Я придумаю будущее. Любовь после любви

Мы сидели на подоконнике в туалете запасного корпуса нашего института и курили одну сигарету на двоих.

– Если тебе будет спокойнее – я ее тоже не сдам, – вздыхала я и поглядывала в окошко на соседнее здание, в котором располагался спортзал – очень хотелось увидеть нашего знаменитого теннисиста. Подруга поймала мой взгляд и выпалила:

– Хочу в секцию большого тенниса записаться. Там недобор, вроде. Не пойдешь со мной?

Во мне все так и перевернулось. Вот, дуреха! Думает, так она ближе к Женьке Макарову будет. Я, конечно, тоже хотела бы рискнуть – глядишь, на тренировке он бы и обратил на меня внимание: коротенькую юбочку можно было сшить и гетры разноцветные связать. Да, еще повязочку стильную на лоб непременно нацепить!

Но нет! Я представила себя дикой неумехой, потной, стеснительной от неудачных подач. У меня с ними и в волейболе-то не очень. Так там вон какой мяч большой! Потом я представила постоянную бестолковую беготню за теннисными мячиками. Нет. Я пойду другим путем: поражать нужно тем, что ты умеешь делать квалифицированно!

Наташа пихнула меня в бок:

– Ну, что ты замолчала? Пойдешь?

– Нет, – заманчиво ответила я, – лучше в танцевальный ансамбль пойду. Меня давно приглашают. В детстве я балетом серьезно занималась. А с пятнадцати лет – танцами. Говорят, что у меня неплохо получалось! Ну, там всякие пасадобли, фокстроты и вальсы мне всегда удавались.

– Ну, как знаешь, – облеченно (или мне так показалось) ответила подруга.

Мысли вновь вернулись к зачету. Ну, никак его не сдать! И, даже вовсе не потому, что это был объемный и тяжелый материал! Просто невзлюбила нас наша преподаватель Антонина Евгеньевна. Еще отчество такое прекрасное носит, – подумалось мне, – а такая гадина, просто совершенно без чувства юмора.

Интересно, мои дети тоже могли бы носить такое отчество?– мелькнула дурацкая мысль…

Наша очень энергичная, где не нужно, группа постоянно что-нибудь вытворяла: то прогуливала полным составом занятия, то изводила аспирантов. Я думаю, что причина была в нашем Мишке. Именно с него всегда все начиналось!

Как тогда, в самом начале семестра, на занятии по физколлоидной химии. Он начал на лабораторном практикуме поливать всех кислотой. Вернее, делать вид, что поливает, не совсем же он дебил! Но гам, визг и шум начался такой, что прибежали соседние группы.

Мы с Наташкой вырвали из его рук злосчастную пробирку, и все почему-то начали за нами бегать. Ну, и в результате завалились на пол, прямо между химическими столами. Почти все. Человек семь-восемь. Мы с подругой, оказались, естественно, в самом низу. Антонина Евгеньевна увидела эту шевелящуюся и галдящую кучу, растолкав смеющихся студентов соседних групп, столпившихся в дверях нашей лаборатории, и застыла столбом.

Пока все по очереди с нас слезали, глаза у нее становились безумнее и злее. Я поднялась с пола последняя, сделала зачем-то книксен и потихонечку пошла к своей парте. Очень потихонечку. Но это, как оказалось, никого не спасло. В деканат она нас, правда, не отправила, но лютовала на занятиях по-страшному. Особенно доставалось нам с Наташей.       

Антонина, видимо, посчитала нас зачинщиками, учитывая слоистость нашей живой кучи, а точнее, очередность этой самой слоистости.

Поэтому ближайшего дифференциального зачета мы с Наташей, естественно, очень боялись.

– Нат, давай шпоры напишем: ты на одну половину материала, я – на другую. За ночь успеем, – предложила я. – Сначала я по ним отвечу, потом ты.

– Давай, – без особенного энтузиазма, ответила подруга.– Только пиши разборчиво. Знаю я тебя! Как будто сама писать училась, и в первый класс не ходила.

– Ага, я сразу во второй пошла, – не удержалась я.

Мы поделили вопросы и отправились по домам.

15 ноября 1983 г.

Все произошло ужасно! Я не о дифзачете, будь он неладен. Я о Женьке.

Столько месяцев мне представлялась наша, запланированная на небесах, встреча с Евгением Макаровым, а вышло все, как в плохой пьесе. Даже не в самой пьесе, а в ее антракте.

Я мечтала, что он будет разнимать дерущихся из-за меня мальчиков, или пригласит на танец самую первую среди толпы наших студентов в огромном институтском зале, как Наташу Ростову, или, на худой конец, бросится поднимать случайно рассыпанные мной тетрадки из открывшегося дипломата, и наши руки встретятся, и глаза тоже, и сердца встрепенутся и взлетят в небо, как птицы!

Ничего подобного! Эта заморочка с «дифзачетом по физколде» отбила мне все остатки мозга!

Сегодня я одна из первых умудрилась ответить Антонине по Наташкиной шпоре, и Натка, естественно, ждала от меня моей половины шпаргалок. Я же, прошлой ночью, уже ближе к трем часам, размечтавшись об объекте своего обожания, написала не все. Заснула.

Поэтому срочно нужно было изобразить для нее пару недостающих «шпор». Вдруг, по закону подлости, они и попадутся. Нет! Так подставить подругу я не могла!

Я спустилась в холл на первый этаж, чтобы не маячить перед нашим кабинетом, заверив Наталью, что через десять-пятнадцать минут принесу недостающие листочки.

Сесть там было некуда. У нас, вообще, в холле не было никаких приспособлений для сидения. Ну, чтоб студенты всегда были в тонусе, и в холле не задерживались. Но все, не договариваясь, облюбовали банкетки вдоль окон. Сидя на них, переобувались, целовались, писали разнообразные конспекты и списывали «домашку», короче, делали все то, что кому в данный момент требовалось.

Чаще всего там просто сидели и глазели. Парни – на девчат, и наоборот.

В данный момент меня волновали только мои «шпоры». Поэтому, глянув своими, подслеповатыми глазами в сторону банкеток, я увидела, что при желании, в одном месте можно втиснуться. И понеслась, сбивая всех на ходу, к этому, якобы, свободному месту.

То, что там сидели только парни, и среди них Женя, я увидела, вернее, поняла, когда уже насильно попросила их раздвинуться, чтобы я могла сесть. Выглядело это следующим образом : «Ой, мальчики, мне очень нужно!»

Они подвинулись, удивленно глядя на меня, как на Моську, решившую потревожить самого Слона. А я, не обращая на них внимания, начала строчить на четвертинке тетрадного листа вожделенные формулы.

– А нога под ней хорошая, – вдруг услышала я приятный уверенный голос.

Оторвавшись от своих многострадальных опусов, я прямо рядом с собой справа, увидела своего героя. Не знаю, покраснела я или побледнела, но парни загоготали на весь вестибюль: то ли с меня, то ли с Жениных слов.

Руки мои, естественно, затряслись, и формула закона Био-Савара-Лапласа, предназначенная для Натальи, получилась корявой и с двумя ошибками. Так, что пришлось половину перечеркивать!

– Зовут тебя как? – уже тише спросил Евгений.

– Никак, – почему-то рыкнула я. Парни снова рассмеялись.

– Я – Евгений Макаров. Ма-ка-ров. Слыхала?

– Нет! – продолжала я. – Не знаю я никакого Макарова? Я – Агеева Мария. А-ге-е-ва! Слыхал?

Он неожиданно простодушно ответил:

– Нет!

Но, увидев торжество в моих глазах, снова повысил голос:

– Мария, значит… Маха-Маха-Росомаха… Будешь у нас Росомахой, – и все снова рассмеялись.

Я вскочила, как ошпаренная. Вот еще, придумал!

– Сам ты Росомаха, – выпалила в ответ и решительно направилась к лестнице. Каково же было мое удивление, когда сквозь общий хохот, мне вдогонку, донеслись его слова:

– Я буду ждать тебя, Мария, после этой пары. Здесь.

У меня нарушились все биохимические процессы: я с кем-то разговаривала, что-то делала, но не понимала решительно ничего. Он, Макаров, будет меня ждать после занятий!

Прием дифференциального зачета по физической и коллоидной химии закончился, и Антонина (опять же – Евгеньевна), начала «разбор полетов» минут так на сорок, коснувшись моего неправильно освященного простейшего вопроса о дисперсности и заканчивая несчастным Наткиным законом Био-Савара-Лапласа, в котором она умудрилась, благодаря мне, сделать две ошибки. Мне было крайне стыдно за подругу, но думала я о другом.