Теория поля

Йогин резко оборвал его на полуслове:

– Стоп, друг мой, не торопись! Придержи коней! Спешка здесь ни к чему. Еще будет время спокойно все взвесить в более подходящей обстановке. Я указал путь, но пройти его тебе придется самостоятельно.

– Ты прав, Муса Джи, прав, как всегда! Спасибо!

– Еще один момент напоследок.

– Слушаю тебя, учитель!

– У меня никак не выходит из головы тот молоденький паренек, которого ты приводил ко мне несколько раз. Арсений. Помнится, он когда-то был твоим учеником.

– Он и сейчас мой ученик.

– У этого юноши огромный потенциал. Ты никогда не слышал притчу о детенышах кошки и обезьяны? В момент опасности они проявляют себя совершенно различно. Детеныш обезьяны занимает внешне активную позицию и, с нашей с точки зрения, ведет себя более адекватно. Стараясь спастись, он всеми силами цепляется за мать, надеясь в основном на свои собственные силы. Котенок напротив: он впадает в прострацию, полностью полагаясь на мать. Вверяет свою жизнь в ее руки, или лапы, или, еще точнее, в ее зубы. Аналогию эту весьма уместно распространить на все человечество. Нужную манеру поведения нечасто встретишь среди людей. Мы все суетимся, хлопочем, копошимся, предпринимаем сверхъестественные усилия, наивно полагая, будто от наших действий что-то зависит, в то время как вполне достаточно просто доверить себя во власть всемогущего Господа. Или хотя бы слепо довериться бессмертной Душе, той ее частичке, что всегда незримо присутствует внутри нас!

Арсений не такой, как все, хотя внешне его поведение мало чем отличается от прочих. И это неудивительно, ведь он вырос в той же самой среде, но где-то глубоко внутри, я верю, он способен узреть верный порядок вещей, он имеет возможность постичь истину! Ему нужно помочь, я очень хотел сделать это, но, увы, пока безуспешно. Поэтому, Женя, у меня к тебе тоже будет просьба. Пожалуйста, если получится, привлеки Арсения для работы в группе! И хоть путь этот сложней и извилистей, но зато для него привычнее. Пусть уж лучше так, чем никак.

– Это, Муса Джи, я могу твердо тебе обещать! Я и сам с удовольствием заполучил бы его, а уж раз и ты просишь… Можешь быть уверен, я сделаю для этого все возможное!

* * *

– Ринат Рашидович! – обратился Малахов к Сафину однажды во время работы научной группы «Вихрь». – Скажите, пожалуйста, вот тот состав нашей группы, я имею в виду, естественно, кадровый состав, он кем определялся?

– Я лично очень мало влиял на процесс, – ответил тот. – В основном вопросом занимались господа с Лубянки. А уж с кем они консультировались, по какому принципу отбирали кандидатов, это мне неизвестно. Они, правда, спросили мое мнение, да и итоговый список тоже показали, но, думается мне, исключительно с целью соблюдения формальностей.

– Понятно. То есть кадровый вопрос у нас решают силовики. Что ж, пожалуй, удивляться не стоит.

– А вы с какой целью интересуетесь?

– Да понимаете, есть у меня хороший кандидат в группу. Парнишка молодой, в теме, знаниями подкован, но главное, очень свежий, живой ум. Я уже говорил и раньше, что группа подобрана замечательно. Если чего нам и не хватает для полного счастья, так это именно человека с еще незашоренным, свободным взглядом. С такой, знаете ли, здоровой научной смелостью, возможно, даже иногда с наглостью. С мышлением, отличным от нашего закостенелого рассудка, часто принимающего догму за истину. Нужно иметь возможность посмотреть на проблему с новой, неожиданной стороны. Предпосылки у нас уж больно нестандартные, непривычные. Не обойтись нам без гениальных и, не побоюсь этого слова, сумасшедших идей.

– Что ж, я не против. Всецело доверяю вашему мнению, к тому же вы как мой заместитель, несомненно, имеете право голоса в данном вопросе. Но я вам, увы, ничем помочь не смогу. Думаю, лучше всего обратиться к Роману Валерьевичу. Он, по крайней мере, подскажет следующие шаги.

– А вы, надеюсь, поддержите меня, если возникнет такая потребность?

– Ну, это я обещаю определенно!

– Спасибо! Уверен, такое решение пойдет во благо общему делу!

Жидков отреагировал на просьбу Малахова сдержанно.

– Тут ведь вот какое дело, Евгений Михайлович. Я прекрасно понимаю все ваши доводы, но и вы меня поймите. Мы тут не в бирюльки играем. Поэтому руководство сочло необходимым пригласить надежных, проверенных и, главное, знающих людей. А что этот ваш мальчишка? Он в науке-то без году неделя.

– Напрасно вы так думаете. Он очень компетентный ученый, несмотря на то что не имеет пока высоких степеней и громких званий. А знаете, как говорил Эйнштейн? «Все знают, что это невозможно. Но вот приходит невежда, которому это неизвестно, – он-то и делает открытие». Я далек от мысли считать Козырева невеждой, но, думается мне, это как раз тот случай, который имел в виду великий физик. Козырева уж точно не смутить крестовым походом против прописных истин.

– Евгений Михайлович, давайте без обиняков. Как человек я отлично понимаю ваше желание устроить в хорошее место на хорошую зарплату своего протеже и сына своих хороших знакомых.

Эта фраза заставила Малахова удивленно поднять брови. Жидков оказался неожиданно хорошо осведомлен о предложенной им кандидатуре. Профессор, естественно, и не собирался скрывать свои близкие человеческие отношения с кандидатом, но то, что куратор группы знал о Козыреве заранее, явилось для него неприятным сюрпризом. «Либо Сафин так активно отреагировал на мою просьбу, либо Жидков уже и сам хорошо изучил мое ближайшее окружение. Любопытно, как далеко простираются его знания обо мне?» – подумал про себя ученый.

– Уверяю вас, Роман Валерьевич, что, несмотря на мои дружеские отношения с Козыревым, я рекомендую его исключительно на основании деловых качеств. Поверьте, я действительно очень давно и хорошо его знаю. И именно этот факт внушает мне уверенность в его несомненной пользе для группы.

– Ну хорошо-хорошо, Евгений Михайлович. Я глубоко уважаю вас как ученого, поэтому давайте поступим так. Мы не будем принимать скоропалительных решений. Обещать ничего не буду, но я вас услышал. Мы тщательнейшим образом проработаем этот вопрос, а там, чем черт не шутит, все может быть.

– Что ж, как говорится, спасибо и на этом.

Примерно через месяц Жидков, зайдя в лабораторию, без всяких прелюдий прямо с порога обрушился на Малахова с гневной тирадой:

– Евгений Михайлович, вы меня ужасно подвели! Никак не ожидал от вас такого недостойного поступка! Я пошел навстречу вашей просьбе, предпринял необходимые и, поверьте мне, совсем непростые шаги. Побеспокоил таких людей, таких людей! Истово хлопотал за вашего протеже, и что же я получил в итоге? Обухом по голове! Нет, я как чувствовал, не стоит мне с этим связываться! Ну как же, интересы группы, интересы страны на первом месте! Сам себе удивляюсь…

Малахова возмутило даже не столько содержание этого эмоционального высказывания, сколько тон, с которым оно было произнесено. Такая несдержанность встречалась очень редко в интеллигентной научной среде, и оттого звучала непривычно для благородного слуха.

– Не соблаговолите ли объяснить, что произошло, милостивый государь! Но сперва я настоятельно рекомендую вам изменить тон ваших речей! Не хватало еще, чтобы вы меня тут отчитывали, как мальчишку!

Но на Жидкова эти отрезвляющие слова не произвели должного эффекта. Он продолжал открыто возмущаться:

– Он еще спрашивает! Можно подумать, что он не знает! Да знаете ли вы, как это называется? Это обыкновенная подстава, вот как это называется, милостивый государь! – последнюю фразу Жидков произнес совсем уж издевательским тоном, вложив в нее весь присущий ему сарказм и дополняя речь специфическими движениями головой и плечами. – Ладно, хотите поиграть в эти игры, давайте поиграем. Вот, полюбуйтесь, что мы получили при проверке вашего протеже! – Куратор безопасности швырнул на стол перед Малаховым папку с документами.

– Как, спрашивается, вот это я могу теперь принести начальству? Что они мне скажут? Кого ты нам, дорогой товарищ Роман Валерьевич, предлагал? Ты что, хотел погубить на корню столь важное государственное дело? Да ты, товарищ Жидков, провокатор, вредитель и шпион! Вот что они мне на это скажут, и будут правы! А я уж не беспокойтесь, в долгу не останусь! Я сразу сообщу им, от кого поступил сей замечательный подарочек!

Малахов обратил внимание, что слово «сообщу» чекист употребил в будущем времени. «Значит, когда он рекомендовал взять нового ученого в команду, он представил это как свою собственную инициативу, – логично рассудил профессор. – Мол, смотрите, какой я борец за общее дело. Отлеживаю молодые, перспективные кадры и вовремя сигнализирую о появлении восходящей звезды. Потому теперь и ерепенится. Чуть только что-то пошло не так – сразу же рванул на попятную, пытается найти крайних». Жидкову же он ответил:

– Знаете что, Роман Валерьевич, я не намерен общаться в подобном тоне. Если вы хотите что-то обсудить со мной, вам придется прийти в себя и зайти попозже. Благодарю! До свидания!

Раздраженный куратор вышел, громко хлопнув дверью. Малахову, конечно, было интересно содержимое принесенной папки. Как он и предполагал, внутри находилось личное дело Козырева. Забыв про текущие дела, профессор погрузился в их детальное изучение.

Первый листок содержал копию рапорта Жидкова на имя Ибрагимова о необходимости расширения состава группы. В нем же он рекомендовал Козырева. Предположения Малахова подтвердились. В рапорте отсутствовали какие-либо упоминания о нем. Второй лежала характеристика с места работы Козырева, подписанная Акименко и начальником первого отдела института. Характеристика эта рисовала перед читателем образ какого-то монстра от науки. Чего стоят одни только эпитеты, которыми невзрачный листок бумаги награждал молодого человека: «заносчивый», «неуравновешенный», «склонен впадать в крайности», «презирает начальство и коллег», «существуют примеры действий, подвергающих риску безопасность сотрудников института», «неуправляемый», «самоуверенный» и даже «некомпетентный» и «не обладающий необходимыми способностями».

«Что же, – подумал Малахов, – если это и выглядит странно, то, по крайней мере, вполне объяснимо. Не думаю, что такое мог написать Акименко. Не обошлось здесь без недоброжелателей».

Следующей в папке обнаружилась справка из отделения милиции по месту жительства Козыревых. На удивление Евгения Михайловича, она полностью соответствовала предыдущей бумаге и недвусмысленно подтверждала созданный ею образ.

Кроме того, папка содержала в себе еще несколько в целом нейтральных документов, которые никоим особенным образом Козырева не характеризовали. В основном это были ответы на запросы из различных баз данных и картотек.

«Ах, Арсений-Арсений, – проворчал про себя ученый. – Как же тебе удалось в свои молодые годы испортить отношения со столькими людьми? Надо же как-то гибче быть, терпимее, что ли».

Тем не менее, сдаваться Малахов не собирался. Сжав кулаки, он произнес вслух:

– Ну погодите, злопыхатели, мы еще повоюем!

Несмотря на свой зрелый возраст и мудрость, соответствующую еще более почтенному возрасту, профессор искренне верил в торжество здравого смысла.

* * *

Тем временем сам Козырев-младший, ничего не подозревающий о разворачивающихся военных действиях вокруг его персоны, продолжал спокойно трудиться как в НИИ, так и в университете. Работа шла своим чередом: делались теоретические выкладки, проводились эксперименты, обрабатывались, интерпретировались и анализировались данные, писались статьи, готовились доклады. В неформальной обстановке Арсений больше всего общался с Леной или Олегом. Впрочем, из-за высокой занятости общение это в основном сводилось к небольшим перекурам и совместному обеду в институтской столовой. За одним из таких обедов Олег спросил у Козырева:

– Ну чего, Арсений, как там твоя преподавательская деятельность? Не всех студенток соблазнил еще?

– Да нет, куда уж нам! Соблазнение – это по твоей части. А соблазнять студенток и вовсе неэтично!