Теория поля

– И что это? – взволнованно спросил Малахов. – Надеюсь, ты не планируешь нас угробить?

– Не волнуйтесь, профессор, эффект минимальный. Это не самый удачный экземпляр преобразователя. К тому же все проверено уже сотни раз. Видите, – он обвел рукой круг, указывая на границу из мусора, – в этом месте как раз максимальный градиент искривления. Он незначительный по абсолютной величине, но, как можете сами убедиться, легко наблюдаемый. Но это еще не все. Внутри круга градиента нет, более того, наблюдается уменьшение влияния Земли.

Он достал из сумки небольшой динамометр, похожий на бытовые пружинные весы, и килограммовую гирю. Подвесил гирю на рычаг и повернул прибор к Малахову.

– Посмотрите, видите? Гравитация заметно уменьшилась. Примерно 9,3 ньютона.

Евгений Михайлович взял динамометр в руки и удивленно уставился на стрелку. Тем временем Арсений поднял с земли преобразователь и разделил половинки. Практически ничего вокруг не изменилось. Лишь стрелка прибора, слегка поколебавшись, установилась на отметке 9,8.

– Это поразительно! – воскликнул профессор, когда вновь сумел обрести дар речи.

Арсений наслаждался произведенным эффектом, с нескрываемым удовольствием наблюдая за реакцией учителя.

– Что это такое? Откуда? Неужели действительно антигравитация? Мы с тобой тоже стали легче? – Малахов попробовал подпрыгнуть, но заметной разницы не почувствовал.

– Да, наш вес тоже уменьшился. Но навряд ли вы сможете это почувствовать без специального оборудования. Вы сколько весите? Килограмм семьдесят? Теперь, значит, около шестидесяти шести. Все еще слишком много, чтобы взлететь.

Выждав некоторое время, Козырев, не дожидаясь вопросов, сам начал рассказывать:

– Поле искривления нарастает практически мгновенно. Зафиксировать, каким именно образом это происходит, пока не удается. Приборы не успевают отреагировать. Но опасности для живых существ нет. То ли мощность этого преобразователя слишком незначительная, то ли наш организм также не успевает ничего заметить, но факт остается фактом. Я, правда, на более мощных экземплярах пока экспериментировать боюсь.

Поскольку профессор продолжал хранить молчание, Арсений продолжил:

– Пространство искривляется не внутрь, а наружу. Мы с вами только что побывали в будущем. Правда, опередили всех всего лишь на несколько мгновений. Но я вот что думаю. Самый важный эффект, на мой взгляд, заключается в потенциальной возможности прямо и непосредственно влиять на грядущее путем явного программирования акашапраны. Через воду. В момент отключения преобразователя искривление исчезает, и пространство в силу присущей ему упругости восстанавливает исходную форму. А значит, движется в обратную сторону. В этот момент происходит невероятное. Прошлое и будущее трижды меняются местами!

Первый раз сразу же после отключения поля из-за изменения направления движения. Ведь будущее это то, куда движется пространство, а прошлое – где оно уже побывало.

Второй – за счет обратного движения в ходе восстановления первоначальной формы. Вот в этот-то момент информация, записанная на воду, передается через пространство прошлому. Прошлое хранит знания о минувших событиях.

А затем снова меняется направление движения, и наша с вами локальная область, которая только что «забегала вперед», а теперь восстановилась, движется вперед вместе со всеми. И реализует в реальности заданную водой программу. Евгений Михайлович, да вы вообще слушаете меня?

– А? – Малахов будто очнулся от забвения. – Да-да, Арсений, слушаю. Конечно же, я слушаю! Просто… Подожди! Не торопись. Я не успеваю так быстро переваривать. Все это так потрясающе грандиозно, необычно, неожиданно! Очень впечатляет! Но требуется время, чтобы осмыслить.

– Это ничего, это успеется! У вас еще будет такая возможность. Я же пока пытаюсь придумать, как создать собственную программу и записать ее на воду. Это вам не расшифровывать готовые кластеры! Малейшая ошибка – и последствия могут стать катастрофическими! Фатальными для всего человечества!

– Арсений, я тебя умоляю! – взмолился Евгений Михайлович, – Подожди, дай мне свыкнуться с твоими уже свершившимися достижениями! Я настолько впечатлен, что потерял способность здраво мыслить и рассуждать! Все это так потрясает воображение… У меня просто нет слов…

Козырев довольно хихикал, наслаждаясь заслуженным триумфом. Не каждому ученику удается поразить учителя собственными успехами. Тем более что похвала от Малахова являлась наиболее значимым признанием его достижений, потому что это мнение человека, способного по-настоящему оценить не только результат, но и тот непростой путь, который пришлось преодолеть ученому в поисках истины.

– Вот что, Арсений. Я беру таймаут, нужно время, чтобы как следует все это обдумать. Мы обязательно снова встретимся и подробнейшим образом обсудим ситуацию. Все ж таки я тебя прошу: пока, до нашего разговора, воздержись от любых публикаций. И вообще никому, ни единому человеку не сообщай об этом уникальном открытии! Слишком уж опасными могут быть последствия разглашения этих необычных сведений.

– Да, конечно, я и не собирался. Когда вы будете готовы?

– Давай, может, на следующей неделе?

– Отлично! А знаете, Евгений Михайлович, вы приходите ко мне в гараж! У меня там сейчас находится лаборатория, а вы еще ни разу не были. Там есть на что посмотреть! И все, до последнего винтика, принадлежит мне! К тому же там довольно удобно, можно, так сказать, воочию убедиться. И никто не сможет нам помешать. Вы будете первым гостем!

– Спасибо, непременно приду! Весьма любопытно взглянуть.

Они пожали друг другу руки. Глядя в глаза ученику, Малахов не мог сдержать восхищения:

– Ты молодец! Я, конечно, всегда в тебя верил, но все равно. Ты сумел меня удивить. Поздравляю! Действительно заслужил.

Козырев ничего не ответил, лишь благодарно кивнул. На глаза навернулись слезы гордости. Развернувшись, они быстрым шагом направились в сторону ближайшей станции метро.

Глава 18

Новый день принес неприятное известие. Серьезно заболел Линерштейн-старший, Михаил Леонтьевич. «Скорая помощь» увезла его накануне вечером прямо с работы. И прогнозы врачей были весьма неблагоприятными. В лучшем случае ему предстояло долгое время провести в больнице. Холдинг остался без верховного главнокомандующего, а его роль в управлении распределенной сетью разнородных и разнообразных компаний переоценить было чрезвычайно трудно.

Приступ не стал неожиданностью, болезнь председателя совета директоров «Меркурия» уже довольно давно вызывала опасения всего руководства. Основная сложность заключалась в том, что, управляя семейной компанией на правах главы семьи и основного учредителя, он олицетворял собой незыблемые устои власти и мог фактически единолично принимать любые, даже самые ответственные и радикальные решения. Он стоял у самых истоков, именно его прошлые связи, его неуемная энергия позволили развить предприятие из небольшой компании в гигантский транснациональный холдинг. Авторитет его и в семье, и в «Меркурии» был непререкаем.

Семейственность в руководстве, именно то, что являлось особенностью и конкурентным преимуществом фирмы, чем так гордились все сотрудники, представляло теперь главную опасность. Как бы ни были дружны между собой родственники, потенциальная возможность борьбы за более жирный кусок огромного пирога могла привести к катастрофическим последствиям. Явно выраженного преемника не было. Возвышение любого неизбежно привело бы к ревности всех остальных и, как следствие, к нагнетанию напряжения.

Поэтому мудрый аксакал поступил на первый взгляд авантюрно, но на самом деле с глубокой и продуманной целью. Он решил нанять жесткого и властного руководителя со стороны. А пакет акций распределить между ветвями генеалогического древа таким образом, чтобы все ее члены обладали равным количеством голосов. При таком условии формально все родственники оставались равны между собой, важнейшие стратегические решения могли приниматься лишь коллегиально, а смена председателя совета директоров становилась возможной только при наличии довольно значительной коалиции, что само по себе говорило бы о свершившемся объединении большей части семьи под общими знаменами. Это вполне устраивало Линерштейна-старшего и в теории звучало вполне разумно.

Михаил Леонтьевич активно работал в данном направлении и уже даже определился с кандидатом на столь ответственную позицию, однако полностью погрузить его во все процессы предприятия не успел. Едва придя в сознание в больничной палате, он тут же собрал семейный совет и в спешном порядке осуществил формальные процедуры назначения. Смерть владельца откладывалась, и необходимость наследовать контрольный пакет акций на время отпала. Пока Линерштейн был в состоянии контролировать ситуацию самостоятельно, хоть и удаленно.

Нового председателя совета директоров звали Семен Денисович Корнейчук. Это был довольно спортивный, статный мужчина среднего роста, худосочного телосложения, лет около пятидесяти. Несмотря на возраст, держал себя в хорошей физической форме. Он был совершенно седой, но седина не только не портила впечатление, а, напротив, придавала дополнительный налет респектабельности и даже некоторой импозантности. Передвигался по офису энергично, говорил четко и кратко, всегда по делу, невыполнимых лозунгов не выдвигал. Держался просто, но уверенно и с достоинством.

Послужной список нового председателя производил яркое впечатление: громкие названия известных компаний, их очевидный прогресс за последние годы говорил сам за себя. Ответственные должности, весомые достижения – типичный образ успешного руководителя. Пожалуй, Михаил Леонтьевич сделал правильный выбор. Во всяком случае так казалось всем, кто впервые знакомился с Семеном Денисовичем.

Корнейчук время на раскачку брать не стал и после непродолжительного периода знакомства стартовал сразу с места в карьер. Уже после второго визита к начальнику Козырев вернулся весьма озадаченный.

Встреча длилась более трех часов кряду, и за это время Арсений сумел подробно познакомиться с грандиозными планами Семена Денисовича. Поскольку он сам занимался подробным анализом, реинжинирингом и оптимизацией бизнес-процессов всего холдинга, знал, так сказать, тему изнутри, во многих аспектах лично являлся автором задумок, преобразований и нововведений, то счел своим долгом предупредить нового руководителя о нюансах реализуемого в настоящее время грандиозного проекта. Странно, но Корнейчук не выразил должной заинтересованности, хотя сам Козырев считал этот вопрос чрезвычайно важным. Председатель дружески похлопал его по плечу и по-отечески произнес:

– Арсений Павлович, дорогой мой, забудьте все, что здесь раньше было. Такую дикую смесь дилетантства, непрофессионализма и некомпетентности я еще не встречал. Никакого понятия об управлении.

Козырев опешил от неожиданности.

– Да, но ведь как-то это все работало. Причем, судя по всему, работало неплохо. Многого же удалось добиться…

– Вот именно… Именно об этом я и говорю. «Как-то», «неплохо». А давайте не будем лукавить и скажем прямо: кое-как. Неплохо вовсе не означает хорошо.

Арсений не нашелся, что ответить.

– То, что было хорошо вначале и годилось для небольшого семейного предприятия, – с апломбом продолжал вещать Корнейчук, – решительно не подходит для столь крупной организации. Компания выросла, а руководство осталось прежним, методы управления безнадежно отстали. Пришла пора в корне изжить все эти решения, соответствующие уровню студента-старшекурсника, но никоим образом не достойные крупной и солидной компании.

Поскольку Козырев продолжал хранить глубокомысленное молчание, Семен Денисович обратился к нему с прямым вопросом:

– Ну что, Арсений Павлович, вы со мной? Надеюсь, я сумел вас убедить? Михаил Леонтьевич мне много о вас рассказывал, характеризовал как способного и энергичного человека. Поверьте, все, что вы делали раньше, это никуда не годится! Но мне нужен такой человек в команде, вы тут все и всех знаете, глубоко разбираетесь в текущих процессах.

– Я, право, не знаю, что вы от меня хотите. Вы председатель совета директоров, формально я вам подчиняюсь, к тому же вас выбрал Линерштейн, а я привык доверять его решениям. Так что я и так с вами.

– Ну вот и замечательно. Просто знаете, как бывает… Я все же человек со стороны, а здесь тугое засилье непробиваемой семейственности. Я вам скажу по секрету, вы ведь не входите в состав семьи, не так ли?

– Нет, но я друг Алексея…

– Это неважно. Мы тут все товарищи так или иначе. Так вот, помимо должности я владею солидным опционом, и это еще не все. В случае, если Михаил Леонтьевич по каким-то причинам не сможет управлять своим весьма внушительным пакетом акций, я имею от него доверенность на любые необходимые действия. Ну кроме продажи, конечно же. И только в случае его смерти акции наследуются членами семьи в соответствии с завещанием. Но я уверен, что до этого не дойдет.