Теория поля

После занятий Арсений задержался на кафедре – требовалось разобрать накопившиеся документы: заполнить скучные отчетные формы, подготовить новые учебные планы. Когда он вышел, вечерний университет уже практически опустел. На пороге главного входа, безуспешно спасаясь от холода, Арсений втянул поглубже голову внутрь воротника и быстрым шагом направился к машине, припаркованной поблизости, примерно в сотне метров от крыльца. Автомобиль за несколько часов успел совершенно остыть. Поспешно заведя мотор, продолжая зябко кутаться в кургузое пальтишко и полностью погрузившись в свои мысли, он с фатальной обреченностью ждал, когда же салон наконец прогреется. Вдруг в окно постучали. Козырев с удивлением повернул голову и увидел Свету, Светлану Симонову, ту самую студентку, которая теперь, активно жестикулируя, явно о чем-то его просила. Он открыл дверь, впустив внутрь новую порцию пробирающего до костей мороза.

– Арсений Павлович! – пролепетала замерзшими губами девушка. – Вы мимо метро поедете?

– Да, подвезти?

– Ага, это было бы замечательно! А то я тут совсем околею, пока дождусь автобуса.

– Пожалуйста, садитесь!

Она поспешно забралась на переднее сиденье.

– Такой мороз, прям конец света! Спасибо!

– Надеюсь, Света, что это все же еще не конец, – улыбнулся собственному каламбуру Арсений. – Скоро мотор прогреется, станет значительно лучше. Потерпите немного.

– Да мне уже гораздо лучше. По крайней мере, тут хоть ветра нет.

Козырев вырулил со стоянки университета и взял курс в сторону ближайшей станции метрополитена. Включил печку. Снял перчатку, поднес руку к соплу воздуховода. Воздух, выходивший оттуда уже достаточно теплым ветерком, приятно грел окоченевшие пальцы. Он развернул решетки, направляющие поток, в сторону девушки. Согревшись, Света спросила:

– Арсений Павлович, а можно вам задать вопрос по теме занятий?

– Конечно!

– Вот вы, с одной стороны, говорите, что настоящий ученый должен не признавать авторитетов, а с другой – постоянно цитируете всяких знаменитостей. Ну Эйнштейна, там, например. Получается, что все же вы признаете за ним какой-то авторитет?

– Видите ли, Светлана, в чем дело… – начал было отвечать Арсений, но девушка его перебила:

– Лучше называйте меня на «ты». Тем более здесь, наедине.

– Хорошо, – Козырев снова улыбнулся.

– А можно я вас тоже буду звать на «ты», ну наедине, естественно?

Он удивленно посмотрел на девушку, чувствуя провокацию. Светлана прекрасно знала себе цену, а также то, что любой мужчина не упустит возможности перейти с ней на более близкое общение. Хотя какая там у них была разница в возрасте? Студентка четвертого курса и недавний выпускник университета. Года три, максимум четыре. Да они, фактически ровесники. Год назад, когда Козырев сам еще учился, никому бы из них и в голову не пришло обращаться друг к другу на «вы».

– Ладно, на «ты» так на «ты». Так вот, уважать и поклоняться – совершенно разные вещи. Я очень уважаю своего учителя, но всегда могу сказать ему: «Извините, профессор, но вы не правы!» И мне очень хочется, чтобы и вы, каждый из вас мог бы сказать мне то же самое. И это ужасно важно! Нет, с одной стороны, конечно же, чтобы каждому новому исследователю не приходилось начинать все с самого начала, нужно освоить знания, которые накопили все его предшественники. Но любой тезис следует подвергать сомнению. Другими словами, пройдя путь по проторенной дорожке, настоящий ученый должен во всех доводах убедиться самостоятельно. Это в идеале, конечно. На практике такое вряд ли осуществимо. А вот использовать для себя накопленную веками мудрость – всегда на пользу. Особенно, если прежние философские умозаключения близки тебе по духу. Так что здесь, как и всегда в жизни, вынужденный компромисс. Между скорейшим стремлением к новым открытиям и защитой от прошлых ошибок.

Они подъехали к станции метро и Козырев припарковался недалеко от входа.

– А вы… Ой, то есть ты… Так непривычно еще, – Светлана запнулась и тут же открыто и простодушно рассмеялась. – Вот ведь чуня, сама предложила, а теперь путаюсь… А ты еще какие метро будешь проезжать? Так выходить не хочется!

Арсений улыбнулся в ответ:

– А тебе куда надо?

– Я вообще в Жулебино живу.

– Ничего себе, не ближний свет! Ну тогда могу предложить «Таганку». Подойдет?

– Да, «Таганка» – это замечательно! – поняв, что покидать теплое авто пока не придется, девушка поудобнее устроилась в кресле. – Вперед, мой водитель!

– Слушаюсь и повинуюсь! – согласился Козырев с предложенной игрой. Ему нравились ее самоуверенность, смелый, девичий задор, неприкрытый, дерзкий вызов. Было в ней что-то нестандартное, необычное, оригинальное. Девушек на физических специальностях всегда немного, поэтому они неизменно пользуются мужским вниманием. Особенно такие яркие экземпляры.

Какое-то время они ехали молча. По радио играла негромкая, спокойная музыка. Под стать минорным аккордам Арсений вел автомобиль медленно и аккуратно.

– Интересно получается, – наконец прервала молчание Света, вспомнив, очевидно, прошедшую лекцию, – такие два знаменитых ученых, а в жизни были врагами!

Козырев от удивления чуть не врезался во впереди идущую машину, которая неожиданно затормозила.

– Кто был врагами? Эйнштейн и Бор?

– Ну да, вы… ты же сам сегодня рассказывал!

– Да, – задумчиво произнес Козырев. – Двойка мне за сегодняшнюю лекцию, если ты так это поняла! Надо обязательно взять на заметку! На будущее. Они не были врагами в том смысле, которое мы обычно вкладываем в это слово. Я пытался донести до вас глубину их чисто научных противоречий. Видишь ли, новый, квантовый мир, созданный Бором, очень отличался от старого, привычного мира с его принципиальной предсказуемостью, фатальностью, тотальной причинностью и определенностью. Суть старого мира в том, что если бы мы знали все координаты и импульсы всех частиц во Вселенной, мы могли бы со стопроцентной точностью предсказать будущее.

– Но это же невозможно знать все координаты и импульсы всех частиц во Вселенной!

Арсений невольно улыбнулся столь характерному проявлению наивной женской непосредственности.

– Дело совсем не в этом, даже если бы мы и знали… впрочем неважно, важно, что новый мир – он совершенно иной! В нем нет ничего абсолютного! В нем нет точных местоположений. В нем отсутствуют траектории. В нем не существует направлений. Этот мир принципиально непредсказуем. Неопределенен. Он не дает четких ответов на поставленные вопросы. В нем одна причина теоретически способна порождать тысячи различных последствий. Каждое следствие может вызываться тысячью различных причин. И такая ситуация переводит чисто технический вопрос в сферу высоких философских понятий. В новом мире нет реальности в том ее понимании, которое присутствовало ранее в прежнем, ньютоновском мире. В нем действуют виртуальные частицы. То есть этот мир как бы не вполне существует, по крайней мере, отчасти. И самое главное изменение для философского аспекта физики – наблюдатель впервые перестает быть пассивным. Он становится полноправным участником всех экспериментов, одним из определяющих звеньев. Теперь облик мира зависит от сознания! От того, смотрит кто-то на него или же нет. Никогда раньше с подобной проблемой наука еще не сталкивалась. Вновь открытые факты означали, что физическая реальность объективно не существует, что вещи превращаются в материю лишь только тогда, когда привлекают к себе внимание наблюдателя, наделенного сознанием. Эйнштейн не мог принять это сразу и безоговорочно.

– Я тоже не могу это принять. Впрочем, я это даже понять не могу до конца, если честно.

– Хорошо, давай я попробую тебе еще раз объяснить. На пальцах, так сказать. Представь себе следующий опыт. Вам про него должны были еще в курсе общей физики рассказывать. На пути инжектора, испускающего электроны, ставят преграду с двумя отверстиями, а за преградой мишень, которая фиксирует попадания электронов. Если бы электроны являлись твердыми шариками, как это предполагалось всегда в классической физике, то за экраном, в местах попадания электронов, строго напротив отверстий возникали бы две точки. На самом деле такого не происходит. Мишень раз за разом фиксировала типичную интерференционную картину, как если бы на преграду летели не шарики, а надвигались бы морские волны. В точках мишени, где максимум совпадал с максимумом, обнаруживалось наибольшее свечение, а где минимум с минимумом – свечение отсутствовало вовсе.

– Получается, что часть электронов пролетает через левую дырку, а часть – через правую, но потом попадают не в одну точку прямо за дыркой, а рассеиваются по определенному закону.

– Неплохой вывод! Хвалю! Так бы и можно было объяснить эффект, если бы ученые не запускали строго по одному электрону. И все равно наблюдали при этом интерференционную картину. Электрон складывался и вычитался сам с собой!

– Как это?

– Вот именно, как это? Обалдевшие ученые решили поставить детекторы возле отверстий, которые фиксировали бы, через какую конкретную щель прошел электрон. Стали фиксировать – электрон перестал интерферировать. Он начал вести себя как обычная частица! Обнаруженный эффект назвали впоследствии редукцией волновой функции.

– Так, а как же они могли узнать, через какую щель прошел электрон? Для этого пришлось бы воздействовать на него, хотя бы фотонами.

– Да. Но вполне достаточно поставить детектор возле одного из отверстий. При этом, если он ничего не зафиксирует, будет означать, что электрон прошел через второе, не испытав, заметь, при этом никаких внешних воздействий. И тем не менее интерференционная картина переставала наблюдаться. Наше незримое присутствие локализует частицу! Едва только мы про нее узнаем, она тут же перестает проявлять свойства неопределенности. Квантовая физика предлагает вероятностные объяснения данной экспериментальной картины. Возникает волновая функция, которая описывает распределение вероятностей для частицы.

– А Эйнштейн с этим яростно боролся?

– Да, но без его резкой критики и упорного неприятия квантовой теории, без поиска противоречий в каждом новом шаге развитие квантовой физики надолго бы затянулось. Это признавал сам Бор. Они спорили не только в прессе и на конференциях. Они спорили и при многочисленных личных встречах. Но, несмотря на это, они безмерно уважали и восхищались друг другом. Они чисто физически не могли стать врагами. На научных конгрессах они непрестанно искали друг друга, постоянно нуждались друг в друге. Потому что оба страстно желали этого спора, потому что оба были безумно жадны до истины. Их постоянно видели вместе. Утром Эйнштейн выдвигал очередной мысленный эксперимент, приводящий к парадоксу, вечером Бор его успешно опровергал. Да, каждый из них хотел победить в споре. Но только не ценой истины и не ценой чести, как бы это банально ни звучало!

– С тобой так интересно! Ты так много знаешь! Повезет же твоим детям, столько всего сможешь рассказать им, научить!

– Наверное… Не знаю, пока не могу представить себя в роли отца. Кстати о детях – ты знаешь, а ведь в школе я был троечником и по физике, и по математике. Почти как Эйнштейн.

– Не может быть!

– Еще как может, – и Арсений, коротая время в московских пробках, поведал ей о своих приключениях со школьными учителями.