Шизик

– А чем нужна я? Работа – дом, вот и вся моя жизнь…

– Ты сама ответила на свой вопрос. Работа – дом. У каждого своё предназначение.

– А чем занимаешься ты?

– Пишу. Понимаешь… Я пишу о людях. Существующих людях. И пишу их судьбы. Могу убить, могу не убить. Как напишу, так и будет. Видно, моё предназначение – быть чистильщиком этого мира… Узнав о тебе, написал, и вот ты живёшь дальше. Другой, к примеру, подлец, который развращён властью и деньгами, умирает. Умирает от болезни или катастрофы, неважно. Но он уже не приносит несчастья людям.

– Ты – Бог?

– Да Боже тебя упаси. Я лишь выполняю свою миссию. Своё предназначение.

– Ну, как же? Раз ты можешь так легко распоряжаться людскими судьбами! – говорила так, но, странно, я не была против этого. Я принимала его слова. Я слышала его.

– Распоряжаться судьбами? Так не я распоряжаюсь судьбами. Люди сами распоряжаются своими жизнями. Люди просто забывают, делая зло, что оно к ним вернётся. Я лишь корректирую то, что должно быть.

– И что дальше? Как мне дальше жить со всем этим знанием? Что мне делать? – я была растеряна. Зачем мне всё это? Жила себе и жила. Не знала, и хорошо.

– Жить. Жить и понять, что все «неудачи», которые есть у тебя на пути – это всего лишь корректировка твоего правильного пути. Те мужья, что запили, та машина, что была раздавлена снегом, из-за чего ты переживала… Ты теперь понимаешь, что это – счастье, а не несчастье. Люди, с которыми ты рассталась, выходит, были не «твои», и счастья ни тебе, ни им это не несло. Машина, выходит, тебе была не нужна, она бы принесла смерть… Живи, Лен. Ты будешь ещё что-то?

– Да. Хочу, как ты, эспрессо. И хочу ещё и тирамису.

Валера подозвал официанта.

– Сергей, будьте добры, принесите девушке двойной эспрессо и тирамису. И рассчитайте. Я ухожу, как расплачусь с вами, девушка остаётся.

– И ты просто так уйдёшь? – мне стало страшно. Опять очень страшно. Страшно оставаться одной.

– Да.

Молчали. Сергей принёс заказ и счёт. Валерий, посмотрев на счёт, достал из кармана деньги. Ужас его ухода подступал всё ближе. Валера посмотрел на меня и улыбнулся открытой улыбкой.

– Не бойся. Всё у тебя должно быть хорошо. Теперь только не бойся неудач. Добивайся своей цели. Главное, чтобы цели не сменились ложными целями. Тогда всё будет хорошо.

От его слов и улыбки я как-то сразу успокоилась. Стало хорошо, уверенно и спокойно. Одна только мысль о Вере не давала покоя.

– А о Вере не беспокойся, Лен. У неё всё хорошо. Она осталась «там». Она там оказалась нужнее. Не переживай. Удачи.

Гвоздев, чмокнув меня в щёку, надел свою ветровку и, не оборачиваясь, пошёл к выходу из кафе. Но вдруг остановился и, обернувшись:

– И не делай подлостей. Я не один такой в этом мире «писатель», и нет гарантии, что, сделав подлость человеку, ты не получишь в ответ то, что все твои дела и заботы перечеркнёт в одну минуту. Думай об этом. Пока.

И вышел.

Там

Валерий долго рассматривал фото. Было забавно. Женщина была тёзкой его героини Белкиной.

– Вееер! Поди!

Жена была на кухне, смотрела олимпиаду по телевизору.

– Щя, Валер! – чем-то грохнув, похоже, тарелками. Послышались шаги.

– Что, милый? – Вера была весела. – Наши опять, похоже, медаль возьмут!

– Ну, ты же знаешь, я не интересуюсь этими играми совсем… Посмотри, вот… Вот твоя покойная Белкина, в квартире которой мы с тобой, выходит, и живём, прислала мне сообщение, – Валера хохотнул. – Посмотри! На фото вроде адекватная, красивая женщина… Слушай, какой же я счастливый, что потерял всё тогда… все свои богатства. Иначе не нашёл бы тебя.

– Чего это ты вдруг, Валер?

– Не знаю, Вер. Не знаю. Просто тогда, со своими деньгами, я был один. Сейчас, пусть и без денег, и в твоей квартире, но… мы просто нужны друг другу. Я счастлив с тобой.

– И я, Валер.

Вера подошла к экрану. Гвоздев обнял подошедшую.

– Что у нас на ужин будет сегодня? – Валерий перевел взгляд на жену. – Что с тобой, Вер?! Вер! На тебе лица нет! Что случилось?!

– Так это она, Валер… Старше, чем умерла, но точно она, Валер!.. Я её сама хоронила, Валер, сама, в этой квартире, Валер…

А помнишь?

Липатов задумчиво жевал. Он не хотел есть. Знал, что нужно. Ел через силу. Аппетита не было уже третий день. Три дня как он расстался с девушкой, с которой прожил последние два года. Она была близка ему. Липатов отодвинул тарелку с супом и придвинул к себе салат. Не то, чтобы было противно есть. Нет. Просто – никак. Никаких ощущений. Равнодушно. А это, как теперь понял Липатов, самое сильное чувство. Ни ненависть, ни любовь. А именно равнодушие.

Самое паршивое в жизни, что, начиная любые отношения, всегда кажется, что так и будет. Так будет всегда. Причём никаких препятствий к этому и не видно. Но вот день за днём, как капля воды точит камень, подкрадывается сначала привыкание. Привыкание нельзя допускать. Это сложно, но так бывает. Люди живут годами и не могут друг к другу привыкнуть. Поэтому и годами. Самое интересное, что когда приходит равнодушие, то оно приходит к тому, кто когда-то считал, что любит сильнее. Когда оно приходит, уже нет дороги назад. Любовь остаётся воспоминанием. Липатов понимал, что Оля его уже не любит.

– Витька! Ты?! Витька! Тыщу лет! – стоявший мужчина с подносом был чем-то знаком.

Липатов застенчиво улыбнулся:

– Простите. Не могу узнать вас, – злясь на себя за выражение своего лица.

Мужчина поставил поднос на стол напротив него и сел, улыбаясь. Очень знаком. Но кто это? Полный. Большого роста. Лысеющий. Дядька неопределённого возраста. Одет в майку огромного размера, в которую могло бы влезть штуки три Липатовых.

– Правда не узнал, что ли?

– Не узнал.

– Мишка я! Голубкин Мишка!

Конечно! Как же он изменился. А ведь он года на три младше Липатова.

– Слушай, но тебя не узнать совсем. Мы же тогда детьми были. Ты худющий был! – Виктор улыбался. Он был искренне рад. С Мишкой они в детстве дружили, хотя тот и был гораздо младше. В том возрасте три года – огромная разница. Они жили в одном дворе.

Мишка ел. Улыбался. До чего было приятно увидеть его, Мишку. На контрасте чувств, после переживаний по Ольге, особенно.

– А я смотрю, такой грустный сидит. Жуёт, – Мишка хохотнул. – А помнишь, как мы землянку строили?

– А то! Я всё помню, Миш! А ты вот помнишь, как на болото ходили пиявок и тритонов ловить? Как плот строили, как перевернулись с него? – Липатов засмеялся.