Выход зубной феи

Суеверный Рыжий украдкой перекрестился и с неудовольствием посмотрел на свидетельницу. Все эти дьявольские штучки уже давно должны были закончиться весьма печально, и только наличие в жизни женщины отвратного Поленко хоть как-то объясняло, почему она до сих пор не провалилась в Преисподнюю. Филиал вечных мучений у нее просто открылся на дому. Впрочем, еще неизвестно, для кого эти священные узы были большим наказанием: не каждый стойкий спартанец выдержал бы сожительство с извергом рода кошачьего, лысым и страшным Люциком.

Гранд-дама между тем удобно подперла щеку ладонью и приготовилась к подробному изложению чудесной истории, с элементами народного фольклора и обязательной моралью в конце. Набравшийся опыта Катанин по ее лицу определил, что это может быть надолго, но совершенно бесполезно для следствия, а ворожейный кружок опер пока не думал открывать. Поэтому он резко вскочил, уронив стул так, что птички за окном дрогнули, не говоря уж о мадам Поленко, мгновенно вышедшей из нирваны воспоминаний.

– Только основные события! – Виталий повернулся к очнувшейся свидетельнице. – Так, быстро, быстро, теряем время. Ведь он же там один! – опер решил напомнить даме, что ее муж по-прежнему утерян в неизвестности.

– Ах, да! Не ожидала от вас такой чуткости, – со слезой в голосе подхватила Клавдия, – совсем один, да еще непонятно, что с ним. Намучился в скитаниях. Он даже не ест кролика в желе с брокколи, представляете?

– Мерзость какая, – поморщился Рыжий, – я бы тоже не стал это пробовать, даже если бы меня захватили в плен. Так что представляем вполне. Немножко понятно даже, почему он пропал. А, кстати, откуда вы знаете, что сейчас ест ваш муж?

Клавдия поджала губы и не удостоила "этого арлекина", как она окрестила опера, никакого ответа. Вместо этого женщина всем корпусом развернулась к стоящему в углу Катанину и взволнованно сказала:

– Но вы-то понимаете, что этот пропащий здесь не причем? Мой Люцик, отрада моя, вчера вернулся. Я к вам поэтому и прибежала, потому как с ним произошло перерождение! Я подумала, может, Леонид Серафимович грешным делом причастен и его надо искать по следам Люцифера? В смысле, пойти по ним в обратную сторону?

– У нас здесь больше усмертение, а с перерождением в следующий раз ходите в другое место, – не смог удержаться Рыжий. Виталий с раздражением посмотрел на коллегу и преувеличенно ласково переспросил Клавдию Энгельгартовну:

– Так что случилось с вашим котом, гражданка? А вообще я читал: галлюцинации – признак ранней шизофрении. Учтите это.

Мадам Поленко поняла, что милиционер опять ей не верит и с жаром пустилась в объяснения:

– У нас вчера было собрание. Нет, не на Лысой Горе, мужчина! Что вы меня все время прерываете?!

Виталий тычками в спину проводил разошедшегося Рыжего из кабинета, сел напротив Клавдии и мягко пригласил ее продолжать.

– Так вот, – медальон на груди Клавдии подрагивал от волнения, – вчера было собрание жильцов. Мы уже хотели спускаться, как тут один такой же Фома неверующий, как ваш сотрудник, вдруг разочаровался в своих атеистических идеалах! Он первым узрел превращение Люцика.

"Коллективный психоз", – с грустью подумал Катанин. – "Неудивительно, с такой соседкой и белой горячки не нужно". Вслух же ничего не сказал, чтобы не злить сумасшедшую.

– Люцик сидел в подъезде под лестницей. Я его сама-то признала только по остаткам банта на шее. Он выкидывался из дома мягкий, чистый, приятного телесного цвета. А там, в угол, забился некто весь в каких-то грязных пятнах, худой и урчащий, ну чисто черт!

Виталий внимательно посмотрел на мадам Поленко. Все-таки с диагнозом он поторопился. Вон, объективное мышление присутствует. Клавдия неоднократно пугала все отделение фотографиями своего любимца, и опер сразу понял, на кого похоже это странное создание. Сейчас и хозяйка подтвердила его вывод, значит, не все еще с ней потеряно.

– Пришлось его оттуда шваброй доставать, а потом дома доставать его когти из швабры, так он крепко напал на деревяшку. Знаете, у моего мужа был ужасный способ мыть Люцика: он ловил его в авоську, завязывал ручки, надевал петельки на метлу и макал бедного котика в воду с безопасного расстояния. С тех пор мой маленький не любит мыться, но пришлось его искупать. И, знаете, пятна не отмывались! Я даже духами их терла. И еще, раньше Люцик ел только слегка прожаренную печенку и творог с рынка, а тогда стал кидаться на хлебные корки и кость от селедки! Я подумала, это не мой котик! И понесла его к господину Рафаэлю.

Катанин скептически посмотрел на женщину и на всякий случай поинтересовался:

– А господин Рафаэль и в ветеринарии понимает?

Клавдия прямо опешила от такого невежества милиционера в вопросах магических возможностей. Лебедями вскинулись сдобные руки с перламутровым маникюром и мадам Поленко заклекотала:

– Ну а как же, я вам сто раз уже объясняла! Он – потомственный целитель и чародей, почетный член Коллегии малайских вудуистов, заслуженный академик народной медицины острова Шпицберген и лауреат международных конкурсов шаманов Валгаллы. У него все грамоты в приемной висят, с печатями! И вы считаете, такому дарованию что-то не под силу?

– Про дарование это вы верно заметили. Хотите откровенно? – опер отложил протокол и участливо посмотрел на свидетельницу. – Я чем больше узнаю об этом Копперфильде, тем меньше сомневаюсь. Вы ему про то, где у вас деньги лежат, не рассказывали?

– Ну что вы, я ж не дурочка, – возмутилась Клавдия. – Рассказывать – не рассказывала. А вот сейф он нам заговаривал, чтоб покраж не было. И каждую купюру в нем благословил отдельно. Это древний китайский ритуал, прибыль немереную дает.

– И как, помогло? У вас сейф теперь несется, что ли?

– Нет, – опустив очи долу тихо сказала Клавдия. – Там же ритуал был в связке с хранителем домашнего очага, с котиком. А он маленько приболел. Вот я и хотела к господину Рафаэлю…

– Чтобы он вашего скотика маленько подлечил. Вдохнул в него карму, – перебил опер жертву оккультизма. – Понятно. Теперь давайте к делу. Пишите вот здесь адрес, место прописки или хотя бы работы этого господина, а дальше им займется милиция. Не задерживайте, гражданка, вы здесь не одна потерпевшая. Кстати, ваша подруга Нина Васильевна Попова показала, что на автомобиле иностранного производства, принадлежащем вашему супругу, нарисованы ее родственники. Вы их опознаете?

– Не подруга она мне, – обиженно запричитала Клавдия, – где же это видано, эта нахалка вздумала жилплощадь мою присвоить! Про людей машинных ничего не знаю. Мужу блажь в голову втемяшилась, вот фото своего крайнего дня в авиации на капот и перевел. С Североморска снимок. Что у Нинки, в родне чукчи водились? Хотя у нее дома рога висят… А вот почему они у Лени на фото оказались, понятия не имею. Да все она брешет, куркулица.

– Разберемся. – Катанин задумчиво тер подбородок. В наступившей тишине как будто слышался треск шестеренок его мозга, всегда прежде неподвижных, но теперь обильно смазанных необычным делом. Медленно включалась в ход логика, со скрипом подтягивались смекалка с догадкой, и всему этому сообщалась мегаваттная энергия скорого озарения. Еще чуть-чуть и Клавдия стала бы свидетельницей не только по убойному эпизоду, но и по историческому событию районного масштаба: старший оперуполномоченный начинал думать. Задумываться, по крайней мере. И не однобоко, как обжора перед кастрюлей макарон, и не мелко, как бабочка-однодневка, а творчески, глубоко и с уважением к Уголовному кодексу. Как всегда, помешал несчастный случай: в дверь ввалился Рыжий и стрелой метнулся к столу начальника. Клавдия обеспокоено ерзала на своем стуле, пока опер что-то горячо шептал на ухо Катанину, по мере чего лицо последнего вытягивалось в маску злого, но примитивного африканского божка. Наконец, когда все срочные новости достигли адресата, Виталий пробормотал что-то на милицейском жаргоне и быстро махнул мадам Поленко:

– Все, вы свободны. Адрес написали? Вас вызовут. Идите. А, и подружку с собой забирайте, в ней сведения закончились.

Рыжий молниеносно вложил в раскинутые руки Клавдии Энгельгартовны сумку, ридикюль с очками и аюрвердическими присыпками, меховую накидку, зонтик от солнца и дождя, еще какую-то мелочь и ловко выпроводил за дверь. Женщина было прислонила ухо к створке, чтобы послушать последние сводки об успехах или, судя по лицу Рыжего, скорее неудачах милиции. Но люди в органах тоже не пасхальные розаны: через секунду дверь распахнулась, и опер участливо спросил у пытавшейся удержать равновесия женщины, не плохо ли ей и не стоит ли даме остаться в отделении на день-другой. Клавдия поспешно отказалась от любезности и побрела в сторону лестницы, сокрушаясь на ходу, какие жестокие настали времена. Нынче каждый рад притеснить беззащитную и одинокую сироту, оставшуюся без кормильца с малым котом-инвалидом на руках.

В кабинете Катанин, обхватив лоб руками, в полном молчании раскачивался на стуле. Рыжий стоял у окна, оживляя россыпь веснушек уходящим солнышком. Атмосфера была вполне созвучна сюжету знаменитой картины "Не ждали": напряженные позы, смятение и общий беспорядок на столе и в головах. За час до этого любознательный мальчик, живущий в пятиэтажке напротив школы, без запинки опознал двух гавриков с Поленковской аэрографии. Собственно, в отделение пригласили дедушку, чтобы бывший партизан пролил свет на похождения своего внучка в день убийства. Но ветеран бойко сыпал подробностями из осени сорок третьего, а вот о событиях накануне забыл напрочь. Склероз, кхе-кхе, старость поэтому и в радость, что всякого ненужного вокруг уже не замечаешь, или не видишь, или не помнишь. Поэтому одного из дому деда уже не выпускали: спасительным поплавком на границе реального перед ним всегда мельтешил любимый Ванюша, дочкин сын. Это он, издалека завидев тот самый автомобиль, бросился к забору, чтобы еще раз с восхищением рассмотреть хромированные клыки отбойника, блестящие серебрим диски и яркую картинку на капоте. Пока дедушка хлопал себя по карманам и беспомощно оглядывался, силясь вспомнить, с чем же он уходил из квартиры и чего теперь не хватает, юркий мальчуган протиснулся через прутья калитки и забрался на капот. Когда от отделения прибежали снимать его с важной улики, дошкольник сразу же огорошил милиционеров парочкой новых.

– А вот эти дяденьки машину угнать хотели, – ребенок доверчиво взял дежурного за руку и подвел к переду машины, – а теперь они здесь на крышке нарисованы. Вот, сами смотрите! – и малыш простодушно пожал плечами над правым крылом, куда умелым мастером был нанесен портрет двух мужчин над каким-то агрегатом. Уже в кабинете Виталия мальчик без тени сомнения подтвердил, что именно эта парочка сидела за машиной первого сентября и наблюдала за школьной линейкой. Дедуля этот факт подтвердить или опровергнуть не мог, поэтому стар и млад были отправлены уставшим от нестандартных свидетелей Катаниным восвояси.

В этих же мужчинах Нина Васильевна Попова признала своих родственников, которые до последнего дня проживали в ее, то есть на самом деле ее, а только по какой-то нелепой ошибке невесткиной квартире. По странному совпадению гости съехали в день трагедии, и уже три дня Настину свекровь стесняли только молодые супруги. Кому именно и в какой степени погорельцы доводились родней, бабка пояснить затруднялась, но после долгих размышлений и натягивания нижней губы под нос все-таки сказала, что горемыки имели много общего именно с Настасьей: такие же лишние на их маленькой жилплощади и к тому же вертихвосты, цельными днями где-то шатались.

Мадам Поленко для следствия оказалась сегодня совершенно бесполезной. Мало того, что Клавдия знала о своем муже меньше, чем о снах, которые видел Люцик в прошлом году с четверга на пятницу, так еще выяснилось, что эта яриломанка за двадцать лет брака провела с Леонидом Серафимовичем от силы пару месяцев. Все остальное время директор где-то болтался: вылетал на секретные миссии по спасению человечества и месяцами не выходил на связь; ездил на охоту, рыбалку и составление гербария; участвовал в геологических экспедициях и даже угоне мотоцикла по молодости, которая наступила у него с опозданием, в сорок лет. В общем, в этом активном образе жизни таилось столько возможностей по части пикантных ситуаций, что Клавины глупые заигрывания с алчностью Господина Рафаэля казались детским утренником.

То, что директор пропал, Катанина больше не удивляло. Странным было только, почему он исчез так поздно, учитывая лихие нравы девяностых и потенциал народов Севера. Эта задержка некоторым образом объясняла и случайное убийство Афонькина: Поленко так кого-то достал, что даже человек в куртке ненавистного директора вызвал у мстителя приступ ярости, за что несчастный Красномордый и поплатился повлекшим смерть вредом для здоровья. Мужчины с капота точно могли бы пролить свет на проблемы Леонида Серафимовича по части дружбы и общения, но их и след простыл. Надо было срочно опросить ту прекрасную учительницу со слишком умным для современного педагога лицом. Ну и навестить потомственного мага, который вряд ли откажет следствию в демонстрации своего коронного фокуса: телепортации к месту преступления с последующей ловлей злодея в астральные силки с присосками.

Старший оперуполномоченный потряс головой, сбрасывая хандру по стопроцентной раскрываемости, и сказал товарищу:

– Так, надо сворачивать здесь Армию спасения. Своей работы хватает, а если мы опять будем заниматься психованием, то скоро сможем на равных переписываться с их гуманоидом. С этим, как его, трудовиком. – Рыжий с уважением посмотрел на Виталия и закивал. Он тоже настрадался от не знавшего удержу Тихона Гавриловича, сегодня утром подсунувшего им под дверь бандерольку с копиями доносов за истекшие сутки с примечаниями и планом-схемой задержания вредителей. Пухлый конверт, перетянутый бечевкой, напрочь заклинил в щели, и Рыжему пришлось полчаса стоя на карачках расчленять дружеское послание Квазимодыша. Пол отделения теперь ждало выхода на пенсию или хотя бы в отпуск, чтобы не будучи при исполнении как-нибудь случайно встретить трудовика в темном переулке. Исключительно для возврата любезностей, благодарности за письма в вышестоящие инстанции и добровольную помощь следствию по всем делам областной милиции.

Катанин встал, еще раз проверил листочек с адресом целителя и сделал в календаре пометку насчет Насти, хотя он бы и так не забыл с ней свидеться. В этот момент раздался звонок телефона.

– Рабочий день окончен, – Виталий строго погрозил тренькающему аппарату, но все же подошел. – Катанин. А-а, гражданка, зачем же, не надо формальностей, просто Виталий. Мы как раз с коллегой вас вспоминали…Что-о-о?!

Рыжий в нетерпении забегал вокруг опера, стремясь тоже приложить ухо к шокировавшей начальство трубке, но не сумел ладно пристроиться к динамику. Катанин то страшно округлял глаза, то тряс перед веснушчатым носом коллеги поднятым большим пальцем, но ничегошеньки не говорил. Наконец, голос на той стороне стих и Виталий брякнул телефон на рычаг.

– Все дороги ведут к семье Поповых. Неужели и правда родственники? – после долгой паузы поделился Катанин с изнывавшим от предвкушения сенсаций Рыжим. – Дуй по адресу, они там вроде нашли орудие убийства. А я прогуляюсь до чародея и к вам.

Старший уполномоченный надел кепку и резво сбежал вниз.

Он точно знал, что тропа охоты за настоящим преступником нашлась.

Глава 23

– Maman, не стоит так убиваться. Вы уже затопили все ошибки молодости, – Назар Никонович участливо поднес венценосной родительнице батистовый платок с монограммой. – "Под толщей вод сокрылся ваш позор", которого, впрочем, и не было. Так, легкий флирт на пленэре. Кто в нежном возрасте не запутывался в чувствах?

– Ах, mon ami, я тронута твоей сыновней преданностью! Увы, даже она не облегчает тяжких укоров собственной совести, – по гладкому мрамору щек госпожи Валорской заскользили прозрачные слезинки. Она украдкой кинула взгляд в огромное зеркало напротив, дабы убедиться, что новый образ скорбящей грешницы в черном от Диор подан достоверно и эстетически безупречно. Маневр не остался незамеченным, и Назар, с полуулыбкой поднеся надушенную ручку баронессы-матери к губам, снова почувствовал себя покойно и уверенно – смерть от раскаяния маменьке не угрожала. Жанна Станиславовна изящным жестом промокнула сияющие влагой глаза, которые выглядели на размер больше обычного из-за умелого макияжа и некоторого испуга хозяйки.

То, что дама была не в себе, ощущалось в сотне мелких деталей ее всегда тщательного продуманного, а теперь же весьма спорного туалета. Глубокое декольте в завитушечных кружевах хоть и принадлежало ножницам знаменитого парижского кутюрье, но до полудня имело право существовать только в публичных домах на девицах дорогого, но облегченного поведения. Барышням подешевле могли бы принадлежать черные же чулки в мелкую сеточку, а юбке в стиле пин-ап из каких-то атласных лоскутков была бы рада торговка с загородного базара, разумеется, в свой законный выходной. Горничная, помогавшая хозяйке одеваться к завтраку, даже подумала, что ослышалась, когда хозяйка попросила заказать в Северо-восточной малой гардеробной меховую накидку из шкур диких зверей саванны, которую Берин-старший невзлюбил за рябь в глазах. Женщина никогда о ней не вспоминала, но тут, сославшись на озноб и некие дуновения из прошлого, поежилась под удивленным взглядом прислуги и резким голосом приказала поторапливаться. Занятный ансамбль просто в масть дополнило авторское ожерелье какого-то новомодного дизайнера, из тех, кто считали необходимым запрятать всякую красоту изделия в его невидимую часть, выставив наружу швы, необработанный металл и прочий мусор. На необычайной белизны шее баронессы украшение смотрелось банным набором, где кусочки черной пемзы для ног не совсем удачно были сплетены нитками от мочалки и натерты дегтярным мылом. Зато бриллиантовые перстни в духе Светлейшего князя Меншикова слепили глаза даже тем, кто видел их блеск за добрую сотню метров.

В общем, и случайному наблюдателю было бы ясно, что женщина пребывает в страшном смятении и не отдает себе отчета в своих поступках. Домашние, имея счастье наблюдать госпожу Берину постоянно, все как один затаились в предчувствии ужасных событий. Только катастрофы вроде цунами, поглотившей всю Евразию до верхней шишечки Джомолунгмы, или окончательного падения нефтедоллара могли нарушить раз и навсегда заведенный порядок аристократического дома, а, главное, смять его всесильный тотем, его ось и смысл. – божественную Жанну и ее уникальную способность быть во всем правой. На памяти дворецкого, служившего в поместье с самого его основания, ничто и никогда ни на секунду покачнуло хозяйкиной уверенности в том, что она – центр мира и наиредчайшее его украшение.

Слуга ручался по крайней мере за последние тридцать пять лет, хотя в поместье и был введен особый порядок летоисчисления, приблизительно как в черной дыре: время шло вспять и каждый следующий год отминусовывал два предыдущих. Баронесса становилась все моложе и на последнем дне рождения выяснилось, что Назар Никонович уже ее старше. Дни и месяцы вихрем уносились в даль, а Жанна Станиславовна, словно заколдованная принцесса, не менялась ни на йоту: все так же сияли дивные аквамариновые глаза, такой же молодой и беспечной оставалась походка, и морщины избегали появляться на нежном лице, никогда не тронутом заботой. Всегда тонкая и безупречная, всегда свежая, неизменно прекрасная, словно экзотический цветок лотоса с вечных папирусов, сама казавшаяся вечной Жанна сегодня проснулась обычной женщиной уже даже не средних лет, а вполне себе пенсионеркой, не поспавшей ночью и поевшей накануне вредного.

Вчера, даже не попив обязательного ягодного чая с мятой, баронесса ушла на свою половину в десятом часу вечера. Безуспешно промаявшись на великолепных шелках постели до двух, Жанна отправилась слоняться по дому. Ей впервые открылась его интенсивная, обычно скрытая от хозяйским глаз богатая на события ночная жизнь. Третья смена слуг заканчивала свое дежурство по поместью и сдавала коллегам камины, натертые полы, необозримые витрины с фарфором, хрусталем, эмалью, монетами этрусков и чеканкой ассирийцев, альковы с бесценными гобеленами, парадные залы и кладовки, апельсиновую рассаду и персидские ковры, сплетни с гостевого домика и Монплезира на озере, где опять не без участия Назара нашлась некая русалка, уже излечившаяся от рыбного прошлого. Все вокруг вертелось, вытряхивалось, чистилось и полировалось, и так без конца Призрак хозяйки в молочной пене пеньюара легко скользил по анфиладам комнат и лестничным пролетам, пугая ночную прислугу, прежде никогда не встречавших саму Валорскую. Для них она была легендой, только лицом с одного из портретов в Геральдической комнате, где великий художник Никон Берин хранил все свои награды и даже ордена, а Жанна развешивала портреты предков, всех, как один, писанных с нее, ибо другой натуры не имелось. Поэтому и работники, и гости, и даже члены семьи иногда изрядно путались, выискивая, который из них принадлежит самой хозяйке, а какой ее двоюродному дедушке.