Полное собрание сочинений. Том 6. Казаки

Кирка жадно прислушивался къ словамъ матери и дочери. Какъ только Марьяна отошла отъ хоровода, онъ тихимъ шагомъ отошелъ отъ товарищей, съ которыми стоялъ.

– Видно спать пойти, лучше д?ло будетъ, сказалъ онъ.

Кирка шаговъ 10 отошелъ тихо и не оглядываясь; но, завернувъ за уголъ, онъ окинулъ своими быстрыми глазами улицу и легко, неслышно, какъ кошка, придерживая рукой кинжалъ, пустился въ маленькой переулочекъ къ калитк?. Старуха съ водой шла отъ калитки. Кирка въ два прыжка подскочилъ къ изгороди и прис?лъ въ черной т?ни ея. Когда старуха прошла, онъ поднялся и однимъ махомъ перескочилъ черезъ загородку. Въ то время, какъ онъ перескакивалъ, что то треснуло сзади его: казакъ вздрогнулъ и замеръ. Черкеска его зац?пилась за сухую в?тку терновника, наваленного на заборъ, и пола распоролась на двое. Онъ щелкнулъ языкомъ, соединилъ два куска, потомъ встряхнулъ головой и поб?жалъ дальше съ внешней стороны изгороди и канавы, въ которой при его появленiи замолкали и бултыхали въ воду пронзительно звен?вшiя лягушки. Загнувъ за уголъ, онъ увидалъ пыльную полосу стада и услыхалъ крики бабъ и мычанье скотины. Онъ прiостановился и снова пригнулся у забора. Такъ просид?лъ онъ около полчаса, прислушиваясь къ говору, происходившему у воротъ и на задахъ станицы, и ожидая сумрака, который быстро, какъ это бываетъ на Кавказ?, охватывалъ станицы. Ужъ отъ забора, подъ которымъ онъ сид?лъ, ложилась неясная т?нь всплывавшаго надъ бурунами[62 - Бурунами называются песчаныя невысокiя горы, которыми начинается Ногайская степь, лежащая на с?вер? линiи.] м?сяца и св?тловатая полоса зари надъ Терекомъ была чуть зам?тна.

Кирка хот?лъ посл?довать сов?ту старика и отогнать Марьянкину корову, но подб?жавъ къ воротамъ, онъ увидалъ, что скотина уже загнана, и теперь безъ всякой ц?ли, но съ сильнымъ волненiемъ, которое возбуждали въ немъ желанiе чего то, ночь и таинственность, прислушивался ко вс?мъ звукамъ. Вонъ нянюка Стешка мать кличетъ, быковъ загнать, говорилъ онъ себ?, а вонъ дядя Ерошка п?сню поетъ. А вонъ это кто мамуку кричитъ? вдругъ спросилъ онъ себя, почувствовавъ какъ бы ужасъ, который мгновенно охватилъ его. – Ей Богу, это Марьяна кричитъ. – Д?йствительно Марьяна стояла у самыхъ воротъ и кричала матери, что корова ушла, и что она боится идти искать ее въ поле.

– Чего боишься, дура, б?ги, я чай на канав? воду пьетъ, отв?чала мать, авось бирюки[63 - Волкъ на кавказскомъ нар?чiи.] не съ?дятъ!

– Куда же я ночью одна поб?гу? она може на Терекъ ушла – гд? ее найдешь? отв?чала Марьянка, но такимъ нер?шительнымъ голосомъ, что Кирка былъ ув?ренъ, она пойдетъ искать скотину, и д?йствительно до его напряженного слуха скоро донеслись звуки, звуки скорыхъ легкихъ шаговъ и шуршанье женской рубахи по высокому бурьяну за станицей. —

Какъ ни хорошо вид?ли даже въ темнот? маленькiе глаза Кирки, онъ въ темнот? не могъ разсмотр?ть ничего. Онъ снялъ папаху и прилегъ къ земл?. Тогда на св?т? м?сяца ему ясно обозначилась черная стройная фигура д?вки, которая съ хворостиной въ рук?, своей молодецкой походкой быстрыми шагами шла къ канав?. По походк? и по движенiю ея руки, которой она била хворостиной по трав?, видно было, что она считала себя одной. – На св?т? м?сяца, кром? фигуры д?вки, Кирка подъ грушей около канавы увидалъ и корову. Какъ дикая кошка, онъ быстрыми большими шагами доб?жалъ до канавы, размахнувшись, также неслышно перескочилъ черезъ нее и прижался около груши.

– Вишь куда забрела, псё, псё! кричала Марьяна, заб?гая съ другой стороны.

Кирка р?шился все сказать Марьян?. Онъ неподвижно стоялъ въ черной т?ни груши. Сердце стучало у него въ груди такъ сильно, что раздраженный чуткiй слухъ, невольно ловившiй вс? окружающiе звуки, не разъ принималъ стукъ сердца въ груди зa топотъ скотины, и онъ безпокойно оглядывался на б?л?ющую въ 15 шагахъ отъ него корову, чтобы уб?диться, что она не ушла отъ него. Онъ ждалъ.

9) Станица находилась въ полуверст? отъ Терека. Около самой р?ки росъ чистой непроходимой л?съ, камышъ и заброшенные сады старой станицы. Ближе къ новой станиц?, были сады казаковъ, по которымъ для поливки были проведены большiя и малыя канавы изъ Терека. —

Кирка ожидалъ Марьяну въ садахъ, на одной изъ такихъ канавъ. – Съ об?ихъ сторонъ 4-хъ аршинной канавы, въ которой быстро текла поднимающаяся изъ Терека холодная, мутно желтая вода, росли старыя груши, кизиль, яблони, карагачъ, дикiй виноградъ и ежевичникъ, которые одинъ сверху, другой снизу, оплетали вс? эти деревья, составляя изъ нихъ непроходимую сплошную темнозеленую массу. Кое гд? только оставались небольшiя полянки, на которыхъ по наплывшему песку плелись вьющiяся растенiя. Было самое сочное время весны на Кавказ?, гуща была непроходима, св?жа и росиста. Надъ канавой вились мирiады комаровъ, въ чащахъ терновника и виноградника укладывались птицы, кричали фазаны, лягушки звен?ли, какая то любовная жизнь слышалась отовсюду, запахъ воды и одур?вающей южной ночной растительности. М?сяцъ, прорываясь сквозь чащу, кое гд? клалъ свои св?тлыя пятна, осв?щая б?лую спину коровы, и клалъ черныя т?ни. Скотина, нетерп?ливо отмахиваясь хвостомъ отъ нуды и треща между терновниками, перебирала траву. Марьяна, подобравъ рубаху и высоко шагая по бурьяну, заб?гала ей отъ л?са. – Поровнявшись съ грушей, она прiостановилась и внимательно стала вглядываться въ черную фигуру парня. —

Горячая кровь все сильн?е и сильн?е приливала къ голов? и стучала въ сердц? Кирки. Онъ задыхаясь ожидалъ, что д?вка пройдетъ мимо него и хот?лъ броситься къ ней, но Марьяна остановилась и, спокойно подходя къ груш? м?рными шагами, твердымъ голосомъ окликнула его.

– Это я, ничего, нянюка, сказалъ казакъ тихо, нер?шительно выходя изъ т?ни и обдергивая черкеску.—Что, корову ищешь?

– Вишь чортъ проклятой, я думала абрекъ, напугалъ меня, сказала Марьянка и остановившись звонко засм?ялась чему то и стала шаркать по трав? хворостиной. – Чего тутъ крадешься? —

Кирка молча подходилъ все ближе и ближе. – Марьянушка, сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ, что я теб? сказать хочу. – Право. Что жъ, все одно… и онъ взялъ ее за плечо. —

– Вишь разговоры нашелъ по ночамъ, сказала Марьяна; – корова уйдетъ. Псё! псё! и легко и весело прыгая и см?ясь чему то, заб?жала въ кусты, остановила корову и тихо пошла къ станице. Кирка шелъ подл? нея молча. Марьяна вдругъ оглянулась и остановилась передъ нимъ: Ну что сказать хот?лъ? Полуночникъ! и она опять засм?ялась. —

– Да что сказать хот?лъ, отв?чалъ Кирка, задыхаясь отъ волненiя. Что мн? сказать? ты сама все знаешь, нянюка; и ты надо мной не см?йся, ей Богу, не см?йся, потому что, ежели конечно твоя мамука по б?дности моей согласья не дастъ, что-жъ все одно, ежели ты какъ прежде; а я, ей Богу, ужъ такъ тебя люблю, что, ей Богу, ну вотъ – д?лай со мной, что хочешь. Только ты захоти, а то все одно. —

Марьяна молча нагнула голову и задумчиво рвала росистые листья груши.

Кирка становился см?л?й и одушевлялся. —

– Я совс?мъ не челов?къ сд?лался, какой-то дуракъ сталъ и все отъ тебя. – Чтожъ, ежели я б?денъ, все, коли ты захочешь, то будешь зa мной. – Потому что я слову твоему в?рю, помнишь, что въ садахъ говорила. – Ей Богу, Марьянушка, матушка, гр?хъ теб? будетъ, ты меня погубила. А ежели ты пойдешь за Терешку Игнаткинскаго, я не знаю, что надъ собой сд?лаю, потому, ей Богу. – Марьянушка, я ничего сказать не могу: что хочешь со мной д?лай. – И онъ взялъ ее за руки. —

– Слушай ты мои слова, Кирка, отв?чала Марьяна, не вырывая рукъ, но отдаляя отъ себя молодого казака. – Ты меня знаешь, я съ ребятами шутить не ум?ю, не такъ какъ Настька и другiя д?вки съ молодыхъ л?тъ побочиновъ им?ютъ. Я этого не знаю, а я теб? все по душ? скажу. – Вотъ что – ты меня, руки пусти – я сама все скажу. Я теб? прошлымъ л?томъ сказала, что за тебя замужъ пойду. Теперь время пришло. Иди самъ или мать пошли къ батьк?, мамук? не говори. Ни за к?мъ кром? за тобой я не буду. Вотъ теб? мое слово. Такъ и мамук? скажу. И слово будетъ кр?пко какъ камень.

– Ей Богу? право? Марьянушка? спросилъ Кирка, обнявъ ее. —

Марьяна тоже обняла его сильными руками и кр?пко прижалась къ нему. – Братецъ, голубчикъ ты мой! слабо проговорила она. Потомъ она быстро вырвалась отъ него и поб?жала къ станиц? за коровой.

– Подожди часикъ, душенька, мамушка, что я сказать хот?лъ, уговаривалъ ее шепотомъ молодой казакъ, сл?дуя за ней.

– Все сказали, ступай, чтобъ тебя не видали, а то опять уб?житъ, прибавила она, указывая на корову, и см?ясь поб?жала за ней. —

Кирка долго сл?дилъ за ней до самыхъ воротъ и уговаривалъ, чтобъ она вернулась, но она ни разу не повернулась. Услыхавъ голосъ ея матери, которая встр?тила у станицы д?вку, Кирка остановился. Передъ нимъ прозрачно св?тл?ла осв?щенная м?сяцемъ росистая поляна. Изъ нея слышались св?жiе звуки лягушекъ и перепеловъ и стрекозъ. Звуки эти были такiе же прозрачные, все говорило: туда, туда, въ наше царство луннаго св?та и св?жести. Кирка н?сколько разъ снялъ и над?лъ съ разгоряченной головы шапку, вдругъ повернулся и опять той же дорогой пустился черезъ канаву и загородку въ станицу на площадь. – Д?вокъ уже оставалось мало на площади, вс? расходились. Онъ гордо прошелъ мимо нихъ; Марьяны не было. Онъ взялъ за руку своего прiятеля Иляску и другихъ казаковъ и пошелъ ходить по станиц?.

– Давайте п?сни играть, ребята, сказалъ онъ и сильнымъ груднымъ теноромъ затянулъ старинную, выученную имъ отъ Ерошки п?сню. П?сня говорила про стариннаго джигита казака, который ушелъ въ дальнiя горы и тужитъ по своей родин? и по своей душеньк?, которая за другого вышла замужъ. – Онъ прошелъ н?сколько разъ мимо Марьянкинаго дома и въ темнот? слышалъ ея голосъ, говорившiй съ матерью. Н?сколько молодыхъ казаковъ присоединились къ п?вцамъ и, взявшись за руки, долго въ лунномъ св?т? ходили по станиц?. – Заря совс?мъ потухла. Полная луна св?тло и высоко вошла на небо. Зажглись частыя зв?зды. Кое-гд? уже видны были только огни въ окнахъ. На вс?хъ дворахъ курились кизяки и около нихъ, спасаясь отъ комаровъ, пыхт?ла и поворачивалась б?л?ющая скотина. Кое гд? въ избушкахъ слышалось заунывное пьяное п?нье загулявшихъ казаковъ. Съ Терека несло св?жестью и сильнымъ кр?пкимъ л?снымъ запахомъ. Стройныя раины садовъ и камышевыя крыши хатъ поднимались въ ясное небо и ихъ черныя т?ни отчетливо ложились на сухой дорог?. Вдалек? черн?ли сады и л?съ. Иногда п?сня казаковъ замолкала и слышался звонъ лягушекъ съ воды и слабые ночные звуки укладывающагося народа и шаги казаковъ въ тихой станиц?. Потомъ снова заливались молодые веселые голоса и изо вс?хъ счастливо, бойко, дрожа звен?лъ сильный голосъ разгулявшагося Кирки. —

Глава 2.

Сид?нка.

Въ сл?дующее воскресенье дядя Ерошка сдержалъ свое слово. Онъ над?лъ новый бешметъ и утромъ, еще не пьяный, пошелъ къ старику Илясу сватать Марьяну за своего сос?да и роднаго Кирку. Старики ус?лись за столъ, баба принесла имъ вина и вышла подслушивать за дверью. Поговорили о временахъ, которыя будто и по урожаю и по нравственности людей все становились хуже и хуже. Дядя Ерошка, помолчавъ немного, всталъ и поклонился.

– Я къ теб? по д?лу пришелъ, д?дука Илясъ, сказалъ онъ, у тебя товаръ, у насъ купецъ – и онъ съ медлительной важностью въ движенiяхъ и р?чи передалъ просьбу казака. Вообще Ерошка теперь былъ совс?мъ другимъ челов?комъ, ч?мъ въ праздникъ вечеромъ. Онъ былъ важно краснор?чивъ и торжествененъ. – Онъ двигался медленно, говорилъ м?рно и складно и большей частью божественно. Старуха, не см?я принять участiя въ бес?д? стариковъ, только неодобрительно вздыхала за дверью на слова дяди Ерошки. Однако старикъ Илясъ, не перебивая, выслушалъ р?чь дяди Ерошки, тоже всталъ, отблагодарилъ за честь и отв?тилъ, что онъ за богатствомъ не гонится, что дочь его д?вка взрослая и сама можетъ судить. Коли ей любъ женихъ, то можетъ идти замужъ и за Кирку. Но онъ прибавилъ, что время терпитъ и что хотя онъ ничего не знаетъ за молодымъ казакомъ, онъ не отдастъ дочь прежде, ч?мъ Кирка будетъ строевымъ казакомъ, т. е. соберетъ себ? коня, с?дло и все оружiе. А пока онъ хот?лъ, чтобъ д?ло было въ тайн?.

– Легко ли, нищего сватать пришелъ, черная немочь! Николи не соберется, такой же голякъ, какъ и сватъ, проворчала старуха, не выдержавъ, когда старикъ проходилъ с?ни. – Вишь старый песъ!

– Спасибо, мамука, за ласку, сказалъ старикъ и съ этимъ отв?томъ онъ вышелъ отъ эсаула.

* № 11.

МАРЬЯНА.

Глава 1.[64 - Глава 1 сохранилась лишь в копии № 7.]

1.

Въ 1850 году 28 февраля была выдана подорожная по собственной надобности отъ Москвы до Ставропольской Губернiи, города Кизляра, канцелярскому служителю Т-аго депутатскаго собранiя, коллежскому Регистратору Дмитрiю Андрееву Ол?нину; и въ конц? Марта м?сяца, этотъ самый Д. А. Ол?нинъ выезжалъ изъ Москвы изъ гостинницы Шевалье ночью на перекладныхъ саняхъ съ своимъ дворовымъ челов?комъ Ванюшей.

– Славный малый этотъ Ол?нинъ, сказалъ одинъ изъ провожавшихъ его друзей, выходя на крыльцо, когда сани уже отъ?хали отъ него. – Только что за нел?пость ?хать юнкеромъ на Кавказъ. Онъ право пропадетъ тамъ. Елизаръ! подавай! крикнулъ онъ кучеру.

– Да, славный малый! л?ниво сказалъ другой прiятель, вышедшiй вм?ст?.

– Но какъ онъ еще молодъ! Я бы полтинника не взялъ теперь ?хать на Кавказъ, да еще на перекладной, сказалъ первой, садясь въ карету и захлопывая дверцу. Прощай. Будешь завтра об?дать въ клуб??

– Буду.

И оба разъ?хались.

А ямская тройка, въ которой сид?лъ Ол?нинъ, взвизгивая кое-гд? подр?зами о камни мостовой, двигалась между т?мъ по какимъ-то невиданнымъ, пустыннымъ улицамъ, съ красными домами и церквами. Ол?нину казалось, что только у?зжающiе ?здятъ по этимъ улицамъ.

2. Оленинъ.

Кто изъ насъ не былъ молодъ, кто не любилъ друзей, кто не любилъ себя и не ждалъ отъ себя того, чего не дождался? Кто въ ту пору молодости не бросалъ вдругъ неудавшейся жизни, не стиралъ вс? старыя ошибки, не выплакивалъ ихъ слезами раскаянiя, любви и, св?жiй, сильный и чистый, какъ голубь, не бросался въ новую жизнь, вотъ вотъ ожидая найти удовлетворенiе всего того, что кип?ло въ душ?? Ол?нинъ былъ въ этой блаженной пор? молодости. Хотя уже не разъ онъ говорилъ себ?, что нашелъ теперь несомн?нно ту дорожку, которая ведетъ къ счастью, и, далеко не дойдя до ц?ли, расходился въ сторону, заблуждался и останавливался. Онъ и теперь твердо былъ ув?ренъ, что нашелъ настоящую дорогу и уже никогда не ошибется. И эта дорожка была военная служба на Кавказ?, которую онъ начиналъ 25-ти л?тнимъ юнкеромъ.

Съ 18-ти л?тъ еще только студентомъ Ол?нинъ былъ свободенъ, такъ свободенъ, какъ только бывали свободны русскiе люди. Въ 18-ть л?тъ у него не было ни семьи, ни в?ры, ни отечества, ни нужды, ни обязанностей, былъ только см?лый умъ, съ восторгомъ разрывающiй вс? съ пеленъ над?тыя на него оковы, горячее сердце, просившееся любить, и непреодолимое желанье жить, действовать, идти впередъ, вдругъ идти впередъ, по вс?мъ путямъ открывавшейся жизни.

Странно подд?лывалась русская молодежь къ жизни въ последнее царствованiе.[65 - Поправлено въ последнiя времена.] Весь порывъ силъ, сдержанный въ жизненной вн?шней д?ятельности, переходилъ въ другую область внутренней д?ятельности и въ ней развивался съ т?мъ большей свободой и силой. Хорошiя натуры русской молодежи сороковыхъ годовъ вс? приняли на себя этотъ отпечатокъ несоразм?рности внутренняго развитiя съ способностью д?ятельности, празднаго умствованiя, нич?мъ не сдержанной свободы мысли, космополитизма и праздной, но горячей любви безъ ц?ли и предмета.

Сынъ средней руки русскаго дворянина и матери – бывшей фрейлины и чопорной дамы, умершей посл? его рожденiя, онъ росъ въ деревн? на рукахъ отца-предводителя и старой тетки. Отецъ умеръ, когда еще ребенокъ не усп?лъ оц?нить его. И когда старые друзья отца встр?чались съ сыномъ и, взявъ его за руку и глядя ему въ лицо, говаривали: «какъ я любилъ вашего отца! Какой славный, отличный челов?къ былъ вашъ батюшка!» – мальчику казалось, что въ глазахъ друзей проступали слезы, и ему становилось хорошо. Отецъ такъ и остался для сына туманнымъ, но величаво мужественнымъ образомъ простого, бодрого и вс?ми любимаго существа. Образъ матери былъ еще бол?е туманный и еще бол?е прекрасный. Какъ она любила сына! Какъ была умна! Какъ вс? не могли не уважать ее, какъ даже самъ отецъ преклонялся передъ нею! Мать была удивительная женщина. Изъ вс?хъ д?тскихъ уб?жденiй только эти два милые образа остались нетронутыми въ душ? мальчика, тогда какъ посл? смерти отца, пере?хавъ въ Москву, началось вообще разрушенiе того д?тскаго мiра.

Очень скоро Митя началъ думать (еще до поступленiя въ университетъ), что тетка его очень глупа, не смотря на то, что всегда говоритъ такъ кругло, и не смотря на то, что самъ князь Михаилъ къ ней ?здитъ и ц?луетъ ея мягкую б?лую руку. Долго онъ колебался, все предполагая умышленную вн?шность глупости, скрывающую глубокiя вещи. Но когда ему минуло 16 л?тъ и онъ принялъ отъ нея им?нье и сов?ты, онъ окончательно уб?дился въ этомъ, – и открытiе это доставило ему величайшее наслажденiе. Это былъ первый шагъ во вновь открытую землю, товарищи по университету д?лали такого же рода открытiя и сообщали ихъ, и Оленинъ съ жаромъ молодости предался этимъ открытiямъ, все расширяя и расширяя ихъ поприще. Понемногу стали открываться необыкновенныя вещи. Открылось, что все наше гражданское устройство есть вздоръ, что религiя есть сумашествiе, что наука, какъ ее преподаютъ въ университет?, есть дичь, что сильные мiра сего большей частью идiоты или мерзавцы, не смотря на то, что они владыки.[66 - Несколько выше на полях ремарка; Онъ учился презирать Закрев[скаго].] Что св?тъ есть собранiе негодяевъ и распутныхъ женщинъ и что вс? люди дурны и глупы. И еще, еще, и все ужасн?е открывались вещи. Но вс? эти открытiя не только не грустно д?йствовали на молодую душу, но доставляли ей такое наслажденiе, которое могло бы доставить только открытiе совс?мъ противное, что вс? люди умны и прекрасны.