Накануне эры Водолея. Книга 1

– Товарищи, прошу вести себя потише, – призвал аудиторию к порядку ректор. И продолжил уже другим, каким-то вымученным голосом: – К великому сожалению, вынужден сообщить, что одна из работ комиссией не засчитана. Студент-дипломник показал свою полную несостоятельность, как профессиональную, так и гражданскую.

В наступившей гробовой тишине кто-то громко ахнул.

– Да что же это такое?! Ну, вызвать на ковер студента, пожурить, посоветовать умерить свои праздные фантазии – не без этого, – шёпотом возмущался Сергей Павлович, в институте он работал не так давно, преподавал цветоведение. От чрезмерного удивления он не заметил, что толкнул локтем своего соседа. – Но лишить диплома с такой убийственной формулировкой!.. На моей памяти такого ещё не было!

– На вашей памяти, – сделал ударение старший коллега. – Увы, мне это знакомо до боли… Образцово-показательное разбирательство и наказание, чтобы другим неповадно было.

В зале царили растерянность и недоумение – о ком речь? Дипломные работы были вывешены в актовом зале, с ними могли ознакомиться все желающие. Ничего крамольного, никаких поползновений типа сюра или абстракции! Все работы выдержаны в лучших традициях реалистической живописи.

Между тем слово было предоставлено Терентию Ивановичу, парторгу института, преподавателю истории. Он встал и с первых же слов обрушился на провинившегося, им оказался Дмитрий Торшин.

– Я не стану говорить о его профессиональных достоинствах и недостатках. Надеюсь, об этом ещё скажут преподаватели живописи. Перейду к главному. Товарищи, Дмитрий Торшин исказил образ советского человека! Вместо того чтобы отразить духовный мир, идейное превосходство трудящегося человека, он намеренно изобразил тупых, бездумных существ. Взгляните, – широким жестом фокусника Терентий Иванович скинул покрывало с большой картины и громко прочел её название: «Бригада рыболовов возвращается с путины».

Студенты невольно заулыбались и зашушукались.

На огромном холсте полтора на два метра – изображение пятерых здоровенных мужиков в рыбацких робах. Прекрасное композиционное решение давало возможность рассмотреть во всех деталях многочисленные атрибуты их профессиональной принадлежности. Здесь было и синее-синее море, и песчаный берег, и небольшой фрагмент траулера со снастями. Лица рыбаков были выписаны с особой тщательностью и казались живыми… Суровое, скорее свирепое выражение глаз рыбаков соответствовало их грубым чертам. Это были физиономии пиратов или уголовников со стенда «Их ищет милиция».

– Что этим хотел сказать автор? – тыкнул по холсту пальцем Терентий Иванович.

– Разве я виноват, что у них такие лица? – с самым невинным видом стал оправдываться Димка. – Это и естественно – люди всегда на солёном ветру, солнце, так сказать, профессиональные издержки. Уверяю: я не нарисовал ни одной лишней морщины, у меня и фотографии есть, я их уже показывал высокой комиссии. Между прочим, я специально ездил в Архангельскую область. Жил там, общался с рыбаками.

Елена и Тина переглянулась. Митькины приёмы им были хорошо известны. Он сам не раз с гордостью рассказывал, что на каждом предприятии, где доводилось проходить практику, срывал с Досок почета портреты передовиков производства, а потом делал с них точные копии маслом. За редким исключением, люди на таких фотографиях выходили непохожими сами на себя – с напряженными лицами, с испуганными застывшими взглядами. Народ относился к этому спокойно, даже с юмором. С удовольствием хвастали друг перед другом оригинальными снимками. Просто загадка, как разные мастера в разных лабораториях умудрялись делать такие жуткие портреты.

…Три дня назад они с Тиной вволю порезвились, заполучив такие шедевры, правда, маленькие, фотки для студенческих.

Фотограф, готовясь к съемке, сам себя нахваливал, всё говорил:

– Девчонки, считайте, что вам повезло: попали на такого мастера!

Долго наводил свет, поворачивал голову то так, то сяк. А в результате…

Сначала они сами искали свои карточки в ящике с готовой продукцией и не нашли. Приёмщица, сверившись с квитанцией, нашла их только по номерам.

Тина, не разобравшись, бросила карточки на стол:

– Что вы мне мужчину подсовываете?

– Какой же это мужчина, если это ваш номер?

Лена тоже взяла в руки карточки:

– А это что за индус?

– Судя по номерам, это ваша подруга, – тихо проговорила приёмщица. – Брать будете?

– Обязательно, – выдавила из себя Тина…

А потом они вылетели из мастерской и смеялись до слёз.

Ну а Димка сумел извлечь из этого прямую выгоду. Копии обычных бездарных фотографий, выполненные им в манере старых мастеров, производили потрясающий эффект и воспринимались как настоящий сюр! Картины пользовались большим успехом у московских коллекционеров и даже – у иностранцев. Вряд ли Терентий Иванович обо всём этом знал, но суть дела он ухватил правильно. Притворных Димкиных оправданий выслушивать не стал. Махнув на него рукой, резко прервал:

– Не надо делать из нас дураков! Задача художника – не механистическое копирование черт лица, его цель – передать через них богатый внутренний мир советского человека. А что показали вы? Грубая материальная оболочка, лишённая мысли, чувства, света!

– Ого, а Терентий-то не такой дурак, каким кажется, – с невольным уважением протянул Сергей Павлович.

– …Каким старается показаться, – тихо поправил его сосед. – Уверяю, в живописи он разбирается не хуже нас с вами. На искусство у него особый нюх, и он, как никто, чувствует фальшь. В конце концов, соцреализм – это тоже своеобразный жанр со своими правилами. Здесь, – он кивнул на картину, – ими осознанно пренебрегли.

Сергей Павлович молча согласился. Положение попытался спасти руководитель дипломной работы, Павел Андреевич Краснов, преподаватель живописи. Митька был его любимчиком. К тому же поговаривали, что и у него самого в мастерской тоже были довольно смелые картины.

– Я думаю, большинство коллег со мной согласятся, что с профессиональной точки зрения работы Дмитрия вне критики – выверенная манера письма, налицо свой стиль, множество интересных, оригинальных находок. Да, в погоне за правдой жизни молодой художник несколько переусердствовал: увлекся точностью воспроизведения натуры, забыв о внутреннем содержании. Но ведь это не криминал. Совершенно очевидно: молодой человек прочно стоит на позициях материалистического видения, и это главное.

Грамотно используя партийную терминологию, Павел Андреевич развернул обсуждение работы в сугубо профессиональную плоскость… В результате: вместо политической диверсии скрытого антисоветчика – сырой материал дипломника.

Кто-то из ребят сзади прошептал:

– Молоток, Андреевич, профнепригодность лучше, чем идеологическое вредительство.

Аристарх Владимирович, пользуясь замешательством парторга, поспешил подытожить выступления. Дипломная картина была забракована, Дмитрию было предложено в ближайшее время представить новую работу, в противном случае не видать ему диплома.

Глава 7

После собрания студенты не расходились. Для обсуждения сегодняшних событий собрались в свободной аудитории. Мнения разделились.

– Допрыгался Митька. Говорили ему – не зарывайся. Можешь для себя делать что угодно, но зачем дразнить комиссию? – высказывалось большинство ребят.

– А по-моему, Дмитрий молодец. Он пишет так, как видит, – попыталась защитить его Верочка Сизова. Все знали, что эта тихоня обожала бунтарей всякого рода. Митька был её кумиром с первого курса.

– И кому он что доказал? – махнул на неё рукой «многообещающий талант» Толик Сорокин. – У каждого из нас есть свои работы, не для широкого показа, и все прекрасно понимают: кесарево – кесарю!

– Верно! – подхватил Сережа Тихомиров, самый взрослый в группе парень. – Димка просто дешевый позёр – захотел посмеяться над нашими преподавателями, показать их косность, зависимость от конъюнктуры. Но не дурак же он в самом деле, все прекрасно понимают правила игры. Преподаватели и так смотрели сквозь пальцы на его выкрутасы. А он подставил всех их.

– Ну ты скажешь! Что сейчас тридцать седьмой год? – возмутился Витька Сазонов.

– Нет, слава Богу! Но отстранить Пал Андреевича от преподавания, а самого Митьку в психушку – запросто! И стараться особо не надо. Послушать его – и правда подумаешь, все ли у него дома. Видели его коллекцию, портреты работяг?

– А что, мне нравится, – пожал плечами Толик. – Никто не будет спорить, что натуру Димка изображает с фотографической точностью, и техникой старинного письма он овладел в совершенстве. Картинки получаются знатные. Жутковатые конечно – нечто в стиле Брейгеля. Между прочим, его знают даже иностранцы. Говорят, что купили у него несколько вещей.

– А мне противны Димкины выходки, – неожиданно зло бросила Тина. – Это не художественный приём, а дешёвый фокус. И исказил он не образ советского человека, а образ человека вообще. Он поставил себя выше их, показал, что они – быдло!

– И поделом! Обыватели ничего не хотят понимать! – снова вступилась за своего кумира Верочка. – Думаешь, Дима им не показывал портреты? Показывал! Смотрели, и всем очень нравилось. Главная похвала – похоже, как на фотографии.

– А ты знаешь, что он простых женщин называет махрютками?

– А почему бы и нет? Смешно и точно. Ты, Тиночка, прекраснодушествуешь потому, что никогда не выезжала за пределы Москвы, разве что, в чудный город Ереван, – Толик, сложив руки на груди, с усмешкой уставился на девушку. – А я, когда служил в армии, сподобился повидать периферию – настоящую, не киношную. Как-то раз наш сержант нажрался водки и пригласил меня к себе домой (он был местный). Поставил бутылку самогона, собрал местных пьянчуг да непотребных баб и потребовал, чтобы я зарисовал их компанию. Я взял да и нарисовал их такими, как они есть. А сержант – ничего, не обиделся! Говорит: «Всё очень хорошо, только вместо бутылки самогонки нарисуй шампанское». Вот это был сюр! Страшно!

– Они получились у тебя страшными потому, что ты их боялся. Не сочувствовал, не пытался понять, почему они такие. Извини за банальность, но художник тем и отличается от ремесленника, что может подняться над сиюминутными обстоятельствами, способен разглядеть в каждом, даже изуродованном жизненными обстоятельствами человеке личность!

– Верно, Тиночка, молодец! – поддержал её Сергей. – Главная задача художника – отразить первозданную человека, его живую душу.