Я придумаю будущее. Любовь после любви

И все, кроме меня и Наташки, засмеялись. В центре этой толпы стоял Евгений – в красивой дубленке и огромной пушистой шапке из какого-то неизвестного мне зверя. Он молча смотрел на меня и улыбался.

Я схватила Наташку за руку и изо всей силы потянула в противоположную остановке сторону, на темную заснеженную аллею.

– Нравится мне эта девочка, – успели услышать мы, убегая по скрипучему предновогоднему морозному снегу. По-моему, на этот раз никто не засмеялся. По крайней мере, я уже не слышала.

– Это кто у нас Росомаха? И какая-такая девочка кому нравится? – зашипела Наташка, когда мы отдалились от веселой компании. – Давай, колись. Тихорушница!

Мы уселись прямо на сугроб, и мне пришлось все рассказать: про дифзачет и банкетку, про Макарова и Агееву, про туалет и генеральную репетицию.

– Ох, Машка. Пасет он тебя, видимо. Приручает. Поосторожнее бы тебе с ним! Да что поосторожнее – вижу, что ты уже по уши в него влюбилась, раз скрываешь от меня все. И на шутки не отвечаешь, как обычно. Тебе палец в рот не клади, а тут почему-то бегством решила спасаться.

– Влюбилась, – согласилась я. Да ты и сама ведь тоже!

– Мне Макар нравится. Ну, как высококлассный самец – я просто с удовольствием за ним наблюдаю. – ответила она.

– Врет, – подумала я ночью, засыпая.

1 февраля 1984 г.

Прошел Новый год. Зачеты и сессии. Длинные «тянучие» каникулы. Наташка уехала в Ленинград к родственникам, и я совсем загрустила. Скорее бы в институт.

10 февраля 1984 г.

В стране – траур. Умер партийный деятель. На последней лекции Сан Саныч зашел в аудиторию, прикрикнул на гикающий парней и довольно строго произнес:

– Все расходимся по домам и общежитиям. По барам и ресторанам не шляться, по дискотекам – тоже. Кого застукают, отстаивать не буду. Вылетите все. В Армию! И в декрет! – зачем-то добавил он. – И нечего смеяться! Не дай Вам Бог – устроить в каком-нибудь из общежитий гулянку с распитием спиртных напитков. Предупреждаю, будет ходить ДНД.

Вовремя предупредил, называется! А у нас сегодня день рождения Светки – хотели милый девичник устроить. И живет она во втором общежитии. В наших пакетах и дипломатах уже затаилась нехитрая провизия и спиртное. Ну, что же, теперь переносить это чудесное запланированное мероприятие?

Выйдя из лекционного зала, мы посмотрели на опрокинутую физиономию именинницы и решили праздник ей не портить! А пробираться в «общагу» парами, соблюдая строгую очередность. Те, кто городские, при этом должны называть номера разных комнат.

Проходить мимо нашей вечно сердитой и очень бдительной вахтерши мне было весело, поэтому в лифте мы с Наташкой шепотом, если можно так сказать, смеялись. Но лишь до того момента, пока в лифт не зашел Макаров. И ехал он с нами с четвертого до седьмого этажа. Поздоровался, кстати. Впервые. Заулыбался. И даже поклонился, когда выходил. А мы поехали на восьмой этаж к Светке.

– И что он тут делает? – не удержалась я. – Он же городской.

– Тоже самое, – прыснула Наташка. – Скорбит! Вместе со всей страной!

В комнате наши подруги уже передвинули стол, нарезали колбасу, хлеб, и в данный момент открывали консервы. И все поголовно молчали.

Так же, в тишине, мы выпили по паре бокалов вина, чокаясь при этом кулачками. А потом все же начали шептать. Умора, да и только! Вместо музыки – сплошное шипение, как в террариуме. Шикали и тихо хихикали. Если уровень шума поднимался чуть выше, наша староста нас одергивала, многозначительно поднимала руку, прислушиваясь к шагам в коридоре.

– Давайте выключим свет, – предложила я.

Выключили. Выпили. Скучно. По очереди покурили в открытое окно.

– Девчат, – прислушалась Наташка. – А под нами тоже пьют. Голоса мужские слышны. Тоже хохочут. – Кто там живет, Свет?

– Да я не знаю, – ответила именинница и вытащила из тумбочки небольшой сувенир – раскинувшую крылья фигурку орла, светящуюся в темноте светло-зеленым цветом.

Решили спустить ее вниз – познакомиться с народом. Привязали длинную нитку и стали раскачивать фигурку напротив седьмого этажа. Наблюдателем была Анька.

– Упс, – произнесла она, – рука чья-то вытянулась и порвала нитку. Наш Орелик теперь у них.

Развеселившиеся подруги не останавливались: при свете свечи нацарапали записку «Срочно верните Орелика. Комната 836». Пришедшая в ответ записка убила всех наповал.       Прежде всего, меня. Потому что была она следующего содержания: «Меняем Орелика на Машу Агееву». Я замотала головой, как овца перед закланием. Девчонки ответили: «У нас такой нет», и получили ответ: «Сейчас проверим».

Когда раздался тихий стук в дверь, я нырнула под кровать.

Сорок минут я провела там, рядом с пыльным Светкиным чемоданом, сдерживая чиханье, пока мои подруги ублажали пришедшего со своим другом Макарова. Он обошел обе комнаты, заглянул в санузел, и зажигалкой подсветил радостные девичьи лица.

У Натки спросил конкретно:

– А куда твоя подруга делась? Вы же вместе были! – видимо, захотел, наконец, перейти к решительным действиям.

– Ушла, – заявила Наташка, – у нее, эта, ну, черепаха заболела!

– Почему ты придумала про черепаху? – Злилась я позже, – не могла сказать овчарка там какая-нибудь заболела, или кошка, на худой конец.

И получила ответ (что еще может ответить выпившая девушка):

– Ну, у тебя же на них аллергия!

Смех да и только.

Подругам, после ухода парней, мы объяснять ничего не стали, хотя их прямо-таки распирало от вопросов, чего это я под кроватью час просидела? И почему Макаров ищет Агееву?

Мы с Натальей быстро уехали.

А теперь вот я лежу дома в кровати, и сна – ни в одном глазу.      

28 апреля 1984 г.

Не видела Евгения больше двух месяцев. Ничего не хотелось. Даже мама радовалась, что я по субботам дома сижу.

Наташка узнала, что Макаров на сборах в Москве. Или в Юрмале. Она хотела поддержать «тоску мою – тоскучую», но у нее самой случился ошеломительный роман с нашим преподавателем.

А я грустила и ждала.

Неделю назад, в понедельник, сразу после пасхи, мы дежурили в раздевалке. В какой-то момент я отправилась в буфет выпить сока и неожиданно столкнулась с Евгением.

– Привет, Мария, – произнес Женя, – Христос воскрес!

– Да, – пролепетала я.

– Неправильно отвечаешь, – улыбнулся он. Нежно притянул меня к себе, и при всех расцеловал в обе щеки. Три раза.

Народ так и обомлел. А он вытащил из большой спортивной сумки бутылку французского шампанского с неизвестными этикетками и вручил ее мне.

– Увидимся, – кивнул он моей остолбеневшей фигуре.