчины никаких сомнений о целях планируемой встречи. Например, она набирала нужный номер и вкрадчивым, слегка обиженным голоском говорила:

– Дима, ты меня совсем забыл! Не звонишь мне, не заходишь к нам в гости! Как же так, неужели я тебе больше неинтересна?

Удивленный собеседник, который видел ее до этого всего-то пару раз, но, естественно, запомнил яркую помощницу босса, взмывал до небес от счастья и тут же начинал уверять хитрую кокетку в обратном. Наслушавшись вдохновенных признаний, а заодно и насладившись порцией заслуженных комплиментов, она предлагала:

– Так, может быть, ты тогда подождешь меня сегодня на «Третьяковской» в районе семи часов вечера, вот и будет хороший повод увидеться?

Воодушевленный неожиданной приятной перспективой мужчина непременно соглашался, а она, выпорхнув из метро, быстро говорила:

– Дима, здравствуй, я так рада тебя видеть! – чмокала его в щечку и тут же продолжала. – Вот, возьми этот пакетик, его надо передать завтра Сан Санычу Иванову, ну ты его знаешь, он у вас там сидит на втором этаже в плановом отделе.

После этого разворачивалась и собиралась было идти обратно, но недоумевающий ухажер ее, конечно же, останавливал:

– Как, подожди, так ты за этим меня звала? Ты что, уже уходишь? А как же… Я думал, мы посидим где-нибудь, выпьем…

Она вновь оборачивалась к нему, удивленно хлопала длинными ресницами и отвечала:

– Ну конечно, но только в другой раз! Извини, сегодня никак не могу, куча дел, но ты такой милый, я так тебе благодарна, ты не представляешь!

Удивительно, но обычно в такой день ей удавалось приехать домой на машине. Разочарованный мужчина, надеясь провести с ней хоть немного времени вместе, предлагал проводить ее до дома на такси либо подвести на своем авто. Она делала вид, что соглашается неохотно, хотя на самом деле изначально планировала подобное завершение мини-свидания. На следующий день, хвастаясь, рассказывала эту историю Козыреву, а тот, улавливая знакомые нотки в общении и с ним самим, сразу же начинал подозревать ее в неискренности. Конечно, Света точно знала, что питает к Арсению совершенно иные чувства, именно потому и не стеснялась признаваться в своих прочих победах, но он видел лишь внешние проявления, а потому моментально ассоциировал себя с одним из попавших в ее сети поклонников. И поскольку его совершенно не прельщала перспектива становиться таковым, разгоревшиеся было чувства быстро угасали. Раздосадованная, непонимающая причин столь резких изменений его отношения, Светлана снова и снова писала ему стихотворные послания:

Для стихов сама я
Выбираю темы
И сама себе я
Создаю проблемы.
Я в театре жизни
Драмы наблюдаю,
Их сама пишу я,
В них сама играю.
Заплачу по счету,
Отсчитаю сдачу.
Я сама ударю
И сама заплачу.
Ошибусь сама я
И сама исправлю.
Я сама решаю,
Что на карту ставлю.
Под веселой маской
Боль от мира скрою
И своею тайной
Поделюсь с тобою.

Как бы там ни было, но она благоприятно повлияла на психологическое состояние Арсения, связанное с Сашей, полностью переключив на себя его внимание. Саша как-то незаметно, постепенно ушла на второй план. Козырев думал про нее все меньше и меньше, тем более, что и сам дал себе установку забыть, выгнать из сердца столь внезапно вспыхнувшую любовь. Света, даже не зная о том, невольно помогла ему справиться с наваждением. Чтобы окончательно поставить точку в этом вопросе, а заодно и определиться в отношениях с Симоновой, он решил пригласить девушку на свидание. Несколько часов, проведенных вместе, помогут лучше разобраться в собственных чувствах, а заодно и в ее отношении к Арсению. Однажды после очередного прозрачного намека девушки на ее желание сократить дистанцию между ними, он набрал ее телефонный номер. Впереди были выходные, он договорился со знакомым пилотом, зафрахтовал на пару часов небольшой легкомоторный самолетик и собирался показать девушке город с высоты птичьего полета.

– Свет, привет!

Девушка очень обрадовалась. Это чувствовалось по ее голосу. Он никогда еще не звонил ей на мобильный, тем более в нерабочее время.

– Я вот что подумал. Может быть, нам завтра сходить с тобой куда-нибудь? Ближе к вечеру. Часиков в пять. Ты как, свободна?

Ответ поверг его в нокдаун:

– Ты знаешь, я не могу тебе сейчас ответить. Еще столько времени… Давай сделаем так. Ты мне позвони завтра после обеда, я уже точно буду знать, смогу или нет.

Козырев положил трубку, его будто обухом огрели. Он был уверен: Света давно мечтает остаться с ним наедине, и считал, что делает ей одолжение, наконец-то уступая ее многочисленным попыткам сближения. А оказывается, это совсем не так. Он сразу уподобил себя многочисленным незадачливым ухажерам, понапрасну лелеющим пустую надежду. Он никак не мог допустить, чтобы самому оказаться в этой незавидной роли.

Естественно, он не позвонил. Целый день болезненно переживал отказ. До последнего не хотел отменять запланированную воздушную прогулку. В глубине души надеялся, что она пожалеет, сама поймет весь ужас сделанной ошибки и на коленях приползет извиняться. И все же эти переживания по своей глубине, по степени привносимой в жизнь неудовлетворенности не шли ни в какое сравнение с прошлыми страданиями из-за нереализованных желаний к Александре, к его любимой Саше. Он даже считал со своей стороны некоторым предательством, что мысли его теперь были заняты совсем другой женщиной.

Света продержалась до восьми часов вечера. Потом прислала смс-ку:

«Арсений, признайся, на кого ты меня променял? Это так жестоко с твоей стороны!..»

Он удовлетворенно улыбнулся и ответил:

«Извини, но мне нужно было знать точно. Я планировал покататься на самолете, а это требует предварительной организации. Мне нужен был кто-то, кто твердо пообещает составить компанию».