Теория поля

* * *

Козырев влюбился в физику сразу же, едва только в шестом классе средней школы у них появился этот предмет. Молодой преподаватель Сергей Михайлович Захаров был настоящим подвижником науки, подлинным энтузиастом, безгранично преданным однажды выбранной профессии. Он ворвался в учебный кабинет с горящими глазами, обвел беглым взглядом шестиклассников и прямо с порога, забыв обо всех полагающихся в подобной ситуации формальностях, вывалил на бедных «новобранцев» целый поток разнообразнейшей информации. А повод для столь возбужденного состояния присутствовал, и при том весьма немалый: в Большом Магеллановом Облаке, одной из трех галактик, видимых с Земли невооруженным взглядом, только что взорвалась сверхновая. Подобное случается лишь раз в четыреста лет, поэтому неудивительно, что астрономическая, да и вся физическая общественность была охвачена в то время приятным волнением. Что же касается Сергея Михайловича, то он ни о чем другом даже думать не мог! Вот если бы Захаров так и оставался учителем Козырева до самого выпускного класса… лучшего педагога трудно было бы и представить. Но, к сожалению, судьба часто вносит в нашу жизнь свои коррективы. После ухода первого физика последовала череда смены преподавателей, пока в конце концов их всех не передали строгой пожилой учительнице, которую звали Элеонора Ивановна Дрозд.

Ее подход к обучению десятиклассников особыми педагогическими изысками не отличался. В конце года предстояли выпускные экзамены, и для Элеоноры Ивановны они представлялись непреложной, незыблемой целью, двигаться к которой следует по единственно верному и самому прямому маршруту: к каждому уроку каждый из ее учеников непременно был обязан написать в особой тетрадке ответы на экзаменационные билеты. Билеты эти содержали два вопроса и одну задачу каждый, относились к совершенно произвольным темам и готовиться к экзаменам таким образом с точки зрения Арсения было совершенным безумием. Поэтому он полностью игнорировал требования учителя, занимался самостоятельно, а также с нанятыми родителями репетиторами.

Уже в самом начале учебного года, буквально за какой-то единственный месяц он умудрился получить несколько двоек подряд за отсутствие написанных ответов. Учительница вскоре забеспокоилась. Козырев однозначно не производил впечатление тупого балбеса, но тем не менее совершенно не обращал внимания на все эти учебные неприятности. Традиционные методы воздействия, которые давным-давно сломали бы любого ребенка, на Арсения не оказывали абсолютно никакого влияния. Родители, однажды явившиеся в школу, вопреки ее ожиданиям устроили физичке грандиозный скандал и дальнейшие вызовы преподавателя игнорировали. Упрямо продолжать ставить двойки – означало расписаться в полном собственном бессилии. Ситуацию усугублял тот факт, что на уроках Козырев часто отвечал в терминах, которые сама учительница понимала с большим трудом и не могла точно определить: то ли ученик действительно применяет оригинальные способы решения задач, то ли просто нагло и откровенно водит ее за нос. Памятуя о непростом характере Арсения, подобное предположение не выглядело столь уж бессмысленным. Контурные интегралы, тройные интегралы, дифференциальное исчисление, частные производные, роторы и дивергенцию векторов Арсений использовал сплошь и рядом в таких задачах, которые испокон веков решались в курсе школьной программы совершенно иными методами. Более того, он мог запросто бросить решение на середине, мотивируя тем, что, дескать, с этой задачей уже все ясно, дальше, якобы, дело техники и ответ очевиден. При этом он так уверенно и прямо смотрел на обычно суровую учительницу, что та, привыкшая к вечно дрожащим перед ней ученикам, буквально терялась и не знала, как ей следует поступать дальше. В итоге в качестве годовой оценки по физике Козырев получил тройку.

– Вот это да! – искренне удивилась Светлана, услышав подробности всех этих долгих и непростых приключений. – Как же ты тогда поступил в универ?

– Я тебя умоляю! – рассмеялся Козырев, – в универе, к счастью, проверяют знания, а не школьные оценки, и потом, тогда все закончилось вовсе не так уж и плохо.

Козырев продолжил рассказ:

– Мне повезло, в тот год московские школы впервые применили практику, когда некоторые технические вузы, боясь недобора студентов, делегировали своих преподавателей на выпускные экзамены. Для тех, кто хотел, результат мог быть зачтен сразу в качестве вступительного по тому же предмету. Присутствовал такой преподаватель и у нас, некто доцент Карасев. Конечно же, его мнение об оценках часто не совпадало с мнением нашей Элеоноры Ивановны, ведь та, как правило, предлагала поставить своему ученику более высокий бал. Впрочем, меня это странное двойственное предложение не касалось, ведь я-то собирался в универ. Но по иронии судьбы и мне почему-то пришлось сдавать экзамен как раз именно тому самому приглашенному доценту.

Скажу без ложной скромности: я буквально поразил доцента в самом хорошем смысле этого слова. Широта знаний, оригинальность мышления… – Арсений лукаво смотрел на Свету, пытаясь угадать реакцию девушки на свои хвалебные речи, но та слушала с большим интересом и ни иронии, ни сарказма не демонстрировала. – Потом, когда я уже закончил отвечать, мы еще довольно долго беседовали с ним на всякие актуальные и модные околонаучные темы.

В общем, когда Карасев направился затем к Элеоноре Ивановне, он был совершенно уверен, что уж по моему-то вопросу разногласия невозможны в принципе:

– Ну что, Козыреву, я полагаю, отлично? Надеюсь, хоть тут у вас нет возражений?

К его искреннему удивлению, Дрозд снова не согласилась:

– Мы не можем поставить ему отлично. У него годовая тройка, а разница между годовой и экзаменационной оценкой по указанию руководства не может превышать один бал.

– Ну знаете, Элеонора Ивановна, – возмутился тогда Карасев, – это уже, простите, ни в какие ворота не лезет! Я понимаю еще, когда вы хотите вытянуть своих заурядных учеников повыше, но когда вы откровенно пытаетесь утопить талантливого парня, – это он, значит, про меня, – с этим я, извините, никак не могу согласиться! Этот номер у Вас не пройдет! Или Вы ставите ему отлично, или я подниму хай, напишу в районо и мы соберем комиссию для оценки Вашей профессиональной пригодности!

– Круто, а он молодец! – живо реагировала на рассказ Светлана.

– Ну да, согласен! – кивнул в ответ Арсений, – слушай дальше! Дрозд, естественно, испугалась:

– Да что Вы так переживаете, какая разница? Мы поставим ему четыре, экзаменационная оценка все равно приоритетнее, чем годовая, получит он в аттестат свою четверку!

Но Карасев почему-то очень близко к сердцу воспринял «творящуюся здесь несправедливость», как он считал, и категорически настаивал на отличной оценке. В итоге моей ортодоксальной учительнице пришлось, скрепя сердцем, уступить.

– Здорово! – Симонову явно впечатлила история молодого человека.

Несмотря на довольно поздний час машины на Садовом кольце практически не двигались. Пробка образовалась в обе стороны, любые попытки объезда были чреваты еще большей потерей времени.

– Когда же они уже рассосутся! – нервничал Козырев.

– Ты спешишь?

– Да не то чтобы… просто ненавижу очереди. Стандартно, как говориться, «ждать и догонять…»

– Да ладно, хорошо сидим, точнее стоим, точнее и то и другое одновременно. – Света засмеялась. – А расскажи теперь про математику, там что, тоже дело было в преподавателе? Как-то не верится, что ты мог быть троечником.

– История немного другая, хотя в целом похожая. Ты знаешь, у меня как-то не со всеми преподавателями складывались хорошие отношения. Да и вообще с людьми. Уже не знаю почему, но говорю как есть.

А с учителями, пожалуй, у меня существует две крайности: либо мы становимся очень близкими людьми, практически приятелями, либо наоборот: на дух не переносим друг друга. Уж не знаю, в чем тут дело. Нет, я, конечно, далеко не ангел, я это понимаю и признаю, так что неверно было бы списывать все проблемы только на взрослых. Просто для меня всегда, с самых первых дней знакомства важна прежде всего личность педагога. Если я уважаю его как человека, то впоследствии легко поддаюсь влиянию и с удовольствием впитываю все то, чему преподаватель старательно пытается меня научить. Если же этого сразу не происходит, то все, пиши пропало, исправить такую ситуацию ни разу не удавалось. Я могу внешне быть лояльным, слушать, даже не спорить, но верить, доверять такому человеку все равно не смогу.

С математичкой, Светланой Валентиновной, так и получилось: отношения не заладились с самого начала. На протяжении всего обучения она упорно занижала мне оценки, придираясь по любым мелочам. Меня это не слишком-то беспокоило, но в выпускном классе родители вдруг заволновались: они ведь, как и я, мечтали об университете, низкая оценка по математике могла создать серьезные проблемы. К тому же сынок Светланы Валентиновны, в свою очередь, учился в институте у моего отца, причем учился не слишком успешно и батя вечно вытягивал его за уши.

В конце концов отец решил разобраться с ситуацией кардинально и направился в школу поговорить с учительницей откровенно, так сказать, расставить все точки над i. К его удивлению, вместо ожидаемой фразы: «Не волнуйтесь, Арсений на самом деле отлично знает математику, я его просто-напросто специально дополнительно стимулирую, чтобы он занимался еще лучше. Я ему ставлю четверку, но на экзамене в университете пятерка ему обеспечена», он услышал примерно следующее: «Арсений совершенно не уделяет должного внимания математике, он совсем отбился от рук, ничего не делает, и я ему ставлю четверку лишь из-за моего уважения к вам, а так он и на тройку-то навряд ли знает».

– Ужас! Представляю себе…

– Да, ты права! Вечером дома состоялся серьезный разговор. Конечно, отец не дурак и не поверил буквально словам учительницы, но все же тень сомнения заставила родителей попытаться оказать на меня некоторое воздействие.

– А ты чего?

– А чего я? Я как всегда ушел в глухую оборону, обозвал учительницу «старой дурой», ее слова – «бредом сумасшедшей», а заодно добавил, что никому ничего доказывать не собираюсь, и с тем, кто в меня не верит, я готов пообщаться после вступительных экзаменов.

– Понятно… И как родители, успокоились?

– Куда там! Но мне опять повезло.

– Выходит, ты везунчик?

– Если честно, я вообще не верю в везение. Я считаю, что человек сам творец своей судьбы. Правда неизбежно рано или поздно всплывает, ее невозможно скрывать вечно. И если она на твоей стороне – то вот тебе и везение. Ведь знания-то никуда не делись. Они либо есть, либо их нет. В том же месяце институт, рядом с которым мы жили, ну тот, из которого потом доцент Карасев приходил к нам на экзамен, проводил физико-математическую олимпиаду для старшеклассников. Такая типа акция для учеников соседних школ, дабы те познакомились с высшим учебным заведением, а местные преподаватели получили возможность предварительно оценить уровень ожидаемых абитуриентов. Принять участие в олимпиаде мог любой желающий. Ну и я пошел тоже. Три из четырех задач по физике были мне так или иначе знакомы. Я часто читал «Науку и жизнь», да и с репетиторами кое-что подобное разбирали. Четвертая на какое-то время меня заинтересовала, я начал было над ней работать, но очень скоро увидел полный путь решения и доводить задачу до конца сразу стало скучно. Поэтому я целиком сконцентрировался на математике.

Задачи оказались вполне посильными, но повозиться пришлось. В одном своем решении я даже не был уверен до конца. А через пару недель всех старшеклассников собрали в актовом зале школы и в торжественной обстановке представители университета вручили мне специальный приз за лучшую работу по математике. Я уж думать забыл про эту олимпиаду, и вдруг столь внезапный сюрприз. Короче, пришел домой и молча вручил родителям диплом.

– А математичка?

– Математичка на награждении не присутствовала. Встретила меня на следующий день в школьном коридоре и такая примирительным тоном говорит: «Я слышала про твои успехи на районной физмат олимпиаде, поздравляю!»

– А ты?

– А я отвечаю: «Ну да, такие вот у нас троечники».

Тем времени они наконец-то доплелись до «Таганки»:

– Ну все, приехали, – Арсений посмотрел на Светлану. – Спасибо за компанию!

– Что ты, это тебе спасибо! Мне было ужасно интересно!

– Только не надейся, что это тебе поможет на экзамене! – съехидничал Арсений.

– Причем тут экзамен? – бросила на прощание Светлана и ловко выскочила из машины. – Счастливо!

– Пока! – Козырев ответил уже закрытой двери.

* * *

Что это было? – думал чуть позже Арсений, сидя в своем дворе в темной, стремительно остывавшей машине. Школьные воспоминания разбередили душу и возвращаться домой не хотелось, хотелось еще немного продлить очарование беззаботной юности. И все же неожиданный поступок студентки задел его за живое. Он ведь вышел значительно позже всех. Что она делала все это время в пустом институте? Неужто ждала его? Несколько фраз вроде бы явно обозначили ее интерес. Во всяком случае, так ему показалось. С другой стороны, зная ее характер, было бы ошибкой принимать все за чистую монету. Тогда ради чего? Не ради же экзамена, в самом деле. Интересно, а отношения между преподавателем и студенткой осуждаются нормами морали? Ну, пока она моя студентка, пожалуй, да. А когда закончится курс? Мы же взрослые люди. О чем это я? У меня же есть Вика, еще недавно не знал, что с Юлей делать. Нет, нужно прекращать эту тему, пока не поздно.

Мысли опять вернулись к прекрасной школьной поре. Во взбудораженном сознании ясно и четко всплывал портрет его любимого школьного физика, Сергея Михайловича. Теперь учитель казался ему забавным, Козырев невольно улыбнулся: именно таким он запомнился ему на всю жизнь: возбужденным, взъерошенным, с горящими глазами. Как хотелось тому обсуждать тогда злободневную тему, неважно с кем, неважно зачем, лишь бы говорить, говорить, говорить о том, чем была полна душа, что кипело, клокотало внутри разгоряченного сознания. Шестиклассники? Хорошо, пусть будут шестиклассники. Неважно, что это их первый в жизни урок физики, не беда, что они ровным счетом ничего не поймут из сказанного, детям вполне достанет интонации, эмоций, того запала, с которым он будет вещать им о сложнейших научных понятиях.