– Верь мне

– И до каких пор? – спросила Элиза.

– Пока хозяйка не скажет, что пора, – произнёс Кристофер, как тут же его ударили по голове.

– Это Вы? – Элиза обрадовалась усачу.

– Бежим! – крикнул он – и они вылезли через ту самую осыпающуюся конуру, чуть подходившую для чемодана и канистры.

В особняке, как ни в чём не бывало, таилась тишина и спокойствие, пока в подвале во всю бушевали и смех «мамы», и море из вина, и звуки пуль.

– Элиза? – со спины спросил у девушки Симон, уже вернувшийся с работы. – Это кто такие?

– Твоя мама в подвале утопает, – сказал усатый мужчина, указав на щель сзади и ехидно улыбаясь.

– Мама? – испуганно понёсся к шкафу, пока Мона искала спички по всей кухне.

– Сожжём это чёртово место, – сказала она, найдя коробок и побежав в гараж.

Троица, утянув на дорогу лодку, стала осматриваться по сторонам, как вдруг заметила во всю бунтующих вокруг особняка туристов, тогда же Мона высунула одну из спичек и, облив дорожку, начиная со входа в дом и заканчивая машиной Кристофера, бензином, закинула её – и дом запылал ярчайшим пламенем, а все вокруг захлопали.

– Горит ярче, чем солнце, – сказал один из прохожих.

Вот она, героиня сожжённых легенд, Каролина Клаусен, дочка знаменитого Сандера, погрязши в арманьяке, сгорает в собственной лжи.

– Это конец, – прокричала Элиза, крепко обнимая Мону, всю измазавшуюся в алкоголь.

– Это та самая француженка? – спросила женщина из пекарни, наблюдающая за тем, как сгорает особняк.

– Вроде, из Штатов, – ответили ей.

Пройдя по песчаному пляжу, троица прошла к воде с чемоданом и лодкой, встречая уже опускающееся солнце. Уставшие от сегодняшней суматохи они закинули вещи в старую лодку и, усевшись, оттолкнулись лежавшей палкой от дна – поплыли дальше к угасающему солнцу.

– Это всё? – спросила радостная Элиза.

– Всё, – ответила Мона.

– А я? – спросил сидящий на краю лодку и гребущий вёслами усач.

– А кто ты? – посмеялись девушки.

– Винсент, – потрогал усы.

– Художник? – спросила Мона.

– Предприниматель, – ответил он, – приехал сюда за рыбаками, но, – засунул руку в карман, – меня пригласили на мероприятие в баре, – достал пригласительное.

– У меня было похожее, – одновременно ответили девушки, отчего рассмеялись.

– Я думала, что приехала сюда к бабушке, а оказалось, что она уже, как год, скончалась, – рассказала Мона.

– Со стариками всегда труднее всего, – гребя вёслами, сказал Винсент, – жизнь у них ограниченная, родные бросают – так они и остаются с кошками у ног.

Плывя всё дальше к морю и не видя ничего, кроме воды и почти зашедшего солнца, ребята усомнились, в правильном ли направлении двигаются, ведь у всего вокруг не было ни начала ни конца.

– Ты рассказывала, что возлюбленный Каролины умер, – обращалась Элиза к Моне, пытаясь отвлечься от происходящего, – но это же и есть «папа», а он живой.

– Это же легенда, – ухмыльнулась, – не всё должно быть правдой, – стала разглядывать коробку у ног Элизы. – Но зачем тебе чемодан?

– Чемодан? – высунув со дна лодки, открыла его девушка и стала показывать все вещи оттуда. – Здесь есть всё, чем я дорожу: отцовские наушники с плеером, часы, комикс брата, сувенир в виде маяка и даже телефон, – наконец вынула его оттуда.

– Мяч? – удивился Винсент.

– Да, – неловко посмотрела на него, – задолжала приятелю.

– Телефон? – Мона включила его, выхватив у подруги из рук. – Удивительно, но есть связь.

– Значит мы недалеко от соседнего города, – задумался усатый.

– У тебя десять пропущенных, – передала Элизе телефон.

– Мона приехала навестить бабушку, я – по работе, а ты? – обратился к девушке Винсент, разглядывая её слезливые смотрящие в дисплей глаза.

Эта легенда, рассказывающая про волшебный напиток, возможно, вовсе и никакой и не вымысел, а правда о человеческом бытие. Мы, вечно работающие и прокладывающие путь к какому-то небывалому успеху, совсем не замечаем, как застреваем. Будь то угрюмый Карлинген, будь то манящий Париж, будь то перспективные Штаты или ваш маленький город – ничто не должно быть незначительным маленьким якорем на пути к вашей значимой мечте.

Застыл во мгновении

Я искала его годами.

Вглядывалась в каждый куст, осматривала всех людей на колясках, стучала в чужие двери, звонила на его домашний номер, использовав всевозможные комбинации из цифр, объезжала соседние города, разочаровывалась, когда не находила его следы от колёс, но набиралась сил и наконец прибыла в Карлинген – город его мечты. Но Вильгельм нашёл меня сам.

«Наш мальчик умер. Похороны в понедельник. Вильгельм будет рад тебя увидеть».

Известие об его смерти я получила в тот же день, когда мы с Винсентом и Моной плыли на любой видимый берег, как бы банально не звучало, «по смс-ке». Тогда всю дорогу на попутках я только и делала, что размышляла о том, как закончилась история Вильгельма, чем он жил и вспоминал ли меня все эти годы.

По приезде домой спустя день, обменявшись номерами со своими приятелями, я забежала в свой пустой дом, пронесла свой чемодан наверх в свою комнату, молча села с ним на свою постель, крутила всё то же кольцо на своём пальце и вспоминала недавний сон с участием мамы. Заглянула вниз: комки пыли, носки, теннисный мяч – ничего.

«Но может, когда-нибудь я проснусь, включу свет, загляну под свою кровать, найду там то самое кольцо, подаренное моим отцом маме, надену его на свой тонкий палец – и оно подойдёт, ведь вручил он его не из-за чувства вечной любви к ней, а из-за меня, лежавшей тогда в животе и толкающей маму в бок», – с горечью подумала я, сидев на полу и решая, идти ли на похороны, где никто, кроме мёртвого Вильгельма, меня не ждёт.

Ричард вернулся из больницы к полуночи и наблюдал за тем, как я, укутавшись в одеяло, всё же пересматриваю на кассете «Назад в будущее».

– Элиза? – с радостью на глазах подбежал он ко мне и прыгнул на диван в куртке. – Как твоя поездка?

– Безуспешно, – ответила я.

– Не нашла друга?

– Нашла, – монотонно отвечала я, – в понедельник похороны.

Лицо Ричарда, чьё выражение нельзя было передать словами, медленно склонялось к низу, а затем вовсе находило поддержку в руках.