Шизик

Как я хочу выпить!!!

* * *

Вера выбежала с балкона.

– Мама, он убьёт её!!! Мне нужно вниз…

Мать молча вскочила и встала у неё на пути. Взгляд спокоен, строг.

– Никуда не пойдёшь! Я сказала сядь! – с расстановкой спокойно сказала она.

– Ты не понимаешь! Там девушка, похоже, упала с балкона. Видно, у Светки этой опять бухали, пойду, спущусь, он бьёт её и орёт, слышишь?

– Уаааа! – снизу орало животное.

Мать расставила руки. Не пускала. Потом крепко обняла дочь. Молчала. Гладила по голове. Вера всхлипывала и робко пыталась вырваться.

– Успокоилась? – мать смотрела в глаза Веры.

– Ну, мам…

Раздался крик, рев, ругательства мужика под окнами. Глаза Веры округлились, оттолкнув мать, она рванулась к двери.

Выбегая из подъезда, она просто крикнула ему:

– Эй, ты! Эй! Дурак! Не бей её!!! – смотрела на него, леденея. Страх. Ужас от совершаемого. Зачем она здесь? Чем она может помочь этой Люське? Поднявшийся с земли мужик был огромен. Он не спеша поднялся. Голова опущена, смотрит в землю. Длинные волосы свисают вниз и болтаются где-то на груди. Одет в спортивные треники и огромную майку. На ногах вельветовые тапочки. Пошатываясь, сделал несколько шагов к ней. И поднял на неё мутные глаза. Глаза, как у рыбы. Мутные глаза. Они ничего не выражали. Ни слова не говоря, размахнувшись, ударил её кулаком прямо в нос. Брызнула кровь. Сразу. Она ещё даже не оторвалась от земли, а уже задохнулась от крови. Упав спиной на острые колья палисадного заборчика, она замолчала.

Мужик двинулся на неё. И тут Люська застонала.

* * *

Анна Сергеевна, выбежавшая босиком вслед за дочерью, увидела, что мужик склонился над своей Люськой и лупит её по щекам. Вера лежала спиной на заборе и хрипела. Из всех окон дома выглядывали мужчины и женщины. На улице было пусто и безлюдно. Узкий проулок осветился фарами. «Скорая». Остановилась. Мужик поднял голову. Молча. Смотрел на машину. Из машины вышли парни. Санитары были здоровыми мощными ребятами. Мужик молча поднялся.

– Мужчина отойдите, нам нужно осмотреть девушку, – сказавший это врач моментально получил сильнейший удар, сваливший его с ног.

– Уаааар! ААА! – заорал мужик и бросился на второго санитара.

Битва длилась минут пять. И силы двоих врачей против одного мужика были равны. Но тут из подъездов начали выбегать мужики. Кто-то из них был с битой. Ударом сзади свалили.

Люська оказалась ещё живой. Погрузившие её санитары занялись Верой. Осторожно сняв её с забора, проколовшего её спину в трёх местах, положили на землю. Анна Сергеевна плохо понимала, как приехала вторая «Скорая». Как приехала полиция. Как засовывали огромного связанного рычащего мужика к себе в УАЗик.

Держа еле тёплую Верину руку, она беззвучно плакала. Слёзы стекали по щекам, мешая видеть бледное лицо дочери.

– Да всё нормально будет, вы даже не переживайте, – обернулся водитель, сверкнув золотым зубом, – врачи у нас хорошие, на ноги быстро поставят. Скоро ваша дочка не то, что ходить – бегать начнёт. Правда, Вер?

Анна Сергеевна взглянула на девушку, делающую дочери инъекцию. Врача тоже звали Верой. Она молчала. Она делала свою работу и никого не слышала.

Капитан

Памяти крушения лайнера «Адмирал Нахимов» и сухогруза «Пётр Васёв» посвящается

Крушение

Саша с женой провожали сына в школу. Сегодня первый раз за все годы они не пошли с ним. Было 1 сентября. Сын стеснялся. Вырос. Сказал, что им там нечего делать, ему уже тринадцать. Взрослый. Сын надел синюю форму, белую рубашку, пионерский галстук, сидел, ел бутерброд. Жевал молча. По радио шла «Пионерская зорька».

– Яша, тебе пора, опоздаешь… Может, всё же мы с папой сходим? Праздник же? – Мира спросила с надеждой.

– Да ладно, мам, успею. Ну, говорю же, не нужно! Я у ребят узнавал – все одни придут, без предков. Не обижайтесь. Встал, поправив костюм, чмокнул мать в щёку.

Саша невысокого роста, начинает седеть. Красив. Импозантен. Молча вышел, достал цветы из банки, стоящей в комнате. Вытер тряпкой намокшие концы и протянул Яше.

– Ё! Ну, на фига? Пап, ну что я, как дурак, пойду с этим веником! Не маленький ведь уже, – сын нехотя взял цветы.

– Нет, Яков, ты с цветами пойдёшь. Кстати, взрослые тоже цветы дарят друг другу и не стесняются этого. Ну, давай, удачи, сынок, – Саша пожал руку сына.

Хлопнула входная дверь, Яшка ушёл. Они с женой стояли, смотря на дверь, каждый думал о своём. Оба отпросились с работы на полдня. А сын вот их с собой не взял. Посольский вздохнул, повернувшись, пошёл на кухню.

– Мирочка, чай тебе делать? – ставя чайник на плиту, спросил Саша.

– Да, дорогой, – откуда-то из комнаты крикнула жена.

«Внимание: экстренное сообщение!» – сообщили по радио. Александр напрягся. Такие слова он давным-давно уже не слышал ни по радио, ни по телевизору. Жизнь протекала мирно, ровно и спокойно. От пленума КПСС к пленуму, от пятилетки к пятилетке.

«Вчера, 31 августа 1986 года, при выходе из Новороссийской бухты пароход «Адмирал Хазимов» столкнулся с балкером «Пётр Басчёв» и затонул через 7–8 минут. Место катастрофы: Цемесская бухта, в 7 милях от порта Новороссийск, в 2,2 милях от ближайшего берега (мыс Дооб). Время крушения: 23:12–23:20. Сведений о жертвах нет», – сказали по радио. Всё!

– Ох…, – Саша сел, как подкошенный, на табуретку.

– Что случилось, Саш? – Мира крикнула из комнаты.

Сил крикнуть не было. Посольский открывал и закрывал рот. Губы пересохли. Не хватало воздуха. Валерка! С ним несчастье!

– Саш!? – Мира зашла на кухню.

Красива. Чёрные, как смоль, волосы. Чёлка спадала почти на глаза. Огромные глаза, ровный нос. Губы. Как же Саша любил эту женщину.

– Валерка! – лишь выдавил Саша – Мира, с Валеркой несчастье.

* * *

На начало войны в Одессе было гетто в районе Слободки. Саше было в то время два годика, его сестре Адине – десять лет. В городе хозяйничали румыны. В 1942-м гетто решили перевезти в Домонёвский и Берёзовский районы, сделав там концлагеря. Двигалась огромная колонна. Румыны были бедны и продажны. Мать, сунув золотую брошь охраннику, глядя ему в глаза, толкнула Адину, которая держала на руках Сашу, в сугроб.

– Лежи! Притворись мёртвой! Сашу береги! – крикнула, уходя. Уходя навсегда. Уходя из жизни.

Колонна прошла. Им повезло. Румыны экономили патроны и не сделали контрольных выстрелов, как это делали немцы. А колоть штыком, видно, поленились. Хотя возможно и знали, что они живы – круговая порука, ведь понятно, что не за бесплатно. Потом стало известно, что в одном только лагере в Домонёвке румыны расстреляли около девятнадцати тысяч евреев. Расстреляли в противотанковом рву. Этот ров рыла вместе с другими их мама для обороны города. Вырытый ров оказался её же могилой. Братской могилой тысяч человек. Фашисты тогда так и не взяли Одессу. Вошли в город только после того, как советское командование отдало приказ оставить город. Войска уходили в спешке, в основном на кораблях черноморского флота.

Саша с Адиной перебивались какое-то время у гражданских. Недели через две остановились в детском доме. Их приютили, хотя узнай кто, что они евреи, румыны могли просто сжечь весь дом живьём. Эти фашисты практиковали сжигание людей в помещениях. С патронами у них была напряжёнка. А так – экономно, практично.

Лишь в 44-м Адина смогла передать родственникам, где они находятся. Одессу освободили. Сашу забрала к себе тётя Гита, Адину взяла другая сестра матери. Саша поселился на улице Чечерина, где до войны жила Гита. В квартире тёти Гиты уже жил дворник. Съезжать из огромной четырёхкомнатной квартиры он с семьёй отказался. Ему с дочкой и женой было удобно и так. Им пришлось занять пустующую убогую двухкомнатную квартиру на первом этаже. Одна комната была даже без окна. Жили они там всемером. Саша до сих пор не мог ходить. Был лысый, весь в язвах и страдал рахитом. Его мазали какими-то мазями и раз в день выносили, укутанного в одеяло, на улицу. Рядом гуляли, бегали сверстники, он лишь тоскливо смотрел на них. Не разговаривал. Не умел. Единственная фраза, которую он мог произнести, была «У мэнэ есть сестра». Позже научился называть маму и папу, и братьев – сестёр по именам.